Ради чего мы во Вьетнаме - Кинг Стивен - Страница 12

— Какое?

— Тот человек, с которым ты познакомил меня вчера на похоронах вашего друга, ты же сказал, что он торгует машинами в Коннектикуте, верно?

— Верно.

— Я хотела проверить, потому что Джон Салливан не самое, ты понимаешь, необычное и редкое…

— О чем ты, Мэри?

Она протянула газету, развернутую на середине вкладки.

— Тут сказано, это случилось, когда он возвращался домой. Мне очень жаль, милый.

Конечно, она ошиблась! Это была его первая мысль. Люди не умирают сразу после того, как ты видел их, говорил с ними — вроде бы незыблемое правило.

Но это был он, да еще в трех экземплярах: Салл в школьной бейсбольной форме со сдвинутой на лоб маской, Салл в полевой форме с сержантскими нашивками на рукаве и Салл в солидном костюме где-то конца семидесятых. Под тремя фото располагался заголовок, который можно найти только в «Пост».

ВЬЕТНАМСКИЙ ВЕТЕРАН, КАВАЛЕР СЕРЕБРЯНОЙ ЗВЕЗДЫ УМИРАЕТ В ЗАТОРЕ НА КОННЕКТИКУТСКОМ ШОССЕ

Диффенбейкер быстро прочел заметку, ощущая тревогу, ощущая, что его предали, — чувство, которое теперь неизменно охватывало его, когда он читал сообщение о смерти кого-то одного с ним возраста, кого-то знакомого. «Мы все еще слишком молоды, чтобы умирать», — всегда думал он, вполне сознавая глупость этой мысли.

Салл, видимо, умер от сердечного приступа, застряв в заторе, возникшем из-за развернувшегося поперек шоссе автопоезда. Не исключено, что он умер в виду вывески его собственного салона «Шевроле», скорбел автор заметки. Как и «ЗАТОР!», вынесенное в заголовок, подобные прозрения можно было найти только в «Пост». «Тайме» — вот газета для умных, а «Пост» — газета для пьяниц и поэтов.

После Салла осталась бывшая жена, детей у него не было. Похоронами занимается Норман Оливер («Ферст Коннектикут Бэнк энд Траст»).

«Его хоронит банк!» — подумал Диффенбейкер, у него затряслись руки. Он не понимал, почему эта мысль вызвала у него такой ужас. Но вызвала. «е… ный банк! О, черт!»

— Милый? — Мэри глядела на него чуть нервно. — Тебе нехорошо?

— Нет, — сказал он. — Он умер в заторе на шоссе. Возможно, «скорая» не могла до него добраться. Может, его обнаружили только, когда движение возобновилось. Господи.

— Не надо, — сказала она и забрала у него газету. Серебряную Звезду Салл, конечно, получил за спасение — спасение вертолетчиков. Косоглазые стреляли, но Пэкер и Ширмен все равно повели туда американских солдат, в основном из Дельты два-два. Десять — двенадцать солдат из батальона Браво обеспечивали не слишком согласованное и, вероятно, не очень эффективное огневое прикрытие операции спасения… и на удивление двое пилотов со столкнувшихся вертолетов оказались живы — во всяком случае, были живы, когда их унесли с поляны. Джон Салливан в одиночку донес своего до укрытия, а вертолетчик кричал у него на руках, весь в пене из огнетушителя.

Мейлфант тоже выбежал на поляну — Мейлфант держал огнетушитель, будто большого красного младенца, и орал вьетконговцам в зарослях застрелить его, если смогут, — да только не смогут, он знает, что не смогут, они же просто хрены хреновы, сифилитики, им в него не попасть, они и по сараю промажут. Мейлфанта также представили к Серебряной Звезде, и хотя наверное Диффенбейкер не знал, но не исключал, что прыщавый мудак-убийца ее получил. А Салл знал про это или догадывался? Но ведь он бы, наверное, что-нибудь сказал, пока они сидели у стены похоронного салона? Может, да, а может, нет. Со временем ордена и медали утрачивали значение, все больше и больше уподоблялись призу, который ты получил в начальной школе за выученное стихотворение, или грамоте, которую ты получил в старшем классе за победоносный бросок на бейсбольном поле. Просто что-то, что ты хранишь на полке. Просто цацки, с помощью которых старики разжигали ребят. Цацки, которыми они соблазняли тебя прыгать выше, бегать быстрее, бросаться наперехват. Диффенбейкер подумал, что без стариков мир, вероятно, был бы лучше (это озарение снизошло на него, когда он сам готовился стать стариком). А вот старухи пусть живут. Старухи, как правило, никому вреда не причиняют, но старики опаснее бешеных собак. Перестрелять их всех, потом облить трупы бензином, потом поджечь их. Пусть дети возьмутся за руки и будут водить хоровод вокруг бушующего пламени, распевая старые соленые песни Кросби и Нэша.

— Ты правда ничего? — спросила Мэри.

— Ты про Салла? Конечно. Я же его много лет не видел. Он прихлебывал кофе и думал о старушке в красных туфлях, той, которую убил Мейлфант, той, которая навещала Салла. Больше она Салла навещать не будет. Хотя бы что-то. Для старушки мамасан дням посещений пришел конец. Наверное, войны по-настоящему кончаются именно так — не за столами переговоров, а в раковых палатах, учрежденческих кафетериях и заторах на шоссе. Войны умирают по клочочку, по клочочку, и каждый клочочек — что-то угасающее, как память, и каждый теряется вдали, как отзвуки эха в лабиринте холмов. В конце даже война выкидывает белый флаг. То есть так он надеялся. Он надеялся, что в конце даже война капитулирует.