Любовь — азартная игра - Картленд Барбара - Страница 13

— Мы говорили не об украшениях, Клэрис, а о том, что мисс Овертон находит более ценным, — сказал маркиз.

— Да? И что это может быть?

— Чувства.

— Ах, это!.. — протянула Клэрис Клермонт. — Что касается меня, то скажу откровенно: я люблю больше дело, чем слово. А в дело входят и подарки!

— Ничего другого я не ожидал от тебя услышать, — усмехнулся маркиз.

Он подал ей бокал шампанского, она выпила до дна и заметила:

— Мне ужасно хотелось шампанского. От этого дома меня пробирает дрожь. А старуха, которая меня одевала, сказала — тут есть призраки. А я их боюсь не меньше, чем разбойников. Конечно, мой красавчик, надеюсь, ты меня защитишь?

Она протянула пустой бокал, и маркиз снова его наполнил.

Потом, как будто догадавшись, что Идона смотрит на нее, сказала:

— Красивый, да? Но смотри, ни о чем таком не думай. Он мой, и держи от него руки подальше!

Идона почувствовала, как покраснела, и облегченно вздохнула, когда открылась дверь, и старый Эдам объявил:

— Обед подан… мисс Идона.

Перед тем как назвать ее имя, он сделал паузу, не уверенный, к кому обращаться — к ней или к маркизу.

— Что ж, придется мне одному сопровождать двух красивых леди на ужин.

С этими словами маркиз предложил правую руку Идоне, а левую — Клэрис.

Идона испугалась — сейчас актриса устроит сцену ревности, но та взяла маркиза за руку, тесно прижалась щекой к его плечу, оставив след пудры на его камзоле.

В гостиной горели все свечи и, кроме Эдама, находились еще двое слуг.

Конечно, все было не так, когда Идона обедала с няней вдвоем.

На первое подали суп из свежих грибов, собранных деревенскими ребятами. Затем на столе появились: форель, выловленная в озере, нога молодого барашка и несколько жирных голубей, которых Идона разрешала стрелять в лесу.

Она подумала, не заведет ли снова маркиз лесничих. А может, если Клэрис Клермонт отказалась принять дом и имение в подарок, он подыщет себе другую любовницу, и та станет устраивать вечера в этом старом доме?..

Идону одолевали разные мысли, и еда казалась совершенно безвкусной.

Особенно ее мучила мысль, что женщина вроде Клэрис, разодетая в пух и прах, накрашенная, как кукла, будет ходить по комнатам, где ее предки жили и умирали, оставляя след в истории Англии.

Как бы неприязненно она ни относилась к маркизу, но была вынуждена признать, что он свободно, раскованно сидит во главе стола, словно всегда занимал это место.

Идона же чувствовала себя крайне неуверенно. Весь ее мир перевернулся вверх дном; она ловила себя на том, что испытывает чувство страха перед неизвестным. Раньше с ней такого не было.

И не призраки пугали ее, а живые люди, которых ей предстояло встретить и с которыми, она не сомневалась, у нее нет ничего общего.

«Боже, позволь мне остаться здесь, где мне все знакомо!» — молилась Идона.

Вдруг она поймала на себе взгляд маркиза. Неужели он снова прочел ее мысли?

К её удивлению, он со знанием дела заговорил о своей коллекции картин и о других семьях, собиравших портреты предков, как и Овертоны.

— Очень жаль, что у вашего отца не было сына! В этом случае дом перешел бы к нему, а не ко мне.

— Да, мама тоже всегда сожалела, что Бог не послал им сына, — кивнула Идона. — Когда я была маленькая, то молилась, чтобы у меня родился братик, а если нет, чтобы Бог превратил меня в мальчика.

Маркиз рассмеялся:

— Этого молитвой не добьешься. А вы считаете, что молитвой можно получить то, чего хочешь?

— Во всяком случае, иногда сбывается то, о чем молишься, — сказала она тихо, вспомнив, что он пообещал помочь людям, о которых она так беспокоилась.

— Мне интересно, — заметил он, — а через год вы будете думать о себе или все еще о тех, кто камнем висит у вас на шее?

— Надеюсь, через один год или через двадцать лет я все равно буду чувствовать одинаковую ответственность за людей, которые от меня зависят, — быстро ответила Идона.

