Муха и сверкающий рыцарь (Муха – внучка резидента) - Некрасов Евгений Львович - Страница 34

Маша вывернулась из-под несильной руки Седого, упала на пол и «рыбкой» нырнула в угол.

Самосвалов схватил стул и уже опускал его на руку с пистолетом. В то же мгновение Петька бросился под ноги главарю. От его толчка Седой пошатнулся, взмахнул рукой, и стул, пролетев мимо, в щепки разбился об пол.

Другого оружия у Самосвалова не было, а достать врага кулаком он не успел. Дрожащий пистолет нацелился в грудь начальника укропольской милиции.

Все застыли. Промазать в двух шагах было невозможно. Это дошло даже до безбашенного Петьки. Он скорчился на полу и больше не пытался повалить Седого.

Самосвалов медленно отступал, держа на виду пустые руки.

И тут погас свет.

Момент был не тот, чтобы думать о причинах аварии. У всех нашлись жизненно важные дела. Седой сразу же выстрелил и начал палить не переставая. Остальные, в том числе Молоток и Кашель, ползали, прятались, опрокидывали мебель и бросали на вспышки выстрелов что под руку попадало. Маша забилась под кровать. Там был толстый матрац, а она слышала, что пистолетные пули вязнут в вате.

— Ребята, не вставайте! У него еще два патрона! — крикнул Самосвалов.

Седой выстрелил, целясь на голос.

— Один, — хладнокровно уточнил Самосвалов.

Седой выстрелил в последний раз, и стало тихо.

Стукнулся об пол брошенный пистолет.

Самосвал! Почему он молчит?!

В темноте посыпались искры. Кто-то чиркал зажигалкой. С третьего раза он высек слабый огонек и высоко поднял зажигалку над головой. Не Самосвалов, точно. Самосвалов был в белой милицейской рубашке, а этот — в синей.

НО СИНЕЙ РУБАШКИ НЕ БЫЛО НИ НА КОМ В ЭТОМ ДОМЕ!

Из темноты смутно проступил блин фуражки с золотой «капустой».

— Санек, якорем тя, врубай свет! А то у меня все расползаются! — крикнул старший брат Соловьев.

ГЛАВА XXV

КАК ПРЕСТУПНИКОВ АРЕСТОВАЛИ ТРИ РАЗА, А ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ — ТОЛЬКО ДВА

Вспыхнувший свет застал грабителей врасплох. Седой уползал через порог. Кашель крался над ним. Еще мгновение, и он бы сослепу наступил на главаря. А Молоток решил драться. Подобравшись к Витьке, он заносил для удара щипцы.

Старший брат Соловьев стоял с бесполезной зажигалкой в руке, моргая от яркого света. Ему пришлось бы плохо, но тут метко брошенная кем-то ножка от стула ударила Молотка по запястью. Грабитель выпустил свои страшные щипцы, и они свалились на спину ойкнувшему Седому.

— Всем не двигаться! — из-за опрокинутого стола поднялся Самосвалов.

Кашель шмыгнул за дверь и как мячик отлетел назад. Из темных сеней вышли двое морячков в таких же, как у Витьки, фуражках с неимоверным количеством золотой «капусты». Ее хватило бы на три порции салата.

Дом с закрытыми ставнями превратился в ловушку для преступников. Из него не было другого пути, кроме как в дверь, где плечом к плечу стояли морячки.

Не двигаться! — повторил начальник укропольской милиции. Его белая рубашка была разорвана, по рукаву текла кровь. Самосвалов с болезненной гримасой ощупывал плечо. Маша спохватилась, что до сих пор, как маленькая, сидит под кроватью, и стала выбираться. Надо было помочь Самосвалову.

Вик! — бросился к брату Петька. — Я знал, что ты не такой гад, как кажешься!

Ну уж… — Витька порозовел от похвалы.

Да, я всегда знал! — расчувствовался Петька. — Помнишь, Холмогоровы топили котят, а ты их спас?

И продал, — напомнил старший брат, чтобы не выглядеть чересчур примерным.

Но, судя по всему, роль героя ему нравилась. Витька взглянул на Седого, который так и лежал на полу, и поставил ногу ему на спину, как охотник на фотокарточке с подстреленным тигром.

Матросики топтались в дверях.

— Вяжите этих, — кивнул им Самосвалов и объявил грабителям: — Вы арестованы!

Пока Маша перевязывала Самосвалову плечо, разорвав на бинты рукава его рубашки, Витька хвалился своим подвигом:

— Еду я к себе на буксир и думаю: «Ну, в последний раз в автобусе трясусь. У меня ж монет полны карманы. Впарю их какому-нибудь лоху и мотоцикл куплю!»

