Собрание сочинений. Том 10 - Маркс Карл Генрих - Страница 125

В своем обращении от 28 октября 1809 г., изданном в Севилье, Хунта говорит:

«Слабый и дряхлый деспотизм расчистил путь тирании французов. Допустить в государстве повторение прежних злоупотреблений было бы столь же чудовищным преступлением, как предать вас в руки Бонапарта».

В Центральной хунте, по-видимому, произошло самое оригинальное разделение труда: партии Ховельяноса разрешалось провозглашать и заносить в протоколы революционные стремления нации, а партия Флоридабланкн оставляла за собой право непосредственно опровергать их и противопоставлять революционным химерам контрреволюционные действия. Как бы то ни было, для нас важно, на основании признаний провинциальных хунт, сделанных Центральной хунте, доказать часто отрицаемый факт существования революционных стремлений в эпоху первого испанского восстания.

О том, как Центральная хунта использовала благоприятную обстановку для реформ, сложившуюся благодаря доброй воле нации, давлению обстоятельств и наличию непосредственной опасности, можно судить по влиянию, которое оказывали со комиссары в различных провинциях, куда их направляли. Один испанский автор[259] простодушно сообщает нам, что Центральная хунта, не страдая избытком талантов, старательно удерживала выдающихся своих членов в центре, а ни на что не способных отправляла на окраины. Эти комиссары были облечены полномочием председательствовать в провинциальных хунтах и представлять Центральную хунту во всей полноте ее функций. Приведем лишь несколько примеров их деятельности: генерал Романа, которого испанские солдаты прозвали маркизом де лас Ромериас [от слова «romerias» — «паломник». Ред.] за его вечные марши и контрмарши, причем сражения происходили только тогда, когда ему случалось быть в отлучке, — этот Романа, разбитый Сультом и выгнанный из Галисии, явился в Астурию в качестве комиссара Центральной хунты. Первым его шагом было найти повод для ссоры с провинциальной хунтой Овьедо, энергичные революционные меры которой возбудили ненависть привилегированных классов. Он не задумался распустить ее и заменить собственными ставленниками. Маршал Ней, узнав об этих раздорах в провинции, где до тех пор сопротивление французам было всеобщим и единодушным, немедленно повел свои силы в Астурию, прогнал маркиза де лас Ромериаса, вступил в Овьедо и подверг этот город трехдневному грабежу. Когда же в конце 1809 г. французы очистили Галисию, наш маркиз и комиссар Центральной хунты вступил в Ла-Корунью, присвоил себе всю государственную власть, уничтожил окружные хунты, появившиеся в большом числе в ходе восстания, на их место назначил военных губернаторов, угрожая членам этих хунт преследованием, да и в самом деле преследуя патриотов и нарочно выказывая высшую благосклонность лицам, ставшим на сторону врагов, наконец, во всех отношениях проявлял себя как зловредный, бессильный и капризный болван. В чем же заключались проступки провинциальной и окружных хунт Галисии? Они издали приказ о всеобщем рекрутском наборе среди всех классов и лиц без исключения; они взимали налоги с капиталистов и земельных собственников; они снизили жалованье государственным чиновникам; они приказали духовным корпорациям предоставить в распоряжение хунт наличность своих касс. Словом, они приняли революционные меры. С появлением знаменитого маркиза де лас Ромериаса Астурия и Галисия, две провинции, наиболее отличившиеся своим общим сопротивлением французам, стали уклоняться от участия в войне за независимость, лишь только им перестала грозить непосредственная опасность нашествия.

В Валенсии, где, казалось, открывались новые перспективы, пока народ был предоставлен самому себе и своим выборным вождям, революционный дух был сломлен влиянием центрального правительства. Не довольствуясь тем, что доставила эту провинцию под начало некоего генерала дон Хосе Каро, Центральная хунта направила туда «собственного» комиссара, барона Лабасору. Этот барон вменил провинциальной хунте в вину то, что она не подчинилась некоторым приказам сверху, и отменил ее декрет, в силу которого назначения на вакантные каноничества, церковные бенифиции и командорства были справедливо приостановлены, а доходы с них предназначены для военных госпиталей. Отсюда ожесточенные споры между Центральной хунтой и хунтой Валенсии; отсюда бездействие Валенсии в дальнейшем, когда она находилась под либеральным управлением маршала Сюше, а после возвращения Фердинанда VII — ее старание провозгласить последнего королем в противовес тогдашнему революционному правительству.

