Искатель. 1964. Выпуск №6 - Ребров Михаил - Страница 18

Ну, вот и все… Я даже не успел заметить, как они ловко закрыли черную дыру пластмассой. Теперь моя очередь.

Осмотревшись, я соскальзываю в узкую темную щель и нащупываю ведущие вниз ступени. Хорошо, что это не колодезь. Прожектор бросает на стены неровный пляшущий свет. Ну что ж, в них нет ничего особенного, они такие же, как и стены храма там, наверху. Но главное — не задерживаться. Очевидно, входная часть погребальницы уже заражена воздухом, проникшим из храма при смене крышек. Проход узкий и тесный. Я делаю несколько шагов. Мои плечи трутся о стены, а на голову с потолка сыплется какая-то пыль. Ступени кончились. Еще шаг. Следует не совсем понятный поворот, и я попадаю в просторное помещение. Полная пустота. Мой прожектор суетливо освещает стены, потолок, пол. Покойный жрец племени майя, видимо, был великий скромник: никаких украшений, посуды и прочей утвари в погребальнице не видно.

Возле одной из стен продолговатый серый холмик. Это как раз то, что мне нужно! Начинаю отбирать пробы. В одну колбу помещаю немного пыли с пола, в другую — со стен. Мне удалось найти и кусочки дерева, какие-то лоскутки, похожие на истлевшую ткань. Или, может, это… Но мне некогда думать — я отбираю пробы. Взяв пробу, тут же выбрасываю пинцет или лопаточку — они уже не стерильны, не пригодны для дальнейшей работы.

Колбы закрываю стерильными тампонами из ваты: если здесь есть древние микробы, они в ловушке.

Воздух в погребальнице холодный, но не такой сырой, как там, наверху. Это, пожалуй, даже приятно. Вот только примесь затхлого, душного запаха, присущего всем склепам мира, даже тысячелетнего возраста…

Вдруг что-то щелкает, и прожектор гаснет. Наверное, сгорела лампа — слишком яркой была последняя вспышка света. Тьма наваливается и топит меня. Я улыбаюсь и жалею, что эту улыбку не видят мои лондонские друзья. Охотник за микробами в объятиях мумии… Встреча с призраком в подземелье храма «Черного тукана»… Свежий труп в древней усыпальнице…

И все же хочется поскорее выбраться. Поднимаю сумку с колбами и делаю несколько шагов к выходу. Я точно помню, где находился черный прямоугольник отверстия, ведущего наверх, и двигаюсь к нему. Но натыкаюсь на стену. Значит, нужно взять чуть правее… Опять стена. Я бросаюсь влево. На какой-то миг теряю управление и бестолково мечусь по захоронению. Стена… Пропал. Замуровался. Мне делается душно, я останавливаюсь, пытаясь собраться с мыслями. Это очень нелегко. Хочется немедля действовать, бежать, поскорее бежать из этой черной ловушки. Еще несколько секунд я, как слепой котенок, вновь натыкаюсь на стены и, кажется, совсем теряю рассудок. Похоже, что мой мозг погас вместе с прожектором. С торопливостью испорченной кибернетической машины он выбрасывает мрачные мысли и страшные предположения.

А что, если гробница снабжена автоматическим затвором, и любой переступивший ее порог захлопывается в ней, как в мышеловке?

Правда, я не слышал никакого шума… Впрочем, это ничего не значит: я был увлечен своими пробами, и потом — дверь могла закрыться бесшумно. Древние знали толк в шлифовке камней.

Нет, нужно все-таки взять себя в руки и рассуждать логично. Я опускаюсь на корточки, ставлю рядом саквояж, с удивлением отмечая, что все еще держу его в руке.

Допустим, я действительно влип — автоматика тысячелетней давности сработала. Допустим, какая-то глыба в полтонны весом действительно завалила вход и я не слышал этого. Остается сообщить друзьям наверх, что я попал в беду, и они придут на выручку. У них механизмы, патроны для взрывных работ, сверла, отбойные молотки… Но как сообщить? Крикнуть? Вряд ли они услышат мой голос сквозь двухметровую толщу камня. Постучать? Я вспоминаю ватные удары своих рук о стены гробницы и отбрасываю эту мысль. Остается ждать, через десять-двадцать минут они начнут волноваться, поднимут пластмассовую крышку, спустятся вниз, и тогда…

А что, если глыба, завалившая выход, герметично подогнана к отверстию? Я задохнусь! На сколько хватит воздуха?

