Один маленький грех - Карлайл Лиз - Страница 25

— В самом деле? — Эсме всмотрелась в рисунок. — Похоже, он немножко…

— Безобразный? — закончил Маклахлан. — Выдумаете, у меня нет способностей к рисованию? Уверяю вас, это не так. Опоссумы на редкость непривлекательные животные.

Эсме метнула на него взгляд и улыбнулась.

— А что это торчит у него изо лба?

— Лог! — сказала Сорча, показывая на него пальцем. — Видишь? Видишь лог?

— Конечно, вижу, — пробормотала Эсме. — Опоссум с рогом? Совершенно очаровательно.

Маклахлан как-то застенчиво улыбнулся.

— Нет, рог у него как у… у единорога. Улыбка Эсме сделалась шире.

— У единорога?

Маклахлан взъерошил волосы на голове Сорчи.

— Видите ли, я не забыл, что сегодня у этого бесенка день рождения, — пояснил Маклахлан. — То есть, если честно, мне вчера напомнил об этом Уэллингз. Я купил ей в подарок несколько книжек с картинками. И больше всего ей понравилась книжка о единорогах.

Когда Эсме взяла в руки книжку, ее губы дрогнули в улыбке. Она и вообразить себе не могла, что он подумает о дне рождения Сорчи.

— Я подарила ей деревянный волчок, — ошеломленно сказала она. — И новые рукавички.

— Тогда она действительно своенравная маленькая принцесса, — отвечал он. — А сегодня принцесса настаивает, чтобы всем ее животным были пририсованы рога.

Сорча наклонилась и стала пальчиком обводить рисунок на доске.

— Лог, видишь? — гордо сказала она. — У инологов есть логи.

В ответ Маклахлан снял ее со стола и посадил к себе на колено.

— У единорогов есть рога, — поправил он, вытирая ее вымазанный мелом пальчик своим шейным платком. — Но у опоссумов — настоящих, — запомни, их нет. Этот рог я нарисовал, только чтобы позабавить тебя, глупышка.

Сорча засмеялась и занялась булавкой на шейном платке Маклахлана. А он приглаживал ее буйные кудрявые волосы, аккуратно убирая их за ушки.

Эсме переводила взгляд с мужчины на девочку и обратно, и на сердце у нее стало тепло. К несчастью, тепло от сердца распространилось на колени, которые вдруг ослабли. Нет, ей не следует так долго оставаться в обществе этого мужчины! Эсме безотчетно резко убрала руку со спинки стульчика, на котором сидел Маклахлан, и отошла подальше.

Это, как она поняла позднее, было замечено, потому что она получила передышку. Маклахлан поцеловал Сорчу и снял ее с колена.

— Иди играй, шалунья! — Он встал и начал собирать деревянные ящички. Едва возвышаясь над крышкой стола, Сорча наблюдала за ним, выпятив нижнюю губу.

— Вы уходите? — пролепетала Эсме.

Он бросил на нее непонятный, уклончивый взгляд. Тяжесть чувствовалась в этом взгляде, губы скривились так, как будто Маклахлану вдруг стало больно.

— Полагаю, мне следует идти.

Эсме не нашлась, что сказать. Конечно, она не хотела, чтобы он оставался. Но Сорче явно нравилось его общество. Импульсивно она сделала движение, чтобы дотронуться до его руки — остановить его, чтобы сказать ему… Что?

По счастью, в этот момент он отодвинулся, чтобы взять последний ящичек.

— Я не знала, что вы коллекционируете монеты, — глупо сказала она.

Он улыбнулся, но его глаза остались серьезными.

— И очень страстно, — признался он. — Детское увлечение превратилось в одержимость, а, надо сказать, это очень дорогое удовольствие.

Его слова удивили Эсме. Такое хобби не сочеталось со сложившимся у нее представлением о Маклахлане.

— Это ведь требует больших познаний? — сказала она. — Коллекционирование монет?

Он засмеялся, не поднимая глаз от своих ящичков.

— Мой отец говаривал, что это забава богатых людей, и я думаю, он был прав, — отвечал Маклахлан. — Нет, если вы хотите найти в нашем семействе человека с хорошими мозгами, так это мой брат. У него есть голова на плечах, и он умеет вести дела, тогда как мне достались внешность и обаяние.

Эсме не знала, что сказать на это. Маклахлан сделал движение, чтобы забрать сложенные один на другой ящички, но остановился.