Услышав, на что муфлон Витька хотел спустить стоты-сячедолларовую коллекцию, Седой застонал и стал кататься по полу.

— Чего он? — удивился Витька.

Маша с Петькой переглянулись и сказали в один голос:

— Говори, говори.

Двое матросиков, как мешок, подняли главаря преступников. У него подкашивались ноги. Жамкая беззубым ртом, Седой что-то шептал. Маша расслышала только новое, но понятное слово «фуфломёт».

— Короче, пошел я к боцману, — продолжал фуфломет, удивленно поглядывая на Седого. — Говорю: «Петрович, якорем тя, вот у меня монеты. С пятого класса собирал, а теперь надоело, продать хочу. В Турцию, говорю, меня не берут…»

Притихший было Седой взвыл в голос: и тут Витька его надул!

— Говори, говори, — повторили Маша с Петькой.

Пожав плечами, Витька рассказал, что было дальше.

Вчера он мельком похвастался огороднику, что поплывет в Турцию, и сам был готов забыть свое вранье. А Триантафилиди, оказывается, не забыл. Отдавая Витьке банку с заправкой, он спросил, какие документы нужны для загранплавания. Витька кое-что знал от взрослых матросов и с грехом пополам ответил. Он тогда не понял, что его проверяют, но разговор запомнил.

Когда у него в руках оказались монеты, муфлон разгадал план Седого. Раз коллекцию из музея ищут в России, то безопаснее продать ее в Турции. Вот Витька и сунулся с монетами к боцману Петровичу. Потом ему пришлось долго бегать, прикрывая мягкие места от жгущих ударов канатика, по-морскому называемого линьком. Боцман, оказывается, смотрел передачи Маргариты Незнамовой и сразу понял, откуда у матроса эти монеты. Пришлось Витьке рассказать все, как было.

Боцман понес монеты в милицию. А Витька, оставшись один, сообразил, что заработал на этой истории одни неприятности. Родного брата запер в ванной (значит, опять влетит от родителей). Получил по заднице линьком и даже незнамовского борща поесть не успел.

И Витька решил быстренько стать героем. Прихватив двоих приятелей из общежития, он рванул в Лазаревское*. На свое несчастье, огородник рассказал ему, как найти домик-пряник, где жил его «племянник» Кашель.

Ну и фиг с ними, с монетами. Своровать не получилось, значит, буду канать под героя, — простодушно закончил Витька. — Представляете названьица в газетах: «Виктор Соловьев разоблачает преступников!»

Это называется заголовки, — поправила Маша.

А хоть захвостовки, лишь бы про меня, — хвастливо заявил старший брат Соловьев. В этом он был похож на младшего.

Самосвалов попробовал, туго ли сидит Машина повязка на раненой руке, по-хозяйски залез в карман Кашля и достал ключи от своего «уазика».

Выводим арестованных, — скомандовал он и нагнулся за пистолетом Седого. Все знали, что патроны там кончились, поэтому пистолет до сих пор валялся на полу.

Еще одно движение, и я стреляю, — предупредил незнакомый ровный голос.

Все посмотрели на дверь.

На пороге стоял ясноглазый молодой человек в костюме с галстуком. Он возник будто по волшебству, не выдав себя ни малейшим шумом и не запачкав блестящих полуботинок грязью с улицы. В руках молодой человек держал черную стальную коробочку размером с большой школьный пенал.

Клац-клац — коробочка разложилась в букву «Т» с длинной перекладиной. На одном конце перекладины хищно чернело дуло, другой оказался прикладом, а в ножке «Т» угадывался автоматный магазин.

Хотя превращение коробочки в оружие заняло не больше секунды, Самосвалов успел бы кинуться на противнику. Их разделяло метра два, а начальник укропольской милиции был сильным бойцом, несмотря на лишний жирок. Но Самосвалов повел себя необъяснимо. Он позволил молодому человеку разложить коробочку, выждал еще немного и сказал:

Я поднимаю руки.

Да уж, пожалуйста, — разрешил молодой человек.

Самосвалов двигался медленно-медленно, как змеелов, столкнувшийся нос к носу с красивой и отчаянно ядовитой коброй. Остальным тоже передалось чувство опасности, хотя молодой человек выглядел средненько — не сильный, но и не слабый, не высокий, но и не низкий. И автомат его казался неудачной самоделкой, может быть, игрушкой. Но при всем том никому не хотелось проверять на себе, как эта игрушка работает.