Божественная Зефирина - Монсиньи Жаклин - Страница 33

В первое утро после прибытия в лагерь Зефирина была внезапно разбужена на рассвете выстрелами из пушек. Батарея из десяти бомбард стреляла без остановки.

Таким образом, как и все остальные, Зефирина узнала о прибытии Генриха VIII в английский лагерь.

Она ожидала немедленной встречи двух королей. Однако с того времени ничего не произошло. Даже турниров между двумя лагерями больше не происходило. Каждый оставался в своем лагере. Франциск I и Генрих VIII, словно шахматные короли, окруженные своими почтительными придворными, оставались неподвижны.

Находясь в свите королевы, Зефирина видела, как приходили возбужденные посланники, которые бегали из одного лагеря в другой, чтобы до конца уточнить все трудные вопросы, связанные с протоколом и безопасностью.

По обе стороны царило недоверие. Эта тяжелая атмосфера уже начала сказываться на настроении, царившем во французском лагере.

Вот уже в течение двух дней Зефирина ощущала, быть может из-за усталости, постоянную головную боль. У нее было чувство, что какой-то обруч сжимает ей голову. Боль даже мешала ей спать по ночам. Вертясь с боку на бок на своем ложе, убаюкиваемая, если так можно выразиться, храпом девицы Плюш, она старалась забыть о своей боли, сосредоточиться только на Гаэтане: «Где он сейчас находится? Может быть, он еще в Вечном городе… а может быть, уже где-нибудь на пути назад?»

Зефирина представляла себе, как Гаэтан скачет по Италии, которую она никогда не увидит…

– Клянусь Святой Роландой, мадемуазель Зефирина, уж не заболели ли вы? – встревожилась девица Плюш при пробуждении.

Зефирина была так бледна, у нее под глазами были такие синие круги, что ее друзья уже хотели было отправиться за придворным врачом.

– Бесполезно, Плюш. У меня часто бывают сильные головные боли.

– Так оставайтесь в постели, дорогая Зефирина, – посоветовала Иоланда де Флоранж, прежде чем выйти из палатки вместе со своими приятельницами. – Я освобождаю вас от наших репетиций со шлейфами.

Обмениваясь насмешками, девушки весело направились в лагерь, когда пришел Ла Дусер, который, как всегда по утрам, принес своей хозяйке два горшка с водой.

– Что нужно вам для того, чтобы оправиться от болезни, барышня Зефирина, так это хорошая скачка в седле, по берегу, и большой стакан сидра по возвращении. Жалко смотреть, как вы сидите затворницей в этой палатке! Пойдите, подышите вольным воздухом! – посоветовал Ла Дусер.

– Если я встану, ты поедешь со мной, Ла Дусер? – спросила Зефирина тихим ласковым голосом.

– Никак не могу. Господин маркиз ждет меня, чтобы ехать в лагерь англичан, и я должен запрячь упряжку для госпожи маркизы. Но я скажу Бастьену…

– Моя мачеха уезжает?

Зефирина приподнялась, внезапно заинтересованная сообщением.

– Да… Она едет молиться в монастырь Валь-Дорэ, в лес Гин.

– В лес Гин! – непроизвольно повторила Зефирина.

Море было спокойным, по нему под бледно-голубым небом изредка пробегали белые барашки. Отлив обнажил отмели с растущими на них водорослями – черноватые и зеленоватые островки на огромном пространстве белого песка. Тысячи капелек воды блестели, словно бриллианты, под копытами Красавчика.

Скачка галопом по пустынному берегу чудесным образом исцелила Зефирину. Ее длинные волосы распустились во время скачки под серой шапочкой с голубым перышком; сегодня она была одета в амазонку; захмелев от соленого воздуха, от света, от июньского солнца, радовалась, что покинула лагерь ради этой прогулки. Сидя верхом на муле Помпоне, Бастьен следовал за ней на почтительном расстоянии.

– Все хорошо, Красавчик, все хорошо, мой славный, мой хороший… Спокойно, Красавчик… Какой ты великолепный…

Лаская шею коня, Зефирина заставила его замедлить бег. Теперь Красавчик ступал шагом по сырому песку.

– Приблизься! – приказала Зефирина.

Услышав этот приказ, Бастьен обернулся, как бы для того, чтобы удостовериться, что это четко произнесенное слово не было обращено к какому-то другому человеку.

– Это вы со мной говорите, барышня? – спросил молодой серв.

– А с кем же ты хочешь, чтобы я говорила?