— Что до моего обаяния, мисс Гамильтон, — я не забыл, что должен просить у вас прощения, — невозмутимо добавил он. — Мое поведение несколько недель назад было недопустимым. Сожалею, что не сказал этого раньше.

Эсме не хотелось, чтобы он напоминал о неприятном происшествии в его кабинете.

— Давайте больше не будем об этом, — сухо сказала она. — Но вы напомнили мне, что я не поблагодарила вас за бумаги, которые вы мне вручили.

Он бросил взгляд на Сорчу.

— Вы поняли, что это за бумаги? — спросил он. — Вы положили их в надежное место?

Она с трудом проглотила комок в горле и кивнула. Порой на него невозможно было сердиться так, как он того заслуживал. Он умел найти путь к ее сердцу.

— Мне приходилось видеть завещания раньше, — отвечала она. — Признаюсь, я почувствовала огромное облегчение.

— Мисс Гамильтон, я занимался им в тот день, когда заболела Джулия, — сказал он ровным голосом, без всяких эмоций. — Мои земли в Шотландии — заповедное имущество, — продолжал он. — Они, скорее всего перейдут к Меррику, хотя он говорит, что не примет их.

— Я знаю, что такое заповедное имущество, — сказала она.

— Но этот дом и все остальное будут принадлежать Сорче, — продолжал он. — Меррик узнает об этом, если… хорошо, если. Я знаю, вы его не любите — тут я ничего не могу поделать. Но ему можно доверять. Сорча никогда не останется снова без крыши над головой.

И прежде чем Эсме смогла подумать о достойном ответе, Маклахлан собрал свои ящички и исчез.

Эсме не видела Маклахлана до следующего воскресенья, и его появление снова было неожиданным. Она, как обычно, оставила Сорчу на попечение Лидии, чтобы посетить утреннюю службу. Эсме помнила, что тетя Ровена посещала церковь Святого Георгия, и само собой получилось, что она выбрала ее. Правда, в столь великолепной церкви она чувствовала себя неловко.

В то воскресенье на одной из передних скамеек она снова заметила мистера Уилера, и снова он был один. Проповедь была очень скучной, паства осталась равнодушной. Эсме возвращалась на Грейт-Вуин-стрит грустная, ею снова овладело чувство тоски по дому, и непонятно почему, она думала о мистере Уилере. После полудня Эсме надела на Сорчу ее лучшее пальтишко и попросила слугу снести вниз и поставить на тротуар коляску. День был холодный, серое небо и взвешенная в воздухе водяная пыль не способствовали хорошему настроению, но Эсме нестерпимо захотелось побыть там, где много зелени и воздуха, даже если это всего лишь Сент-Джеймсский парк.

— Гулять! — радостно хлопала в ладошки Сорча, показывая на ждущую ее внизу коляску. — Мы идем. Гулять парк, Мей. Гулять парк, уточки.

Как всегда, радость ребенка улучшила настроение Эсме. Она посадила Сорчу в коляску, застегнула ее пальтишко и со смехом поцеловала крошечные пальчики.

Аласдэр заметил у дома очаровательную парочку, когда подходил к парадному входу. Он заколебался, не зная, следует ли ему подойти, или лучше незаметно прошмыгнуть мимо, или просто повернуть назад, как в прошлый раз. Ситуация болезненно напомнила ему о выборе, который предстояло сделать, о выборе, тяжело ложившемся ему на плечи.

Начал он с того, что знать ничего не хотел о ребенке. Но очень скоро это оказалось невозможным. Он уже перестал ждать письма от дядюшки Ангуса и оставил надежду сбежать. Удивительно, но у него просто больше не было желания это сделать. Сорча оказалась трогательным маленьким существом. Может быть, упрямым и склонным к приступам гнева, но она была его, и он медленно начинал понимать, что значит быть отцом.

Нет, не Сорча источник его нынешних мучений. Ее сестра. Эсме. Она была не просто земной и влекущей, она была шотландкой до мозга костей. Ее голос, ее манера вести себя, даже ее запах пробудили в нем воспоминания и неясную жажду чего-то. Может быть, он тосковал по утраченной юности. Он хотел бы лежать рядом с ней посреди поросшей вереском пустоши и медленно вынимать шпильки из ее волос. Он хотел бы раздевать ее, медленно и нежно, увидеть ее алебастровую кожу на фоне зеленой травы, наблюдать, как эти всевидящие глаза медленно закрываются в знак капитуляции.