Кровавая Роза - Монсиньи Жаклин - Страница 81

– Не говорите так, Рамон. И простите меня. Прошу вас, умоляю…

Она искала слова, чувствуя, что обязана загладить свои ошибки. Она не могла оставить у себя за спиной такого врага, как дон Рамон.

– Я упрекаю вас, Зефирина, в том, что вы убедили меня в своей любви, тогда как на самом деле вы только преследовали собственные интересы.

– Но я вас любила, Рамон, искренне любила, вы произвели на меня неизгладимое впечатление, и сегодня меня мучит совесть…

Казалось, дон Рамон облегченно вздохнул.

– Так вы действительно любили меня?

– Да, клянусь вам… Вы были моим первым… и единственным любовником… – утвердительно произнесла она, умоляя при этом провидение, чтобы оно никогда не свело его с Кортесом.

Это второе признание, казалось, отчасти развеяло мрачные мысли дона Рамона. Он попытался обнять Зефирину.

– Зефирина, божественная Зефирина… мне так не хватало тебя… вернемся к прошлому, нет ничего невозможного. Оставь его, поедем со мной… В Испании я сделаю тебя настоящей королевой.

Он терял голову. Нежно, но вместе с тем решительно, Зефирина высвободилась из его объятий.

– Друг мой, будь я свободна, я бы с радостью приняла ваше предложение, но вы сами понимаете – я уже не та, и мой долг…

– Вы встретили мужчину вашей мечты! – горько воскликнул дон Рамон.

– Я вновь обрела мужа, отца моих детей… – уточнила Зефирина, считая, что нет никакой необходимости рассказывать о своей любви к Фульвио.

Она почувствовала, что встала на правильный путь. Дон Рамон несколько успокоился и вздохнул.

– Ваше бегство, Зефирина, оскорбило меня. Ни об одной женщине я столько не думал, сколько о вас, Зефирина. Император, обычно столь невозмутимый, был искренне огорчен… Он несколько раз спрашивал меня о вас, а это не в его привычках…

– Как чувствует себя император?

– Император? Великолепно?

– А его нервы?

– Лучше… Образно говоря, «ваш» припадок был последним. Смотрите, а это даже любопытно, можно сказать, это вы избавили его от болезни. Вы же знаете, Карл V действительно хотел простить вас.

– Но… это не поздно сделать и сейчас! – неожиданно произнесла Зефирина.

– Это зависит от меня! – бравируя, заявил дон Рамон.

– Я это знаю, Рамон. Но я также знаю, что вы слишком благородный человек, чтобы желать увидеть у своих ног некогда любимую вами женщину.

– Вы правы, – надменным тоном произнес испанский вельможа.

Зефирина не сдавалась.

– Рамон, останемся друзьями. Мне бы хотелось, чтобы вы хоть немного любили меня… как сестру.

– Сестру! – без всякого восторга повторил дон Рамон.

– Ну да… (В отчаянии она заламывала руки.) Вы слишком великодушны, слишком могущественны, слишком умны, чтобы мстить. У вас такое нежное сердце…

Хитроумная Саламандра знала, что лишняя толика лести в разговоре с мужчиной никогда не будет лишней.

– Не забирайте у меня свой дар – вашу дружбу, а главное, подарите мне ваше уважение – ведь пока я могу только мечтать об этом! Ах, если бы вы знали, как я в них нуждаюсь!

И она разрыдалась – совершенно без всяких усилий. Холодный и надменный дон Рамон был потрясен.

– Перестаньте, Зефирина, я не выношу женских слез, и уж тем более не могу видеть, как плачете вы!

– А я, как могу я жить… зная, что вы ненавидите и презираете меня!

– Нет, Зефирина, нет, я согласен, я буду вашим другом, если никак иначе нельзя остановить ваши слезы.

– Вы забудете прошлое!

– Нет, этого я не забуду никогда… Но клянусь вам, сеньора, клянусь душой, что спрячу свои воспоминания далеко-далеко, запру их на ключ…

– Тогда… приезжайте к нам в замок. Как друг, – прошептала Зефирина.

– Как друг… – повторил дон Рамон, целуя ей руку. Когда Фульвио, еще разгоряченный игрой, вернулся из зала для игры в мяч, он нашел Зефирину в гостиной возле камина; она беседовала с тем самым испанцем, которого они сегодня встретили при дворе.