Я начинаю ощущать настоящее удушье. Понимаю, что это результат разыгравшегося воображения, но ничего не могу с собой поделать. Мне никак не удается сделать полный вдох, какой-то ком стоит поперек горла и мешает дышать. Нужно взять себя в руки. Но как это сделать?.. Я пытаюсь подсчитать пульс. Мне кажется, такая процедура должна успокоить расходившиеся нервы. Считаю вслух. Голос у меня хриплый, срывается. Вдруг вспоминаю, что не посмотрел на часы. Подношу часы к глазам, но ничего не вижу. Очевидно, мешает резиновая перчатка. Обнажаю узкую полоску на сгибе кисти, но опять ничего не могу разглядеть — циферблат не светится. Вот досада! Я надел сегодня часы с темными стрелками! Надо их осветить. Сую руку в карман, извлекаю маленький электрический фонарик и освещаю часы.

Тусклый свет фонаря кажется вспышкой молнии. Прямо передо мной темнеет узкое отверстие выхода. Поднимаю с пола саквояж и медленно бреду прочь из усыпальницы. У выхода замечаю кабель, по которому подавалось питание к злополучному прожектору. Я возвращаюсь, собираю его и ухожу.

Я стучу в пластмассовую крышку, и она моментально откидывается. Меня встречают де Моран с сотрудниками. Они вооружены до зубов археологическими средствами нападения. Сейчас наступит торжественное мгновение: археологи ринутся в неизвестную погребальницу. Условия стерильности для них не обязательны; они могут работать там вдвоем и втроем.

— Вы быстро справились, доктор! — восклицает де Моран.

— Разве?

— Конечно. Вы пробыли там семь минут.

— Я бы справился быстрей, — говорю я, — но у меня сгорела лампа в прожекторе.

— Вот как? — де Моран хмурится. — Нужно заменить.

Они возятся с лампой, а я смотрю на них и не могу понять… себя. Что стоило мне детально, сантиметр за сантиметром, ощупать стены? Смотать кабель? Ведь он привел бы меня к выходу! А как мог я забыть о карманном фонаре? Нет, хорошо, что мои лондонские друзья не видели меня в подземелье храма «Черного тукана».

— Сейчас же начинаю готовить образцы к дороге, — говорю я де Морану. Он кивает, но, кажется, не слышит меня — он уже там, внизу, рядом с тысячелетним прахом жреца.

Подготовка образцов к дальней перевозке заняла у меня много времени. Каждую колбочку со стерильно обработанной поверхностью я помещаю в широкогорлую стеклянную банку, тоже простерилизованную в специальном автоклаве. Банки запечатываю в особые контейнеры, в которых их можно транспортировать хоть на край света. Таких контейнеров набирается больше десятка. Когда они выстроились на полу походной лаборатории, я почувствовал, что дело сделано.

Скоро встречаюсь с де Мораном. Вид у него ослепительный.

— Что-нибудь нашли? — спросил я.

На темном от загара лице блеснули фарфоровые зубы.

— Археологи никогда не говорят «да», пока не отбросят тысячу «нет». Есть кое-что… Но для обработки материала нужно время…

— Разговор с жрецом племени майя, записанный на магнитофонную пленку? Координаты древних городов? Письмо финикийцев со штампом «Авиа»? — допытывался я.

— Можете не продолжать. Оттиск статьи о храме «Черного тукана» я вышлю вам сразу же после ее выхода в свет. Куда удобнее, в Лондон или в Оксфорд?

Не знаю, что дернуло меня ответить:

— Боюсь, что я приеду за ним сюда…

— Отлично, дружище! Когда же вы приедете?

— Еще ничего не знаю. Я далеко не уверен, но…

— Зато я знаю, док! Это зов сельвы! Вы конченый человек, док. Вы быстро забудете Европу. Жизнь в Бразилии…

— Напрасно стараетесь, дорогой Альфонсо, добродетели сельвы меня не интересуют, меня волнуют ее пороки.

Де Моран осекся и удивленно посмотрел на меня. Затем быстро переключился на излюбленную тему. Он стал уверять меня, что археологи Бразилии находятся накануне великих открытий.

Я не слишком внимательно прислушивался к его словам. Мне запомнилось только, что около города Дураваду найдена камея египетского происхождения, а в Серра Маранжу — финикийские стеклянные бусы и серьга с изображением нильского крокодила.