Запоздавшее возмездие или Русская сага - Карасик Аркадий - Страница 58

Видишь, Семочка, вот и поднялся сын, вот и ступил на очередную ступеньку своей жизни. Дай Бог, чтобы он пошел по твоим стопам, не свернул в сторону, не завяз в гнилом болоте… Нет, нет, этого быть не может, испуганно отвергла дурацкие предположения Клавдия, ведь говорят, что яблоко падает недалеко от яблони, поэтому что-нибудь плохое для Карпуши заказано… Как я живу? Обычными воспоминаниями о прошлом счастьи с тобой. Перебираю в памяти каждую крупицу, каждую секунду. Тихо радуюсь и скорблю, одновременно.

Так — каждое утро. Нечто вроде утренней молитвы.

В восемь, без будильника и материнских напоминаний, поднялся Карп. Распахнул балконную дверь, минут десять — привычная зарядка. Прижав к губам кухонное полотенце, Клавдия смотрела на сильное, мускулистое тело сына и видела… мужа. Тот, собираясь на службу, тоже никогда не отказывался от утренней зарядки, разминал размягченные сном мышцы.

— Карпуша, что подать на завтрак? — спросила она, заранее зная, что попросит сын. — Яйца в мешочек? Кашку с маслицем?

— Ну, что ты, мама, будто с малышом говоришь, — ломким голосом укорил Клавдию недавний десятиклассник. — Знаешь ведь, что завтракаю одной овсяной кашей. Без молока и масла.

— Но сегодня особый день…

— Подумаешь, особый! Обычное занудливое собрание. Для учителей — галочка, для нас — обычное мероприятие.

Наспех позавтракав, Карп натянул наглаженную рубашку и костюм, но от цветастого галстука наотрез отказался. Дескать, неужели мать считает его вонючим пижоном? Ребята со смеху лопнут. Спорить, доказывать обратное — бесполезно, ибо Карп взял от отца его непомерное упрямство, умение настоять на своем, если даже это «свое» неправильно.

Проводив сына, Клавдия присела к кухонному столу, достала из посудного шкафчика спрятанную там связку писем, принялась перебирать их, поминутно поглядывая на приставленную к графину с водой пожелтевшую от времени фотокарточку. Будто сверяла свое настроение с изображенными там военными — тремя мужчинами и женщиной.

Через полчаса спохватилась: дел-то столько по дому, а она бездельничает. Специально выпросила у главврача поликлинники отгул за переработанное время — накрыть праздничный стол, сбегать на рынок купить что-нибудь повкусней, убраться в квартире.

Когда Карп пришел домой, все блестело, в центре праздничного стола — бутылка шампанского, в вазе — фрукты, на тарелках и тарелочках разложены закуски, из кухни плывет умопомрачительный аромат жаренного-паренного. Безулыбчивая мать сменила обычные разношенные тапочки на лакировки, вместо «рабочего» халата — нарядное платье.

— Ну, похвастайся успехами, Карпуша.

Клавдия еще неделю тому назад знала о золотом аттестате, ее пригласил к себе директор школы и долго благодарил за сына-отличника. Пророчил ему блестящую будущность крупного ученого или литератора.

Видов-младший молча положил на край стола аттестат с золотым обрезом, рядом пристроил коробочку с медалью. Дескать, ничего особенного не произошло, удалось успешно сдать выпускные экзамены. Обычное дело.

Клавдия, так же деланно равнодушно, бегло пробежалась по оценкам аттестата. Сплошные пятерки. Открыла и снова закрыла коробочку с медалью. Поколебалась и перенесла гербовую бумагу и медаль на комод, положила возле портрета мужа. Как бы отчиталась перед ним за результаты многотрудной работы по воспитанию сына.

Новоявленный золотой мелалист аккуратно повесил пиджак на спинку стула и придвинулся к столу. Он изрядно проголодался и не скрывал этого.

— Погоди кушать. Подойди ко мне.

Пришлось подчиниться. В голосе матери — непривычная сухость, обычно она говорит более мягко. Что-то произошло. На самом деле ничего не случилось, строгость и сухость — лекарственное средство против закипающих слез.

— Что случилось, мама?

— Куда намереваешься поступить?

Странный вопрос, уже давно обсужденный и решенный! Стоит ли снова возвращаться к нему?

— Мы ведь уже говорили об этом? В юридический.