Зефирина указала на огромное пустынное пространство, потом она вновь насмешливо заговорила:

– Ну ладно, кончай дуться! Лучше помоги мне спуститься на землю!

Говоря это, девушка направила Красавчика к прекрасным серебристым дюнам, где росли высокие дикие травы, образовавшие настоящий серо-зеленый океан, трепетавший под северным ветром. Большая лодка, возможно поднятая туда рыбаками, чтобы ее не унесло приливом, лежала перевернутая вверх дном на сухом песке.

Не сказав ни слова, Бастьен спрыгнул со своего мула. Он положил руки на талию девушки, и она соскользнула со своего седла вниз. Затянутая в перчатку рука Зефирины осталась лежать на плече юноши. Она улыбалась, глядя на него. Он тотчас же отступил на один шаг.

– Мадемуазель желает чего-нибудь еще? – осведомился он холодно.

– Мне ничего не нужно… просто мне хочется немножко поболтать с тобой! – Сказав это, Зефирина сняла свою шапочку с голубым перышком.

– Мне, однако же, показалось, будто мадемуазель не очень-то хотела со мной разговаривать во время путешествия.

– Путешествие – это одно, а сейчас – другое! – ответила Зефирина.

Услышав сей исполненный женской логики ответ, Бастьен ограничился лишь тем, что покачал своей кудрявой головой, в то время как Зефирина указывала своим хлыстиком с золотой головкой на отливающую всеми цветами радуги гладь вод.

– Как красиво, не правда ли? Ты представлял себе море таким, Бастьен?

– Я не знаю, мадемуазель, у меня совсем нет воображения.

– Ну, в конце концов должен же был ты что-то думать о… Ты же не животное! – пришла в раздражение Зефирина.

– Почти, мадемуазель!

Скрестив руки на груди, обтянутой ливреей зеленого цвета – цвета рода Багателей, Бастьен повернулся спиной к Зефирине.

Она пожала плечами и опустилась на песок около лодки.

– Если ты хочешь совершенно испортить нашу прогулку, то как тебе будет угодно!

Между молодыми людьми повисла тишина, прерываемая только криками чаек.

Забавляясь тем, что просеивала горячий песок сквозь пальцы, Зефирина наблюдала за широкой спиной Бастьена. Он тоже опустился одним коленом на гальку и склонил голову, ища ракушки. Какое-то волнение охватило Зефирину, когда она увидела его загорелый затылок. Ей внезапно захотелось вонзить свои зубы в эту бронзовую кожу, горячую и такую же живую, как и песок, с которым она сладострастно играла.

Зефирина заговорила окрепшим голосом, вновь возобновив попытку восстановить отношения:

– Я прошу тебя, Бастьен, потерпи немного. Как только это будет в моей власти, я заставлю дать тебе вольную, ты будешь свободен… Ты это понимаешь? Ты будешь волен делать то, что тебе захочется! И в скором времени, благодаря состоянию моей матери, я помогу тебе, ты сможешь стать ножовщиком или кузнецом. Ты мой друг… я хочу сделать тебя счастливым.

Голос Зефирины слегка задрожал, когда она произнесла последнее слово.

Бастьен обернулся. Он пристально смотрел на Зефирину, как если бы хотел распутать клубок ее истинных намерений.

– Я благодарю вас за ваше доброе желание, барышня, но стану ли я ножовщиком или кузнецом, это неважно, и я очень сомневаюсь в том, что вы понимаете, в чем состоит счастье какого-то серва!

Ощущая на себе взгляд голубых глаз приятеля детства, Зефирина слегка смутилась.

– Ну, иди же, сядь и перестань называть меня «мадемуазель» и «барышня»!

– А как я должен вас называть? – спросил Бастьен, подчиняясь приказу девушки.

– Черт побери! Когда мы одни, называй меня Зефириной или – еще короче – Зефи, так же, когда мы были маленькими!

– Единственное отличие заключается в том, что мы теперь взрослые! Что вы – девушка, а я – парень!

Последние слова он почти прошептал.

– Не будь дураком, что это меняет? – вздохнула Зефирина.

Лежа с полуприкрытыми глазами, откинув голову назад и опираясь затылком на деревянную лодку, похожая на тонкую саламандру, греющуюся на солнце, Зефирина испытывала почти чувственное наслаждение, вдыхая полной грудью благоуханный бриз. У нее появилось желание навсегда остаться вот так лежать на горячем песке. Ее взгляд следил за полетом чаек в синем небе.