Голос призрака - Карр Филиппа - Страница 10

Наших соседей из Грассленда — одного из двух больших поместий в ближайшей округе — нельзя было не пригласить; но мы не очень-то с ними дружили, несмотря на то, что они жили ближе всех к нам.

Приехали также миссис Трент и две ее внучки, Эвелина и Дороти Мэйфер. Миссис Трент была дважды замужем и дважды овдовела. Первым ее мужем был Эндрю Мэйфер, от которого она унаследовала Грассленд; а после его смерти она вышла за своего управляющего, Джека Трента. Ей не повезло в жизни: кроме потери обоих супругов она пережила смерть своего сына Ричарда Мэйфера и его жены. Утешением для нее стали внучки — Эви и Долли, как она их звала. Эви было, на мой взгляд, лет семнадцать, Долли на год или два моложе. Эви выросла настоящей красавицей, чего нельзя было сказать о Долли. Бедная малышка! Из-за родовой травмы левое веко у нее было опущено, так что она с трудом открывала левый глаз. Конечно, не такое уж большое уродство, но оно придавало гротескный вид ее лицу, и, по-моему, она это очень остро переживала.

Другой близлежащий дом, Эндерби, пустовал. Кажется, он почти всегда оставался необитаемым, ибо это был один из тех домов, которые с годами приобретают нехорошую репутацию. Там когда-то произошли какие-то неприятные события. Некоторое время в нем жила Сабрина — собственно она, кажется, родилась там — ее матерью была та самая Дамарис, чью постную мину я заметила в картинной галерее. Присутствие Дамарис как-то подавило на время гнездившееся в доме зло, но после ее смерти к Эндерби вернулась прежняя зловещая слава. Как бы то ни было, Эндерби сейчас пустовал и оттуда никто не пожаловал.

Наш холл был украшен растениями, взятыми из оранжереи, так как в нем должны были позднее состояться танцы. Обеденный стол, раздвинутый во всю длину, казалось, заполнял собою весь столовый зал и выглядел волшебно при свете полыхавшего в камине пламени и бесчисленных свечей. Один большой канделябр помещался в центре стола, а другие, поменьше — на его концах.

Меня усадили во главе стола исполнять на этот раз роль хозяйки. Справа от меня сидела матушка, а слева — мой отчим Дикон.

Я чувствовала себя наконец-то взрослой и очень счастливой. Но в то же время у меня было странное ощущение, как будто мне хотелось ухватить эти мгновения и заставить их длиться вечно. Должно быть, я уже тогда понимала, что счастье — лишь мимолетное переживание. Оно может казаться полным, но оно норовит ускользнуть, и в мире полно сил, которые постараются вырвать его из ваших рук.

Все сидевшие за столом весело переговаривались и смеялись. Очень скоро Дикон встанет и провозгласит тост в мою честь, и я должна буду тоже встать и поблагодарить всех за поздравления и сказать, как я счастлива, что вижу их здесь, а потом предложить моим родным выпить за здоровье наших гостей.

Сабрина, сидевшая на другом конце стола, выглядела очень моложаво для своих лет и сияла от счастья. Она почти неотрывно смотрела на Дикона и, казалось мне, думала о том, что все ее мечты сбылись. Лотти, моя мать, стала женой Дикона, как и должно было быть; если бы еще Кларисса, моя прабабка, и Сепфора, бабушка, могли быть с нами, то Сабрине ничего больше не оставалось бы желать.

Джонатан сидел рядом с Миллисент, и леди Петтигрю наблюдала за ними с несколько озадаченным выражением лица, которое я могла истолковать довольно верно. Дикон был страшно богат, и, следовательно, Джонатан совершенно очевидно отвечал всем требованиям леди Петтигрю к будущему зятю. Конечно, мысли родителей всегда бывают направлены в эту сторону, особенно, если они имеют отпрысков женского пола. Едва лишь девица достигнет брачного возраста, как они начинают строить планы насчет ее замужества. Разве моя мать была не такова? Разве она не планировала мое будущее? «Дэвид или Джонатан?»— задавала я себе вопрос. Я не должна была слишком строго судить леди Петтигрю. Вполне естественно, что она хотела всего самого лучшего для своей дочери.

Музыканты уже заняли свои места на хорах, и, как только обед закончится, начнутся танцы. Дикон шепнул мне, что наступил момент для тоста. Он поднялся, и наступила тишина.

