Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова. - Кантор Максим Карлович - Страница 43

Я удивился: жизнь Татарникова и в здоровом состоянии разнообразием не отличалась.

— Вы не беспокойтесь, это не грипп, — продолжал историк, — всего лишь бронхит.

— А я лекарство принес.

— Какое же? — оживился Татарников. Увидел бутылку виски, сник. — Ах, заграничное!

— То же самое, что у нас в отечестве, Сергей Ильич, только с другим запахом.

Татарников поджал губы, но виски разлил по стаканам, попробовал, прокашлялся.

— Привыкать боюсь. Я бы лучше водочки. Ладно, рассказывайте.

Я рассказал. Татарников письмо «Элит-недвижимости» прочитал внимательно.

— Правильно ли я вас понял, голубчик, — спросил Татарников, — что с вас сегодня утром взяли подпись, которой вы засвидетельствовали интерес к данной квартире?

Я кивнул.

— Пойдем далее. Ваша сестра говорит, что клиентов, которые ничего не собираются покупать, теперь больше?

— Вообще все клиенты такие. Сплошной фальшак.

— Далее. Если правильно понимаю, большинство сотрудниц в таких агентствах — одинокие женщины?

— Судя по всему, да. И знаете, Сергей Ильич, их всех зовут Ленами.

— Это к делу не относится, — заявил Татарников.

— А что относится?

— Дайте подумать. — Татарников понюхал виски. — Вы знаете, а это совсем неплохо! Да, определенно хороший напиток. Я думаю, в Ирландии, в холодные зимние вечера виски как нельзя более кстати. Вы помните балладу про Джона Ячменное Зерно? Считается, что прославленный в балладе напиток — это пиво, приготовленное из ячменных злаков. Однако в балладе есть строчки о вдове, которую согревает Джон Ячменное Зерно, потому что больше у нее нет утешителей. Скажите, друг мой, разве глоток пива может утешить вдовицу?

— Не может, — сказал я. Я давно уже перестал удивляться татарниковским отступлениям.

— Значит, речь в балладе все же о виски! Однако вернемся к недвижимости. Все сотрудницы агентств — одинокие женщины. Их судьбой никто не интересуется, верно? У них нет близких. Их может согреть путешествие в дальние страны, вероятно, поход по магазинам. Своего рода стакан виски, вы не находите?

— Нахожу, — сказал я. Лучше соглашаться, так будет быстрее.

— С другой стороны, вы говорите, в этих новых дорогих домах совсем никто не живет?

— Никто, Сергей Ильич, — покорно сказал я. И к резким поворотам мысли я тоже привык.

— И отчего так получилось? — поинтересовался Сергей Ильич.

— Оттого, что владельцы эти квартиры покупали для инвестм… — мне стало неловко модного иностранного слова, — для надежного вложения денег. Сами они живут где-нибудь, где экология получше, — на Багамах, например, или в шато каком.

— Где, простите? — переспросил Татарников и поерзал на шатком табурете. Холодно было на кухне.

— Вы бы шарф накинули, Сергей Ильич. В замке, в Швейцарии. А московские квартиры на всякий случай покупают. Для того чтобы деньги не лежали просто так. Понимают люди, что каменные стены надежнее, чем бумажные акции. Вот и стоят у них в центре столицы пять-шесть квартир на брата.

— Как интересно, — сказал Татарников. — То есть вы всерьез полагаете, голубчик, что человек, который может приобрести замок в Швейцарии, — он боится, что деньги его обесценятся, и поэтому вкладывает их в московскую недвижимость?

Татарников выпил виски, и так он презрительно крякнул над своим стаканом, что я разволновался.

— Простите, Сергей Ильич. Я к вам за советом пришел. По-вашему, я одни глупости говорю?

— Почему же, голубчик, два-три дельных слова вы все же сказали.

— Так два или три? — спросил я. — И какие?

