Собрание сочинений, том 15 - Маркс Карл Генрих - Страница 134

Решение исхода кампании зависит от Кентуккийской армии, находящейся сейчас в Теннесси. С одной стороны, эта армия ближе всего к решающим пунктам, с другой — она занимает территорию, без которой сецессионистское государство нежизнеспособно. А потому эту армию следовало бы усилить за счет всех остальных, пожертвовав для этой цели всеми мелкими операциями. Ближайшими объектами для ее действий были бы Чаттануга и Долтон в районе верхнего Теннесси, эти важнейшие железнодорожные центры на всем Юге. После их занятия связь между восточными и западными сецессионистскими штатами ограничилась бы коммуникационными линиями Джорджии. Дальнейшая задача состояла бы в том, чтобы, захватив Атланту и Джорджию, отрезать другую железнодорожную линию и, наконец, захватив Мейкон и Гордон, уничтожить последнюю связь между обеими группами[303]. Если же вместо этого будет проводиться план «Анаконда», то, несмотря на все успехи в отдельных пунктах, даже на Потомаке, война может затянуться до бесконечности, открывая в то же время широкий простор финансовым затруднениям и дипломатическим интригам.

Написано К. Марксом и Ф. Энгельсом в марте 1862 г.

Напечатано в сокращенном виде в «The Volunteer Journal, for Lancashire and Cheshire» № 80, 14 марта 1862 г. и полностью в газете «Die Presse» №№ 84 и 85; 26 и 27марта 1862 г.

Печатается по тексту газеты, сверенному с текстом журнала

Перевод с немецкого

К. МАРКС

МЕЖДУНАРОДНАЯ АФЕРА МИРЕСА

Лондон, 28 апреля

Главной темой разговоров в здешних дипломатических кругах служат действия Франции в Мексике. Находят загадочным то обстоятельство, что Луи Бонапарт увеличил свою экспедиционную армию как раз в тот момент, когда он обещал уменьшить ее, а также то, что он собирается наступать, в то время как Англия идет на попятную. Здесь превосходно знают, что толчок к мексиканской экспедиции[304] исходил от сент-джемского, а не от тюильрийского кабинета. Так же хорошо знают, что Луи Бонапарт предпочитает осуществлять свои замыслы, в особенности же свои заокеанские авантюры, под эгидой Англии. Реставрированная империя, как известно, не усвоила еще умения своего оригинала расквартировывать французские войска в столицах современной Европы. В качестве pis aller [крайнего средства, за неимением лучшего. Ред.] она ввела их в столицы древней Европы — в Константинополь, Афины и Рим, — а сверх того еще и в Пекин[305]. Так неужели же отказаться от театрально-эффектной прогулки в столицу ацтеков и от представившегося удобного случая заняться военно-археологическим коллекционерством а la [на манер. Ред.] Монтобан[306]? Однако, если принять во внимание нынешнее состояние французских финансов и будущие серьезные конфликты с Соединенными Штатами и Англией, к которым может привести наступление Луи Бонапарта в Мексике, то сразу станет ясно, что объяснять его шаг вышеуказанным мотивом, как это охотно делают различные английские газеты, решительно невозможно. Мне думается, я могу сообщить вам разгадку вопроса.

Во время соглашения 17 июля 1861 г.[307], когда должны были быть урегулированы претензии английских кредиторов, а английский уполномоченный одновременно потребовал представления ему списка всех мексиканских долгов или грехов, мексиканский министр иностранных дел определил долг, следуемый Франции, в 200000 долларов, то есть в пустяковую сумму в 40000 фунтов стерлингов. Счет же, предъявленный теперь Францией, никоим образом не укладывается в эти скромные рамки.

При католическом правительстве Сулоаги и Мирамона было заключено соглашение о выпуске мексиканских государственных облигаций на сумму в 14000000 долларов через посредство швейцарского банкирского дома Ж. Б. Жеккер и К°. Вся сумма, реализованная при первом выпуске этих облигаций, составила только 5 процентов номинальной стоимости, или 700000 долларов. Все выпущенные облигации очень скоро попали в руки высокопоставленных французов, в том числе родственников императора, и людей, причастных к «haute politique» [ «высокой политике». Ред.]. Банкирский дом Жеккер и К° продал этим господам указанные облигации гораздо дешевле их первоначальной номинальной цены.

