Голос призрака - Карр Филиппа - Страница 56

— Ты так мало знаешь обо мне, Клодина. Целую жизнь может занять изучение всех лабиринтов моей души и ее скрытых тайников.

— Я оставлю Миллисент это путешествие за открытиями.

— Она даже не попытается. Миллисент принимает это, как и ты. Наша женитьба будет идеальной с точки зрения обеих семей. Богатые семьи преследуют одну цель — объединяться. Они делают это веками. Это основа, на которой зиждется большинство наших благородных домов. Маленькие семьи разрастаются, большие становятся огромными. Они увеличивают благосостояние и вес в обществе. Их девиз: благополучие и власть через союз.

— Это все очень цинично.

— И, тем не менее, мудро.

— Как же тогда люди, которые строят эти великие сооружения? Они ничего не значат?

— Они крайне важны. Они — кирпичики и камни, которые один за другим ложатся в башню могущества. Только объединение делает нас такими, какие мы есть.

— Моя мама ничего не внесла. Правда, когда-то и она была очень богата.

— И это пленило Дикона.

Он так любил ее, что взял без единого пенни… как я тебя.

— Но твой отец выполнил долг, женившись на моей матери. Я думаю, что она много сделала для увеличения благосостояния Эверсли.

— О да, конечно. Особенно в Лондоне. Банки… и все связанное с ними.

Мой отец много сделал для благополучия семьи и этим заслужил право жениться по любви.

— Ты самый циничный человек, которого я когда-либо встречала.

— Потому что я называю вещи своими именами, потому что я не развожу сентименты.

— Ты не любишь Миллисент.

— Мне нравится Миллисент. Она забавляет меня. Между нами будут споры, потому что она очень сильная дама и любит командовать. Она похожа на свою мать, которая честно переигрывает старого Петтигрю. Посмотри на леди Петтигрю, и ты увидишь Миллисент через тридцать лет.

— И это не беспокоит тебя?

— Конечно, нет. Я восхищаюсь леди Петтигрю. Я не хочу мягкой глупой жены. Споры больше возбуждают, чем надоедливые упреки.

— Возможно, упреки будут.

— Безусловно.

— Ты показал себя в очень плохом свете.

— Хотя я все еще не теряю надежды, что ты расположена ко мне, Клодина. Не так ли?

— Я думаю, что ты именно тот, кого называют обольстителем.

— Я польщен.

— Я видела тебя с дамами, с Миллисент… а как на тебя смотрят горничные и сегодня Матти. Это похоже на влечение полов.

Он засмеялся:

— Я люблю женщин. На них так приятно смотреть, а когда они умны, с ними так интересно разговаривать. Я люблю споры… словесные сражения.

— Ты любишь, флиртуя, поддразнивать, и здесь ты великолепен.

— Ты также, Клодина.

— Не могу понять, почему ты решил это.

— Потому что ты это хорошо делаешь. Люди всегда любят то, что они хорошо делают.

Он повернулся, чтобы взглянуть на меня, и я, увидев сверкающую голубизну его глаз, подумала: «Нет, нет! Только не это. Это не должно снова произойти».

— Клодина, — сказал он серьезно. — Я люблю тебя и всегда буду любить, ты знаешь.

Он притянул меня к себе, и в этот счастливый миг я почувствовала, что снова поддаюсь ему. Я хотела быть с ним, опять хотела очутиться в той маленькой комнате. Он снова околдовал меня своими чарами, и что-то говорило мне, что он никогда меня не отпустит.

— Нам надо возвращаться.

— А не рано? На улицах полно народу. Церемония во дворце еще не закончилась. Слуги и подмастерья еще гуляют. Их трудно удержать в такой день.

Мы можем куда-нибудь пойти… побыть наедине… вместе.

На мгновение я почти поддалась на уговоры. Потом стыд наполнил меня.

— Нет, — сказала я строго, — больше это не повторится. Иногда я встаю ночью и думаю…

— Обо мне… о нас, — сказал он.

— О тебе и о себе, и я ненавижу себя. Твои правила не для меня. Ты скоро женишься. К свадьбе уже почти все готово.

И я замужем за Дэвидом, твоим родным братом.

Он такой хороший человек.

— Да, Дэвид хороший.

— Он сегодня в Клаверинге, как всегда, работает, думая, вероятно, что мы скоро будем вместе. Ты пытался открыть мне… твою жизненную философию. Она так цинична, Джонатан. Ты мало думаешь о том, что важно для меня.