— Друзья мои, — заговорил он, — вы все знаете, по какому случаю мы собрались, и я хочу, чтобы вы осушили бокалы за здоровье нашей дочери Клодины, которая рассталась с детством и превратилась в самое восхитительное из созданий… в молодую леди!

— За Клодину!

Между тем как все поднимали бокалы, я заметила, что внимание моей матери отвлеклось в другую сторону, и я поняла, что в холле что-то происходило. Затем я ясно услышала довольно громкие и резкие голоса. Может быть, запоздалые гости?

В столовую вошел слуга и, подойдя к матери, что-то ей прошептал.

Она приподнялась с места.

Дикон спросил:

— В чем дело, Лотти?

За столом царило молчание. Наступил момент, когда я должна была встать, поблагодарить всех за добрые пожелания и провозгласить тост в честь гостей, за которых должна была пить моя семья. Но встала не я, а моя мать.

— Я должна извиниться, — сказала она. — Прибыли друзья… из Франции.

Дикон вышел вместе с нею, и все стали удивленно переглядываться. Шарло проговорил:

— Извините меня, пожалуйста.

И он тоже поспешно вышел из столовой в сопровождении Луи-Шарля.

— Друзья из Франции?! — воскликнул Джонатан.

— Как интересно! — это сказала Миллисент Петтигрю.

— Ужасные люди! — произнес кто-то другой. — Что они еще натворят? Говорят, они собираются казнить королеву.

Все заговорили разом. Голоса слились в возбужденный гул. Я взглянула через стол на Сабрину. Ее лицо изменилось, она сейчас выглядела старухой. Ей ненавистны были любые неприятности, и, несомненно, она вспоминала те ужасные дни, когда Дикон был во Франции, а она переживала мучительный страх за своего сына. Но все кончилось тогда благополучно, Дикон вернулся с триумфом — как будто с Диконом могло быть иначе! — и он привез с собой Лотти. Мы добрались до счастливого конца: «И они стали жить-поживать и добра наживать», и теперь Сабрина не желала, чтобы ей напоминали о том, что происходит по ту сторону Ла-Манша. Мы существовали в своем уютном уголке, вдали от борьбы. Она хотела бы укутать свою семью в уютный теплый кокон, где она была бы в безопасности. Любой намек, любое упоминание об ужасной действительности следовало пресечь. Нас это не касалось.

Дикон вернулся к столу. Он улыбался, и я заметила, как с лица Сабрины, любовно уставившейся на него, исчезло выражение озабоченности и тайного страха.

Он сказал:

— А у нас посетители. Друзья Лотти… французы. Заехали сюда по пути к лондонским знакомым. Они бежали из Франции и совершенно измучены долгой дорогой. Лотти готовит им постели. Ну же, Клодина, скажи свою речь!

Я встала и поблагодарила всех за добрые пожелания и от имени семьи провозгласила тост в честь наших гостей. Когда вино было выпито, мы вновь уселись и разговор завязался вокруг революции и ужасов, пережитых аристократами, которые из страха перед восставшей чернью вынуждены спасаться бегством.

— Очень много людей покидают страну, — сказал Джонатан. — Эмигранты заполнили всю Европу.

— Мы решительно потребуем, чтобы короля вернули на трон, — заявила леди Петтигрю, как будто это было такое же простое дело, как найти подходящего мужа для Миллисент.

— Сделать это будет довольно затруднительно, если учесть, что он лишился головы, — возразил Джонатан.

— Я имею в виду нового. Ведь есть маленький дофин… Теперь король, разумеется.

— Мал, слишком мал, — сказал Джонатан.

— Но мальчики вырастают, — с раздражением парировала леди Петтигрю.

— Это настолько неоспоримая истина, что я не смею возражать, — не унимался Джонатан.

Я чувствовала, как во мне клокочет и рвется наружу смех, несмотря на печальный предмет разговора. Джонатан вечно меня смешил. Я представила себе его женатым на Миллисент и навеки обреченным на словесные перепалки с тещей. Но тотчас же меня потрясла сама мысль о возможности его женитьбы на Миллисент. Я не могла вообразить ее сидящей в гондоле и слушающей итальянские серенады. Да и не хотелось мне думать ни о чем подобном…