Первый человек в Риме - Маккалоу Колин - Страница 126

С Метеллом он держал себя отчужденно. Югурта вовсе не хотел быть пособником одного римлянина, уязвляя другого. Нумидиец сразу почувствовал, что тот был крайне разочарован. Метелл надеялся найти у своего пленника-гостя доказательства того, что Марий злоупотребил своим положением проконсула. И — ничего не добился! Югурта веселился от души. Ему было приятно. Он хорошо знал, какого римлянина боится этот патриций и какой римлянин одержал над ним верх. Конечно, Метелл Свинка был знатен и в какой-то мере граждански честен, но… С какой стороны ни посмотри, ни по-человечески, ни с точки зрения воинских качеств, этот Метелл недостоин даже поцеловать сандалии Гая Мария. Метелл пеняет Марию, что тот — низкого происхождения. По его мнению, деревенщина Марий — чуть лучше, чем ублюдок. Что тут сказать, уж Югурта-то отлично знает, что такое быть ублюдком. В этом вопросе Югурта был связан с Гаем Марием странным и безжалостным братством.

Вечером торжественного дня, накануне триумфального входа Гая Мария в Рим, Метелл Нумидийский и его сын-заика обедали вместе с Югуртой и его сыновьями. С ними был еще один человек — Публий Рутилий Руф, которого пригласил Югурта. Из тех, кто сражался в Нуманции под предводительством Сципиона Эмилиана, отсутствовал только Гай Марий.

Странный был этот вечер. Метелл Нумидийский приложил немало усилий, чтобы устроить роскошный обед, объясняя, что не намерен трапезничать за столом Мария после его торжественной встречи с Сенатом в храме Юпитера Наилучшего Величайшего.

— Не ждите ни раков, ни устриц, ни улиток, — предупредил Метелл, когда подавали обед. — Марий опустошил все лавки и продуктовые рынки.

— Ты и в этом его обвиняешь? — спросил Югурта при молчаливой поддержке Руфа.

— Я обвиняю Мария во всем, — ответил Метелл Свинка.

— Не следует этого делать, — заметил Югурта Нумидийский. — Если бы вы, аристократы, смогли выдвинуть такого полководца из своих рядов, Квинт Цецилий, — тогда в добрый час. Но Гая Мария выдвинул Рим. Я имею в виду не город, не римлян как народ, а самый дух города, Рим как бессмертное божество. Ему был нужен такой человек. И такой человек нашелся.

— Любой из людей высокого рождения мог бы сделать то же, что и Гай Марий, — упрямился Метелл. — Фактически это должен был сделать я. Марий украл мою власть и завтра будет пожинать то, что по праву предназначалось мне. — Тусклый блеск недоверчивых глаз Югурты раздражал хозяина дома, поэтому он ядовито добавил: — Вот тебе пример: ведь не Гай Марий захватил тебя в плен! Пленил тебя настоящий патриций, законнорожденный — Луций Корнелий Сулла. Следовательно — простейший силлогизм! — Луций Корнелий, а не Гай Марий положил конец войне.

Метелл вздохнул, принося свое самолюбие на алтарь патриция Суллы:

— Вообще следует заметить, что Луций Корнелий обладает всеми признаками здравого рассудка. А этот италиец Марий…

— Ну нет, — усмехнулся Югурта, зная, что Руф пристально за ним наблюдает. — Он — леопард с совершенно другими пятнами. Марий — более прямой человек, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Не имею ни малейшего представления, о чем ты там говоришь, — чопорно ответил Метелл.

— Зато я очень хорошо это знаю, — заявил Рутилий Руф с довольной улыбкой.

Югурта усмехнулся Метеллу — усмешкой, памятной еще по старым временам Нуманции:

— Гай Марий — это каприз судьбы. Плод обычного, заурядного дерева, случайно выросшего за оградой фруктового сада. Таких людей нельзя остановить, мой дорогой Квинт Цецилий. У них есть сердце, сила, разум. И своего рода бессмертие. Все это помогает им преодолевать любые препятствия на своем пути. Их любят боги! Фортуна изливает на них свои щедроты! Так что такой вот Гай Марий идет прямым путем, а когда обстоятельства вынуждают его идти в обход, то дорога все равно оказывается прямой.

— Как же ты прав! — воскликнул Рутилий Руф.

— Лу-лу-луций Кор-корнелий л-л-лучше! — раздраженно заявил молодой Метелл Поросенок.

