Кровавая Роза - Монсиньи Жаклин - Страница 66

66

Каждую ночь Фульвио, нормандец и Пандо-Пандо, которому, как понял князь, вполне можно было доверять, прокрадывались к палаткам. Но Мамму Оккло слишком хорошо охраняли, нападение исключалось.

– Ты ждать Затерянный Город, мужчина бледноликой Зефирины! – говорил Пандо-Пандо.

Он упрямо именовал Фульвио в такой досадной для мужчины его склада манере.

С той ночи, когда он позволил себе обнять Зефирину и лечь спать подле нее, Фульвио старался избегать ее. Он был любезен, всегда приходил на помощь, когда надо было перейти по камням горный поток или перебраться через скалу, но затем, под предлогом неотложных дел, которых у него как у начальника отряда всегда хватало, тут же удалялся. По ночам он спал, завернувшись в шкуру ламы, рядом с Буа-де-Шеном и Паоло или же нес караул. Место Зефирины было рядом с мадемуазель Плюш. Подобная холодность приводила молодую женщину в отчаяние. Фульвио беседовал с ней только о детях. Зефирина описывала ему красоту Коризанды, рассказала Фульвио о своем путешествии, о Мадриде, Франциске I, Карле V. Разумеется, она лишь мельком упомянула о доне Рамоне Кальсада и свела на нет рассказ о Кортесе, ибо оба эти имени вызывали в ней глухие угрызения совести. Но Фульвио, словно ясновидящий, снова и снова уводил рассказ к этим людям, а также к Сото. Он был безжалостен. Сменив тему, Зефирина поведала ему, что в тюрьме инков она потеряла талисман Саладина. Она попыталась заинтересовать его, рассказывая о «кровавых розах», обнаруженных ею у Карла V, Атагуальпы и Гуаскара.

– Черт побери, моя дорогая, должно быть, вы были весьма близки к ним, раз сумели заметить то, что обычно никто никогда не видит! – с усмешкой ответил Фульвио.

Зефирина кусала губы. Все оборачивалось против нее. Теперь к списку ее побед добавились еще король Испании и Сапа Инка!

Фульвио упорствовал в своей ревности. Чувства его не поддавались никакой логике: он содрогался от страха, видя ее под кинжалом жреца; теперь же, когда она была спасена, решил, что она должна дорого заплатить за измены.

Бредя вперед, Зефирина мучительно пыталась понять, действительно ли ее мужу что-нибудь известно или его обуревают всего лишь подозрения. Глядя на его высокую фигуру, широкие плечи и мускулистые ноги, легко преодолевающие любое препятствие, Зефирина размышляла:

«Он хочет испытать меня. Фульвио, ну почему вы так жестоки? Я люблю вас, неужели в вас нет ни капли жалости? Я так страдаю!»

В зависимости от времени суток мысли ее иногда принимали воинственное направление.

«Если он считает, что я приползу к его ногам, стану вымаливать у него прощение, то ошибается. В том, что произошло, виноват прежде всего он сам, это он не хотел меня слушать на Сицилии! Разве я не говорила ему, что нельзя доверять Карлу V? Но монсеньор всем распоряжается, всеми командует, все знает… Но я не позволю помыкать мной!»

К вечеру пятого дня пути Зефирина пребывала в весьма воинственном состоянии духа. В этот вечер маленький отряд перевалил через крутой перевал. Открывшаяся перед их глазами величественная картина, привела всех в восхищение.

– Мачу Пикчу, – сказал Пандо-Пандо. Он указал на высившуюся впереди остроконечную вершину горы – затерянный город, плохие белые боги никогда не находить его[161], – добавил он.

Измученные подъемом, Зефирина и ее спутники расположились на отдых на одном из утесов; с тревогой изучали они раскинувшуюся перед ними местность.

По дну долины несла свои зеленые воды река Урубамба, над ней, словно орлиное гнездо, нависал таинственный город, спрятавшись в отрогах Мачу Пикчу. Он напоминал зверя, карабкающегося по горному склону.

Зефирина понимала, что если они спустятся в долину, то город скроется от их взоров. Два каменистых круглых холма закроют его.

– Huavana Picchu[162]… Pata Varca![163] – указал Пандо-Пандо.