– Дон Рамон де Кальсада прибыл предложить вам от имени его величества Карла V забыть старые распри… – быстро заговорила Зефирина, направляясь навстречу мужу.

– Времена изменились, теперь впереди шествует дипломатия, монсеньор! – смиренно произнес дон Рамон.

– Я весьма благодарен вам, ваша светлость. Но чем может быть полезен императору князь Фарнелло?

Леопард по-прежнему был недоверчив.

– Его величество желает установить мир в Италии. Он глубоко сожалеет о своей ошибке, из-за которой вы попали на галеры. Его величество был бы очень рад, если бы вы, ваше высочество вернулись в свои владения… Особенно, если я привезу ему составленный вами союзнический договор.

– Союзнический договор… – повторил Фульвио… – в случае войны такой договор будет обязывать меня оказать поддержку войску его величества.

– Господа, может быть, вам заключить договор о мире и согласии? – с поистине ангельской улыбкой произнесла Зефирина.

– Подобная мысль должна понравиться его величеству! – одобрил дон Рамон.

Пока составлялись бумаги, Фульвио с восхищением разглядывал жену. Теперь он был полностью уверен в ее верности и любви.

Она оказалась хитрее своего противника. Саламандра победила «Карла-мошенника»!

Вместе с Фульвио и мадемуазель Плюш Зефирина укладывала в сундуки одежду, когда доложили о посетительнице.

Пришла Луиза де Ронсар, ее подруга детства. Молодые женщины нежно обнялись. Разговор зашел о прежних знакомых.

– Маленький Пьер вырос… Знаешь, он уже пишет поэмы…

– А Гаэтан? – равнодушно спросила Зефирина.

– Он счастлив, женат, у него четверо детей. Он будет не прочь повидаться с тобой. Приезжай вместе с князем Фарнелло в Пуассоньер.

Зефирина решила, что ее мужу незачем еще раз встречаться с ее бывшим женихом, о котором у него сохранились весьма живые воспоминания. Она уклонилась от ответа. Все это казалось ей таким далеким. Неужели она и в самом деле любила Гаэтана де Ронсара? Сейчас ей не верилось в это. Она рассеянно слушала Луизу, щебечущую о своей монотонной жизни в долине Луары.

– А как ты, Зефирина? – наконец спросила она.

– Я?

– Ну да, дорогая, как ты живешь?

Зефирина не знала, что отвечать. Рассказывать все, что с ней случилось, было просто невозможно. Она лишь сказала:

– Я жду третьего ребенка!

Она простилась с Луизой, показавшейся ей очаровательным призраком из далекого и невозвратного прошлого.

Грустно, но им больше нечего было сказать друг другу.

Через три дня, попрощавшись с Франциском и мадам Маргаритой, супруги Фарнелло отбыли в Италию.

Зефирина хотела рожать непременно в Милане. В Маконе повозки погрузили на баржи, и они поплыли сначала по Соне, а потом по Роне. Возле Монтелимара река из-за частых дождей разлилась, и передвигаться по ней стало опасным.

Они снова двинулись по ухабистым дорогам.

Зефирина сжимала зубы, но никогда не жаловалась. Она была счастлива; с ней в карете были муж и дети, которых она постоянно ласкала.

Иногда Фульвио оставлял ее и ехал впереди вместе с Ла Дусером и Пикколо.

В окрестностях Салон-ан-Прованс Зефирина, побледнев от боли, застонала:

– Я… к сожалению, я думала… что смогу двигаться дальше. Но нам надо… остановиться… здесь!

– Salon! Serment![193] – нервно прокаркал Гро Леон.

Так распорядилась судьба: кольцо замкнулось. Единственным врачом в Салон-ан-Прованс был Мишель Нострадамус. Срочно вызванный к Зефирине, он ничуть не удивился, лишь приказал перенести ее к нему в дом.

– Нос… традамус! – извиваясь, прошептала она, раздираемая предродовыми болями.

– Я знал, что вы вернетесь, Зефирина! – ответил доктор Нострадамус, успокаивая ее.

– Так вот, значит, какой он, знаменитый доктор Нострадамус! – воскликнул Фульвио то ли с радостной, то ли с кислой миной.

– Он самый, монсеньор. Я ждал вас и был готов оказать вам помощь, – проговорил Мишель, потихоньку выталкивая мужа из комнаты.

– Sardine! Sante![194] – каркал Гро Леон.

193

Салон! Присяга! (фр.).

194

Здоровье! Зелень! (фр.).