Сестры-соперницы - Карр Филиппа - Страница 36

— Вот мы и снова встретились.

Возле меня стоял мой спаситель.

Я почувствовала, что вся вспыхнула от радости и некоторого волнующего трепета, который вызывал во мне его голос. Ричард продолжил:

— Я так и думал, что мы скоро встретимся.

— Надеюсь, я достойно поблагодарила вас?

— Ну конечно. Ваша признательность была совершенно явной. Не хотите ли потанцевать?

— Я очень люблю танцевать, но боюсь, что недостаточно искусна.

— Сказать по правде, я тоже. Правда, я могу похвастать тем, что очень неплохо исполняю деревенские пляски. На мой взгляд, они наиболее верно передают сам дух танца, гарантирую вам, что делаю это превосходно.

Я расхохоталась.

— Я обожаю эти танцы. Мы танцуем их под Рождество, а после сбора урожая делаем из снопов чучела, чтобы будущая осень была обильной.

— Ах, вы заставляете меня тосковать по незатейливым сельским радостям. Знаете, что мы сейчас сделаем? Убежим в сад, присядем там где-нибудь и поболтаем. Вы не возражаете?

— С огромным удовольствием!

— Тогда идемте. Попытаемся уйти незаметно. Он проложил дорогу сквозь толпу гостей. Оказавшись на свежем воздухе, я очень обрадовалась, тем более, что вечер, к счастью, был теплым. Сад был очень красив, а плеск воды о ступени каменной лестницы, спускавшейся к воде, придавал всему окружающему неповторимое очарование.

Ричард нашел место, где можно было присесть. Это была небольшая беседка со входом, обращенным к воде, стены которой прикрывали нас от легкого ветерка.

— Расскажите мне о ваших местах, — попросил он.

Я с готовностью рассказала ему о нашем доме и о том, как из-за болезни Берсабы я была вынуждена уехать в Лондон.

Молодой человек поздравил меня с тем, что в конце концов все обошлось благополучно, и спросил, собираюсь ли я возвращаться домой. Я ответила, что рано или поздно сделаю это.

Он предположил, что моей сестре придется после болезни еще долго восстанавливать силы. В этом он был уверен, поскольку одному из его друзей, тоже болевшему оспой, посчастливилось выжить. И добавил:

— Поверьте мне, это действительно редкое везение и большая удача. Мой друг считает, что уже стоял одной ногой в могиле, и рассматривает как чудо то, что ему все-таки удалось выкарабкаться.

Я вздрогнула, и Ричард спросил, не холодно ли мне.

— Нет, — ответила я, — я просто подумала, смогла бы я жить без своей сестры?

— Ведь вы близнецы… Скажите, она очень похожа на вас?

— Настолько, что единственный человек, который с уверенностью различает нас — это наша мать.

— Значит, она выглядит как вы и разговаривает как вы. Скажите, а думаете вы тоже одинаково?

— О, вот здесь есть разница, причем заметная. Берсаба гораздо умнее меня. Она всегда решала за меня арифметические задачки и писала сочинения. А я занималась рукоделием за двоих. Это, пожалуй, единственное, что у меня выходит лучше, чем у нее. Ну вот, теперь вы знаете о нас все, что хотели знать.

— Вовсе нет, ведь я очень любопытен. Это был, наверное, самый счастливый день с тех пор, как я уехала из дома. Я вдруг ощутила, что окружающий мир прекрасен. Свершилось чудо, и Берсаба, стоявшая на краю могилы, пережила кризис, выздоравливает и со временем вновь станет бодрой и жизнерадостной. Я нахожусь в Лондоне, в очаровательном саду и разговариваю с генералом королевской армии, который заинтересовался мной и признался, что хотел бы узнать меня поближе.

Я бы никогда не познакомилась с ним, если бы не то ужасное приключение. Я бы никогда не почувствовала такое огромное облегчение при вести о выздоровлении Берсабы, если бы ее болезнь не была такой страшной. Так, вероятно, обстояло дело и со всем остальным: каким бы тревожным ни казалось событие в начале, завершалось оно благополучно.

Я сказала:

— Мы все время говорим лишь о моих делах. Вы совсем ничего не рассказываете о себе.