— Нет! — тряхнул головой Югурта. — Наш друг Луций Корнелий тоже имеет силу… И разум… И, может быть, сердце… Но я не думаю, чтобы он обладал тем же самым ощущением бессмертия! Ему свойственно ходить извилистыми и кривыми путями, хоть издалека и кажется, будто дорога Суллы пряма и пролегает правильно. По этой дороге не промчишься на боевом слоне — по ней лучше ехать верхом на муле, с оглядкой. О, Сулла прекрасен, как бык! В бою никто быстрее его не ринется в атаку, лучше его не построит легионеров в колонну, отважнее не бросится в пропасть. Но Луций Корнелий не слышит голоса Марса. А Гай Марий слышит его всегда. Кстати, позволю себе заметить, что «Марий» — производное от латинского «Марс». «Потомок Марса», кажется. Разве не знаешь? Или не хочешь знать, Квинт Цецилий? Жаль. Латинский язык столь выразителен. Очень резкий, но подвижный.

— Расскажи мне побольше о Луций Корнелии Сулле, — попросил Руф, взяв кусочек свежего белого хлеба и вареное яйцо.

Югурта отправил в рот улитку, он не пробовал их с самого начала ссылки.

— Что тут особенного рассказывать? Он — типичный представитель своего класса. Все, что он делает, он делает хорошо. Девять наблюдателей из десяти ни за что не поймут, от природы у него, это умение или же его поведение является результатом тщательно отработанной нормы. За все то долгое время, что я находился с ним рядом, мне ни разу не удалось вытащить из него правду: к чему он имеет настоящую склонность, в чем истинная сфера его интересов? Не сомневаюсь, что он способен выиграть войну, стать правителем. Но никогда не будет в этом участвовать его сердце.

По его подбородку потек жирный чесночный соус. Подбежавший слуга тщательно вытер ему рот. Югурта громко рыгнул и продолжил:

— Он всегда поступает целесообразно, потому что ему не хватает силы, которую дает человеку только ощущение бессмертия. Если перед Луцием Корнелием предстают две дороги — он выбирает ту, которая, как ему кажется, потребует меньше усилий. Он не так упорен, как Гай Марий, и не обладает таким даром предвидения, как Гай Марий.

— П-п-почему ты т-так м-много знаешь п-п-про Лу-лу-луция Кор-корнелия? — спросил Метелл Поросенок.

— Однажды я совершил с ним замечательную прогулку, — ответил Югурта, задумчиво ковыряя в зубах. — Мы вместе прошли от Икозия до Утики. Мы много времени провели вместе. — Он произнес это так, что все удивились: что скрывается за странными словами Югурты? Однако никто так и не задал вопроса.

Принесли салаты и жаркое. Метелл Нумидийский и его гости вернулись к ужину, за исключением молодых царевичей, сыновей Югурты, Оксинты и Ямпсы.

— Они хотят умереть вместо меня, — понизив голос, сказал Югурта Руфу.

— Этого не разрешат.

— Я им тоже говорил.

— Они знают, куда поедут?

— Оксинта в любом случае отправится в Венузию, а Ямпса — в Аскул Пицентийский.

— Венузия — это юг Кампании, по дороге в Брундизий, а Аскул находится на северо-востоке от Рима, по другую сторону Апеннин. Им будет там неплохо.

— И долго они там пробудут? — поинтересовался Югурта.

Рутилий пожал плечами:

— Трудно сказать. Наверное, несколько лет. До тех пор, пока местные магистраты не сообщат Сенату, что они не представляют опасности для Рима.

— Боюсь, они останутся там навсегда. Лучше бы им погибнуть со мной, Публий Рутилий!

— Нет, Югурта. Ты ведь не знаешь, какое будущее им суждено. Кто знает, что будет?

— Ты прав.

Обед закончился сластями и фруктами. Но Ямпса и Оксинта не отдали десерту должное.

— Скажи мне, Квинт Цецилий, — обратился Югурта к Метеллу, когда остатки обеда были унесены и слуги подали неразбавленное вино из лучших сортов винограда, — что ты будешь делать, если когда-нибудь появится новый Гай Марий, с теми же силой, разумом, сердцем, такой же несокрушимый и обладающий бессмертием — но уже в шкуре римского патриция?

Метелл растерянно моргнул:

— Не знаю, что ты имеешь в виду, царь. Гай Марий — это Гай Марий.

— Не обязательно, — ответствовал умудренный Югурта. — Как бы ты отнесся к Гаю Марию, происходящему из знатных патрициев?