В Кадисе, наиболее революционном пункте Испании того времени, присутствие комиссара Центральной хунты, глупого и тщеславного маркиза де Вильеля, вызвало восстание 22 и 23 февраля 1809 г., которое имело бы самые гибельные последствия, если бы не удалось своевременно превратить его в войну за независимость.

Самым ярким примером благоразумия Центральной хунты в назначениях своих комиссаров является отправка делегатом к Веллингтону сеньора Лосано де Торрес, который, унижаясь до раболепной лести перед английским генералом, тайно уведомлял Хунту, что жалобы генерала на недостаток продовольствия совершенно неосновательны. Обнаружив двуличие этого подлеца, Веллингтон с позором выгнал его из своего лагеря.

Центральная хунта находилась в самых благоприятных условиях для выполнения того, что она провозгласила в одном из своих обращений к испанской нации:

«Провидению было угодно, чтобы среди этого ужасного кризиса вы не могли подвинуться ни на шаг к независимости, не приближаясь в то же время к свободе»[260].

Когда Хунта взяла бразды правления, французы еще не захватили и третьей части испанской территории. Прежние власти либо отсутствовали, либо подчинились неприятелю, либо были распущены по его приказу. Не было такой социальной реформы, имеющей целью переход имущества и власти из рук церкви и аристократии в руки буржуазии и крестьянства, которую Хунта не могла бы провести во имя спасения общего отечества. На долю Хунты, как в свое время на долю Comite du salut public во Франции[261], выпал счастливый случай: внутренние потрясения совпали с необходимостью защищаться от нападения извне; мало того, Центральная хунта имела перед глазами пример смелой инициативы, проявленной некоторыми провинциальными хунтами под давлением обстоятельств. Но Центральная хунта не только повисла мертвым грузом на испанской революции, она фактически действовала на руку контрреволюции, восстанавливая прежние власти, снова выковывая уже разбитые цепи, гася пламя революции всюду, где ему удавалось пробиться, оставаясь сама в бездействии и мешая действовать другим. Во время пребывания Хунты в Севилье даже английское правительство тори сочло нужным 20 июля 1809 г. обратиться к ней с нотой, содержащей решительный протест, против взятого ею контрреволюционного курса, «из опасения, как бы Хунта не подавила общественный энтузиазм». Кем-то уже было замечено, что Испании пришлось претерпеть все бедствия революции, не приобретя революционной силы. Если в этом замечании есть доля правды, то оно звучит уничтожающим приговором Центральной хунте.

Мы тем более сочли необходимым остановиться на этом вопросе, что ни один европейский историк еще не понял его решающего значения. Только под властью Центральной хунты можно было сочетать решение насущных вопросов и задач национальной обороны с преобразованием испанского общества и с раскрепощением национального духа, без чего любая политическая конституция неизбежно разлетается в прах при малейшем столкновении с реальной жизнью. Кортесы находились в совершенно противоположных условиях: оттесненные на крайнюю точку Пиренейского полуострова, отрезанные в течение двух лет от основной части монархии оккупационной французской армией, они представляли воображаемую Испанию, в то время как действительная Испания была завоевана или сражалась. Во время правления кортесов страна была разделена на две части. На острове Леон — идеи без дел, в остальной Испании — дела без идей. Напротив, при Центральной хунте понадобилась исключительная слабость, неспособность и злая воля верховного правительства, чтобы оторвать испанскую войну от испанской революции. Вопреки утверждению французских и английских авторов, кортесы потерпели неудачу не потому, что они действовали революционно, а потому, что их предшественниками были реакционеры, которые упустили подходящий момент для революционного действия. Новейшие испанские авторы, хотя и обижаются на английских и французских критиков, оказались, однако, неспособными их опровергнуть; они все еще морщатся от bon mot [остроты. Ред.] аббата де Прада: «Испанский народ похож на жену Сганареля, которая любит, чтобы ее били»[262].