Увидев удивление в глазах маркиза, она стала ждать его колких возражений. Конечно, он сейчас рассмеется. Вдруг с облегчением она услышала голос Клэрис:

— Ну знаете ли, мне надоели разговоры о картинах, которых у меня нет, о домах, которых я не хочу.

Давайте лучше обо мне. Ты собираешься поддержать мою следующую пьесу? Я на тебя рассчитываю.

— Подумаю. Но сперва я хотел бы ее прочитать.

— Пьеса настоящая, — уверила его Клэрис, — и у меня прекрасная роль, а поскольку я замечательно выгляжу в бриджах, я произведу фурор.

Идона посмотрела на нее через стол, словно не веря собственным ушам.

Как может женщина, даже на сцене, появиться не в юбке, а в бриджах?

Клэрис словно прочитала ее мысли и сказала маркизу:

— О Боже, ухожу, ухожу! Я шокирую твою деревенскую мышку. Давай прямо утром вернемся в Лондон и немного развлечемся перед моим завтрашним выступлением?

— Ты права, Клэрис, ты здесь не ко двору. Он произнес это не как комплимент, и она сказала:

— Да уж правда. Но нечего злиться, я не из тех, кто любит кувыркаться в первоцвете с соломой в волосах. — Потом посмотрела на Идону и добавила: — Я все это оставляю скромницам, которые смотрят на меня свысока, но которые никоим образом не способны заработать то, что могу я.

Идона встала:

— Я думаю, мисс Клермонт, мы должны оставить его светлость наедине с портвейном.

— Пожалуйста, уходите, а я посижу. Я не оставлю его, пока вы тут рядом. И вообще никогда, на всякий случай. — Она подвинула стул поближе к маркизу и просунула руку ему под локоть. — Если бы у нас хватило ума, мы бы остались в той приятной маленькой гостинице. Там такая миленькая спальня с кроватью на четырех столбиках и матрас из гусиных перьев. Мы бы гораздо лучше провели время, чем тут со всеми этими привидениями, которые будут на нас пялиться.

Идона не слушала. Она прошла через гостиную, и медленно, с достоинством вышла.

Но едва дверь закрылась, она бросилась бежать.

Она летела по коридору мимо гостиной, мимо библиотеки отца, не переводя дух, до самой гостиной матери.

Идона вбежала в нее, захлопнула дверь. Сквозь закрытые шторы последние лучи заходящего солнца заливали комнату золотом.

Девушка бросилась на диван, зарылась лицом в шелковую подушку и зарыдала.

Слезы, которые она с трудом сдерживала с того самого момента, когда от мистера Лоусона услышала о проигрыше отца, полились потоком.

Идона плакала навзрыд, как ребенок, ее душило отчаяние.

Потом, немного успокоившись, она услышала, как открылась дверь, и подумала, что, наверное, это старый Эдам или няня.

Она слушала шаги: кто-то остановился возле дивана, Идона поняла — это не слуга, а маркиз.

Девушка подняла голову с подушки, но так, чтобы он не видел ее лица.

Она едва узнала голос маркиза, когда он сказал:

— Не ожидал найти вас в слезах. До сих пор вы так мужественно вели себя.

— Я… не мужественная, я… боюсь, — прошептала она.

— Меня?

— Да. Вас и всего… Мне страшно — я не смогу жить в Лондоне; все… станут смеяться надо мной.

— Уверяю вас, никто не посмеет.

Маркиз так близко сел рядом, что она вздрогнула.

Идона почувствовала, как он сунул ей в руку платок, и только тогда посмотрела на маркиза.

Тончайший батист источал аромат духов, и девушка сразу вспомнила об отце. Слезы с новой силой хлынули из глаз.

Невероятным усилием воли она заставила себя перестать плакать и сказала:

— Извините меня.

— Не за что извиняться, — ответил маркиз. — У вас был очень утомительный день. Идите отдыхать и положитесь во всем на меня. Иногда все совсем не так плохо, как нам кажется. Я думаю, вы и сами это поймете, не сейчас, после. Попытайтесь поверить — я сделаю как лучше для вас.

Маркиз сидел спиной к окну и видел ее мокрые ресницы, заплаканные щеки и дрожащие губы.

— Вы очень молоды, — сказал он, словно рассуждая сам с собой, — но разум подскажет вам, что я поступаю правильно, хотя мои планы не совпадают с вашими желаниями.