Мирамон заключил это долговое обязательство в то время, когда столица находилась в его руках. Позднее, когда он превратился в простого предводителя партизанских отрядов, он распорядился через своего так называемого министра финансов, сеньора Песа-и-Песа, снова выпустить государственные облигации номинальной стоимостью в 38000000 долларов. Посредником при этом выпуске явился опять-таки банкирский дом Жеккер и К°, ограничивший, однако, на этот раз свои кредиты скромной суммой примерно в 500000 долларов, или от 1 до 2 процентов на доллар. И снова швейцарские банкиры постарались как можно скорее отделаться от своего мексиканского имущества, и опять облигации попали в руки «высокопоставленных» французов, в том числе нескольких завсегдатаев императорского двора, имена которых будут жить так же долго, как и афера Миреса в летописях европейских бирж[308].

Вот этот-то долг в 52000000 долларов, из которых до сих пор не получено даже 4200000 долларов, и отказывается признать правительство президента Хуареса, ссылаясь, с одной стороны, на то, что оно ничего о нем не знает, а с другой — на то, что гг. Мирамон, Сулоага и Песа-и-Песа не имели конституционных полномочий для взятия такого государственного долгового обязательства. Однако вышеупомянутые «высокопоставленные» французы сумели провести в решающей инстанции противоположную точку зрения. В свою очередь лорд Пальмерстон был своевременно уведомлен некоторыми членами парламента, что вся эта затея может привести к крайне неприятным запросам в палате общин. Между прочим, следует опасаться вопроса, допустимо ли использование сухопутных и морских сил Великобритании для поддержки спекулятивных операций некоторых политиков rouge et noir [буквально: красного и черного (цвета игры в рулетку), то есть азартных игроков. Ред.] по ту сторону Ла-Манша. Пальмерстон жадно ухватился поэтому за конференцию в Орисабе[309], чтобы выпутаться из дела, которое грозит превратиться в грязную международную аферу Миреса.

Написано К. Марксом 28 апреля 1862 г.

Напечатано в газете «Die Presse» № 120, 2 мая 1862 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

К. МАРКС

АНГЛИЙСКАЯ ПРЕССА И ПАДЕНИЕ НОВОГО ОРЛЕАНА

Лондон, 16 мая

При получении первых сообщений о падении Нового Орлеана[310] «Times», «Herald», «Standard», «Morning Post», «Daily Telegraph» и прочие английские «sympathisers» [ «доброжелатели». Ред.] южных nigger-drivers [Рабовладельцев. Ред.] стали доказывать на основании стратегических, тактических, филологических, экзегетических, политических, моральных и фортификационных соображений, что это известие — одна из тех «canards» [ «уток». Ред.], которые так часто пускаются Рейтером, Гавасом, Вольфом[311] и их understrappers [буквально: младшими агентами; здесь: подголосками. Ред.]. Естественные оборонительные средства Нового Орлеана были усилены, писали газеты, не только вновь сооруженными фортами, но и всякого рода подводными адскими машинами и бронированными канонерками. Газеты подчеркивали далее спартанский дух жителей Нового Орлеана и их смертельную ненависть к наемникам Линкольна. И, наконец, разве не под Новым Орлеаном было нанесено в свое время поражение Англии, положившее позорный конец ее второй войне с Соединенными Штатами (1812–1814 гг.)? Не оставалось сомнения, таким образом, что Новый Орлеан войдет в историю как вторая Сарагоса или как Москва «Юга»[312]. К тому же в нем находилось 15000 кип хлопка, с помощью которых так легко было зажечь неугасимый костер для самосожжения, не говоря уже о том, что в 1814 г. хорошо смоченные кипы хлопка оказались более стойкими против зажигательных снарядов, чем земляные укрепления Севастополя. Итак, ясно, как день, что падение Нового Орлеана — очередное хвастовство янки.