— Не передумал? Может быть, в военное училище?

Упоминание об армейской карьере — не новинка. С одной стороны, Клавдия хотела, чтобы сын пошел по стопам отца, с другой, страшилась. Вдруг — война! Вслед за мужем потерять сына казалось ей чудовищной несправедливостью, злобной насмешкой судьбы.

— Мамочка, ну какой из меня офицер? Нет, нет, только в институт!

Все ясно — упрямец ни за что не согласится с материнскими доводами. Пора переходить к главному. Помолчав, женщина неожиданно взяла сына под руку. Заговорила таким же строгим голосом. глядя не на Карпа — на фотографию мужа.

— Я тебе никогда раньше не говорила об этом. Сегодня ты стал взрослым, пришла пора узнать правду… Твоего отца, капитана Видова… убили.

Карп с удивлением посмотрел на мать.

— Я знаю, мама… Но на фронте всегда убивают. Такова мерзость любой войны. Понимаю, тебе больно говорить об этом…

— Больно — не то слово, сынок… Но ты не понял. Отца убили свои. В спину.

— Как это «свои», — юноша недоумевающе вздернул густые, отцовские брови. — Кто?

— Именно об этом я и хочу поговорить с тобой…

Несколько слезинок все же пробились и одна за другой покатились по щекам. Клавдия поспешно слизала их языком, оставшиеся убрала носовым платком. Карп не заметил — смотрел на отцовский портрет.

Большинство женщин, переживших подобные потрясения, через несколько лет более или менее спокойно могут говорить о своей беде. Для Клавдии — проблема. Поэтому говорила она короткими, отрывистыми фразами, часто страдальчески морщилась и торопилась поднести к мокрым глазам смятый носовой платок.

— Может быть, случайный выстрел? — спросил Карп, когда Клавдия закончила нелегкое повествование. — У кого-нибудь рука дрогнула?

— Хочется так думать, но, наверно, стреляли специально. Многие бойцы и командиры не любили комбата, слишком он был резок в выражениях, любил посмеяться, а от обычной насмешки до злой издевки недалеко. Кто-нибудь из обиженнных выбрал удобный момент и отплатил капитану…

По наивному представлению подростка советское оружие должно было стрелять только во врага, командиры и рядовые обязательно помогали друг другу, выносили из-под огня раненных, торжественно хоронили убитых. Он еще не понимал всей мерзости жизни, всей сложности отношений между людьми.

— И что ты собираешься делать?

— Найти убийцу и поглядеть в его глаза! — выпалила Клавдия, сжав в кулачке мокрый носовой платок. С такой злостью и силой, что Карп от неожиданности вздрогнул. — Я не успею, ты найдешь!

Приступ неженской ярости прогнал слезливую слабость. Будто вдова увидела перед собой силуэт убийцы мужа — неясный, расплывчатый, нечеткий.

— Ты никого не подозреваешь?

Вопрос — закономерен, но Клавдия заколебелась — до чего же тяжко подозревать, не имея ни малейшего основания, кого-нибудь из однополчан, людей, с которыми она прошла через кровь и муки войны!

— Подозреваю, — тихо ответила она, вспомнив старшину Сидякина. — Был в батальоне один человек, не просто однополчанин — друг детства. Мой и Семкин. Завистливый и по своему преданный. Но утверждать не берусь, не хочу брать на себя тяжкий грех… Хочу предварительно разобраться.

— Но, мама, прошло без малого пятнадцать лет, многие не дожили до Победы, многие умерли в мирное время от ран.

— Мишка Нечитайло не погиб и не умер, — с оттенком досады сообщила Клавдия. — Ах, да, ты его не знаешь… Тогда он был начштаба батальона. С него и начнем.

— А ты все эти годы не пыталась найти подонка?

— Пыталась, как не пыталась. Не раз с Нечитайло беседовала, просила вспомнить, но тот заупрямился: столько лет, дескать, прошло, пора забыть о трагедии. Это ему легко забыть, Семчик был для него просто командиром, а мне как это сделать? Может быть, Мишка тебя постесняется.

Конечно, Карп не остался равнодушным к планам матери, мало того, его потрясли подробности гибели отца, но сейчас он думал совсем о другом. Одноклассница Наташка, наконец, согласилась вместе с ним пойти в кино… Сегодня решающий вечер…