Татарников поднял худой палец и торжественно произнес:

— «На всякий случай»! На всякий случай, голубчик, квартиры эти приобретаются! Только вы неправильно поняли, о каком случае речь. Я ведь вас спросил не о том, волнуется ли миллионер о своих деньгах. Конечно волнуется! Но вы только представьте себе этого человека! Ему весь мир доступен — весь мир! Швейцарские банки с номерными счетами. Британский остров Джерси — да мало ли на свете оффшоров! В Гонконг полететь можно, самолет-то свой есть. Деньги в деньгах хранить неприятно? Ну так есть куда вкладывать. Купи еще одну яхту размером с государство Сан-Марино, живи да плавай на ней вокруг света! Хочешь — купи замок в Альпах с сопредельной территорией в тысячи гектаров. Хочешь — остров приобрети в Тихом океане, построй там виллу для себя — или целый поселок вилл на продажу. В Южной Африке тоже красота. Знаете, голубчик, еще Марк Твен, американский писатель, сказал: если что — покупайте землю, ее больше не делают.

Я слушал раскрыв рот и соображал: как так получилось, что кухонный историк Татарников, который не читает газет и телевизор не смотрит, столько подробностей о большой жизни знает.

— Так вот, — продолжал Сергей Ильич, — представьте, что именно этот человек решил деньги свои в Москве спасать. В московской-то недвижимости! Ненадежно у нас в России богатства хранить, голубчик. То есть выкачать деньги из русской земли — это можно. А хранить их лучше не в русской земле. Так земля наша устроена, мой милый: не приживается здесь богатство. Как пальма в суглинке. Пробуют, пробуют — не растет. Елки — те да, вырастают под двадцать метров и стоят себе. А пальму мороз побьет. Частная собственность у нас — как та пальма, мой дорогой. У нас пальму можно только в оранжерее поставить — и всем показывать, хвастать: смотрите, и у нас тоже пальма есть! И у нас частная собственность! Но только не Англия здесь, нельзя здесь по наследству хоромы передавать. Максимум на два поколения хватит. Московские дома — самая движимая недвижимость в мире, голубчик. То снесут особняк за ветхость, то квартиру уплотнят, то мужики поместье спалят, то хозяин по миру с сумой пойдет — все одно: не удержать здесь богачу своей частной собственности от разорения!

Я кивнул молча. Сергей Ильич мне что-то очень важное говорил — не про леночкино дело и не про элитную недвижимость даже. Сидел он на тесной своей кухне, рассказывал про какуюто пальму глухим бронхитным голосом, а я смотрел на отклеившийся кусок обоев за сутулой спиной историка. И вдруг я понял, почему Татарников никогда ничего ни у кого не просил и почему у него никогда ничего своего не было.

— Я понимаю, — сказал я.

— Думаете, раз мы с вами это понимаем, — этого миллионер не поймет? Миллионер — он, конечно, вор и невежда, но такие вещи чувствовать должен. Иначе не был бы миллионером. Да и жить в этих квартирах невозможно, голубчик — ведь вы и сами не стали бы жить в пустом, охраняемом вооруженно гробу. Экология в городе паршивая, дышать нечем, зачем миллионы тратить на бессмысленное дело?

— Тогда зачем же эти квартиры, Сергей Ильич?

— А зачем вообще в России дворцы по западному образцу?

— Ну, чтобы загранице пыль в глаза пускать.

— Опять ошибаетесь, голубчик! Заграница — она далеко. Ей от наших дворцов ни холодно, ни жарко. Пускают пыль в глаза тому, кто идет с тобой по одной дороге. Для иностранцев, что ли, у нас оранжереи строили? В Петербурге при Александре Первом персики выращивали — для иностранцев? Им-то зачем, у них персики такие запросто на улице зреют. Нет, голубчик. Лишь с одной целью возводятся элитные дома и оранжереи — начальству польстить! Не важно, что не растут у нас пальмы. Не важно, что никто не живет в домах повышенной комфортности. Главное — есть что предъявить государеву оку, когда государь соизволит взгляд на тебя бросить. Успокоить надо батюшку: все, дескать, цветет и плодоносит в любезном Отечестве! Смотри, государь, какие мы цветы прекрасные развели! Смотри, какие дома добротные понастроили. А главное — живем мы в этих домах, по оранжереям прохаживаемся, фрукты едим. Все мы тут, рядом с тобой, государь наш, не убежали никуда. Вот и квартиры у нас тут стоят, и дома за городом куплены, и висячие сады процветают, и все счастливы! Вот на какой случай ваши монолиты богачами раскупаются. Так-то.

— Значит, — сказал я, — дома эти — что-то вроде аттракциона для власти? Парк развлечений? Неверленд?