— Мы не причинили Дэвиду боли. Он никогда не узнает.

— Как ты можешь быть уверен? Я умру, если он узнает.

— Он не заподозрит. Он никогда не усомнится в тебе. Верный тебе, он думает, что и другие похожи на него, особенно ты. Он живет по установленным канонам. Я хорошо его знаю. Мы вместе росли, нас воспитывал один учитель. Я был хитер и искал приключений. Я часто следил за своей старой нянькой, когда она тронулась умом.

Ее так расстроила смерть моей матери, что она стала следить за отцом, надеясь поймать его за каким-нибудь нехорошим делом. Она хотела знать о каждой женщине, интересовавшей моего отца. Мне нравилось это. Однажды я пошел за ним и твоей мамой в Эндерби. Этот старый дом, как он притягивает! Он оказался прекрасным местом для тайных встреч. Дэвид прост… я не имею в виду умственно. Он очень умен, даже более, чем я.

Но он не обращает внимания на жизнь… жизнь в моем понимании.

Он живет, как все, думает, как все, и считает, что и все такие же.

Поэтому он никогда не заподозрит.

— И если то зло, которое я ему причинила…

— Я сказал тебе, это будет злом, только если оно откроется.

— Мне не подходят твои циничные рассуждения. И если то зло, которое я причинила ему, можно утаить, то я никогда, никогда не сделаю то, что снова сможет ранить его.

— Глупо давать такие клятвы, Клодина. Я встала, Джонатан тоже поднялся.

— Какой прекрасный день! — сказал он. — Река, тишина… и ты здесь одна вместе со мной.

— Давай вернемся, — ответила я.

Мы поехали назад, и, когда достигли города, толпы все еще были на улицах.

В доме было несколько слуг. Они сказали, что свободны до вечера, пока не вернутся остальные.

Было около пяти часов.

Джонатан сказал:

— Если ты не хочешь оставаться дома, давай уйдем через час? Возьмем лодку, и я прокачу тебя вниз по реке… или вверх, если хочешь.

Решай.

Я была так счастлива, да и день еще не кончился. Мне так хотелось побыть с ним. Я наслаждалась битвой и была уверена, что смогу совладать с собой.

— Оденься во что-нибудь другое, не слишком выбирай, — сказал он. — Не стоит привлекать внимание карманников и жуликов. Мы будем выглядеть, как торговец с женой, которые хотят хорошо повеселиться.

Мы вышли из дома около шести часов. Река тоже была переполнена гуляющими, и таверны ломились от посетителей. Джонатан взял меня под руку и, защищая, прижал плотно к себе, пока мы шли к берегу реки, где он нанял лодку.

На реке было много судов, и Джонатан сказал, что мы должны выбраться из толчеи. Это было непросто, но Джонатан был опытен, и поскольку большинство людей не хотели удаляться от центра, где шло празднество, то мы решили пройти мимо Кью к Ричмонду.

Было какое-то очарование в этом вечере, или, может быть, я это чувствовала, поскольку Джонатан был со мной. Он с легкостью управлял лодкой. Я опустила руку в воду и подумала: «Какая же я счастливая! Я хочу, чтобы это продолжалось бесконечно. Нет вреда в том, чтобы стать счастливой, ведь так?»

— Правда, приятно? — спросил он.

— Очень.

Ты выглядишь довольной. Мне нравится, когда ты такая. Для меня это прекрасный день, Клодина.

— Мне он тоже очень понравился.

— А ты не чувствуешь, что знаешь меня теперь немного больше?

— Да, наверное.

— И я стал лучше при близком знакомстве? Я промолчала.

— Лучше? — настаивал он.

— Я никогда не смогу думать так, как ты, Джонатан. Я не могу так смотреть на жизнь.

— Итак, ты будешь страдать от угрызений совести, когда в этом нет необходимости?

— О, Джонатан, я вижу то, что есть.

— Однажды я заставлю тебя посмотреть на жизнь с моей точки зрения.

— Слишком поздно, — ответила я. — Я замужем за Дэвидом, а ты женишься на Миллисент. Пусть тебя утешит, если тебе надо утешение, что финансовые интересы ее отца станут очень крепкими кирпичами в великом здании семьи, которое так важно построить. Если бы ты женился на мне, я ничего бы не принесла в дом. Подумай, что ты потерял.