Восхищенная тремя устремленными к небу скалистыми пиками, Зефирина неожиданно вспомнила предсказание Нострадамуса:

«Вы пересечете три океана, Зефирина! На трех вершинах трех неведомых гор, когда с неба посыпятся огненные шары, будут погребены три гидры, мерзкие… злобные… страшные… Вы все будете познавать трижды… Жизнь! Кровь! Смерть! Богатство! Бедность! Изгнание! Любовь! Славу! Ненависть! Болезнь! Золото! Страсть! Трое мужчин разделят с вами вашу жизнь… Первый даст вам свое имя и свою любовь, второй…»

– Вы идете, Зефирина?.. О, вы размечтались, дорогая?

Услышав сухой голос Фульвио, Зефирина поднялась.

Князь держал совет с Пандо-Пандо, Буа-де-Шеном, Паоло и Пикколо. Мадемуазель Плюш дремала подле одной из лам. Гро Леон улетел на разведку.

Указывая на пять десятков выдолбленных в скале лестниц, высокие серые стены, храмы, дворец Инки в центре города и окружавшие его дома знатных индейцев, оживленные улочки города, по которым вечно сновали люди, князь спросил каждого, что, по его мнению, следует предпринять, чтобы проникнуть в город. Единственные огромные ворота бдительно охранялись, и стражи внимательнейшим образом осматривали входивших через них инков и их лам.

– Нужно попытаться захватить их врасплох, капитан, – предложил Буа-де-Шен.

– Подождем наступления ночи, – сказал Паоло.

– Но тогда закроют ворота, – возразил Фульвио.

– Посмотрите! – воскликнула Зефирина.

Она указала на возделанные поля на горных террасах, где трудились индейцы, коренные жители Анд. К террасам с помощью сложной гидравлической системы, приводимой в движение несколькими мужчинами, подводилась для полива вода из источника.

– Если бы мы могли спуститься в долину, а потом снова подняться на Тору, мы бы несомненно натолкнулись вон на то место, которое, как мне кажется, является кладбищем. На том камне лежит связанный покойник или приговоренный к смерти. А налево, посмотрите, в стене есть низенькая дверь. Похоже, она никем не охраняется. Смотрите, они уносят покойника обратно.

Зефирина указала на процессию. Нам надо делать так же, как они, и тоже взять с собой «покойника».

Скрепя сердце, князь Фарнелло вынужден был признать, что план, предложенный его женой, наиболее удачен.

Хлопая крыльями, подлетел Гро Леон.

– Scelerate! Soleil! Serpent![164]

Так он сообщал о присутствии в городе доньи Гермины.

Извилистой тропой они спустились в долину, перешли вброд реку и сделали привал в скалистом гроте. С горы сбегал горный ручей. Путешественники утолили жажду. Затем, смыв дорожную пыль, они устроились в гроте и принялись закусывать мясом альпаги, предусмотрительно захваченным Буа-де-Шеном. Нормандец в совершенстве освоил охотничье искусство и мог потягаться с лучшими охотниками инков.

Зефирина вернулась к ручью. Ее волосы пропахли запахом пумы. Укрывшись за скалой, она разделась и подставила свое тело под струю воды. Откинув ниспадавшие до самой талии волосы, она закрыла глаза. Ее лицо и тело наслаждались живительной влагой.

Когда она открыла глаза, перед ней стоял Фульвио. Он смотрел на нее так, как не смотрел никогда ранее. С какой-то болью, смешанной с вожделением, разглядывал он прекрасное тело.

Подавляя в себе желание, он внимательно изучал ее высокие груди и густой кудрявый треугольник золотистых волос. Он сгорал от желания впиться поцелуем в эту грудь, до боли целовать это перламутровое тело. Он научил ее всему. Именно он заставил ее издать первый стон любви, научил наслаждаться любовными играми.

Так, значит, она отдала все эти сокровища другим?

В жилах Фульвио текла кровь ломбардцев и сицилийцев; он чувствовал, как она закипает в его венах, приливает к голове, слепит глаза; в бессильной ярости он был готов наброситься на нее. Чтобы овладеть собой, Фульвио впился ногтями в ладони.

– Фульвио… – прошептала Зефирина.

Она прикрыла руками грудь, но в глазах ее читался призыв.

вернуться

161

Развалины Мачу Пикчу были открыты 24 июля 1911 года американцем Хирамом Бинхамом из Йельского университета и сержантом Карраско, отправившимися на поиски столицы, где некогда укрывался Манко.

вернуться

162

Старая вершина.

вернуться

163

Молодая вершина.

вернуться

164

Сволочь! К черту! Змея! (фр.).