— Я не знаю, что могло бы вас заинтересовать.

— Ведь вы военный. Должно быть, вы пережили немало приключений, в том числе и за границей.

— О да. Мне довелось служить на заморских территориях. Закончив Кембридж, я понял, что хочу стать воином. Собственно говоря, это наша семейная традиция. Отец послал меня в Нидерланды изучать военное искусство. Позже я воевал в Испании, а потом во Франции.

— Но ведь сейчас мы ни с кем не воюем.

— Солдат всегда готов к войне.

— Но пока вы не собираетесь за границу?

— Нет, до тех пор, пока в этом нет нужды.

— Значит, вы муштруете своих подчиненных и находитесь в боевой готовности… А у вас есть свой дом?

— За городом. На севере страны у нас есть имения, которыми сейчас управляет мой младший брат. Он не пошел служить в армию. У меня дом в Фар-Фламстеде. Это к западу от Хэмптона. Конечно, у меня есть городская квартира.

— Как и у Джервиса.

— Это необходимо, так как он служит при дворе.

— А ваше поместье старинное?

— Нет, прошлого столетия, как и большинство из них.

— И вы отправляетесь туда, когда вам хочется насладиться сельской идиллией?

Неожиданно в воздухе повисло молчание, и я взглянула на своего собеседника. Черты его лица застыли, словно маска, и он медленно произнес:

— У меня нет для этого никакой возможности. Мой долг вынуждает меня находиться в Лондоне.

Я вспомнила, как сэр Джервис говорил о том, что с этим связана какая-то история, которую он не мог припомнить, и что генерал потерял свою жену.

Конечно, я не посмела расспрашивать его на эту тему, но веселое настроение куда-то пропало. Его манера держаться изменилась, и он стал вести себя суше.

Я продолжила свой рассказ о доме, хотя мне, конечно, гораздо больше хотелось послушать его. Но он всячески поощрял меня, явно демонстрируя интерес к моему прошлому, объяснявшийся, как мне показалось, тем, что в этом случае он мог молчать о себе.

Мы все еще разговаривали, когда услышали приближающиеся шаги. К нам подошли мужчина и женщина. Очевидно, они были хорошо знакомы с моим собеседником, поскольку мужчина обратился к нему по имени.

Мне были представлены Люк Лонгридж и его сестра Элла, и у меня сложилось впечатление, что они отнеслись ко мне не совсем одобрительно. Впервые мне пришло в голову, что я, возможно, каким-то образом нарушила этикет, оказавшись в саду наедине с мужчиной.

Эта пара была одета не столь изысканно как большинство других гостей, которые, как мне показалось, держались с ними весьма холодно.

Люк Лонгридж попросил позволения немного посидеть с нами.

Некоторое время разговор шел о цветах и о необычайно мягкой сегодняшней погоде, а потом Лонгридж вдруг заявил, что король, очевидно, пребывает в полной безмятежности и не подозревает о сгустившихся над его головой тучах.

— От монарха и не следует ждать иного поведения, — возразил генерал.

— Королева же, как всегда, легкомысленна, — продолжал Люк Лонгридж. — Я готов поклясться, что она не думает ни о чем, кроме танцев и светских сплетен, если, конечно, не считать мечты о введении в нашей стране ее религии, но это ей никогда не удастся.

— Разумеется, — ответил генерал.

Элла Лонгридж взволнованно заметила:

— Придется хорошенько побороться за то, чтобы ей это не удалось.

— Его Величество никогда не позволит этому произойти. Ему известна воля народа, — заявил Ричард Толуорти.

— После смерти Бэкингема (слава Богу, что это случилось!) королева стала его главным советником, — сказал Люк Лонгридж.

— Это преувеличение, — возразил генерал.

— Теперь король Карл просто без ума от нее — это после того, как он многие годы просто игнорировал ее и ненавидел свой брак, и вдруг он становится любящим мужем, позволяет дурачить себя, а за нос его водит… фривольная француженка-католичка!

— Король счастлив в браке, который принес плоды, — сказал сэр Ричард, — и вы должны признать, друг мой, что для страны это благо. Не правда, будто государь находится под влиянием своей жены. У Его Величества очень развито чувство долга.