Сказочное наказание - Ногейл Богумил - Страница 42

Мы хохотали чуть ли не до полуночи. Станда вытащил из бассейна бутылочку с фиолетовым крахмалом, Алена и Мишка оттерли с ладоней темные пятна, оставшиеся после шланга, и мы отправились в объятия Морфея. Устроившись в постели, Дикий волк посетовал:

— Жаль, что мы облили их синькой только с одной стороны. Вот это был бы раскрас: стали бы еще разноцветнее.

— Эх, умница, да мы бы тогда друг друга окатили, — отозвался я. — Не думай, Станда рассчитал все до последней мелочи.

— Точно, — согласился Мишка и добавил признательно: — Станда — светлая голова, ничего не скажешь.

— А ты сомневался, — пробормотал я, а дальше уже ничего не помню.

7. На горизонте — толстая торпеда

Примчавшись в понедельник утренним автобусом, Тонда поднял гвалт от самых ворот:

— У меня такая новость! Кто хочет услышать самую настоящую сенсацию?

Увешанный рюкзаками, с сумками в руках, он пыхтел, поднимаясь в горку.

Мы только что расправились в лесочке с завтраком и с любопытством разглядывали кругленькую фигурку Тонды, волочившего через двор свой тяжкий груз.

— Наверное, кооператив обобрал, никак не меньше, — заметил Мишка, почесав свой лохматый затылок. — А вам приходилось когда-нибудь видеть четырнадцатилетнего хомяка? Если не доводилось, вот полюбуйтесь на этот редкостный экземпляр!

Алена, дослушав его до конца, фыркнула в кружку с кофе, а Станда, закусив губу, принялся искать что-то в траве.

Толстый волк добрался до нас и, кряхтя и охая, начал избавляться от поклажи.

— Нет, такого вы… фуу… — Один рюкзак брякнулся наземь. — Еще не видели… уфф… — Тонда сбросил с плеч второй рюкзак. — Ха-ха-ха, так себя размалевать, ха-ха-ха!

— Ну, ты даешь, пфф! — ответила Алена. — Я думала, в нашем социалистическом обществе со спекуляцией уже покончено, а выходит…

— Это случайно, — защищался Тонда, отирая пот со лба, — так уж вышло, но, если хотите знать, все эти тюки вовсе не мои.

— Ничего себе случайно, — заметил Мишка.

— А ты вообще заткнись. Самый большой рюкзак передали именно для тебя, это чтоб всем было ясно, — осадил Мишку Тонда. — И вообще, без меня вы бы все тут пропали. — Тонда покосился и в мою сторону. — Чего только я не придумывал, доказывая, что на вас ни единой царапины. А твоя мама говорила… говорила, что… — Он не знал, как закончить фразу, чтобы было не обидно.

— Премного тебе благодарен. — Прижав руку к сердцу, я поклонился Тонде и подтащил к себе «мой» вещмешок. — Моя мама иногда любит поговорить о блудном сыне, — добавил я, прибегнув к лексике любителя древней литературы.

— Вот-вот. — Тонда махнул рукой. — «Да что же там делает мой ребеночек! — простонал он жалостливым голосом. — Неужели наше золотко уж никогда не отпустят из этого логова домой? Я от тревог сна лишилась…»

Кровь прихлынула к моим щекам, и я вскочил. Но Станда вцепился мне в ногу, повалил обратно на землю и положил руку мне на плечо. Только благодаря этому Толстый волк смог и Алене передать кучу подарков от родных и домашних.

— Еще и на тебя носильщиком работать, — ворчал он. — Едем вместе домой — и вдруг как сгинула… Что это на тебя накатило? С чего это ты от своих так скоро драпанула? В автобусе надо мной все смеялись, спрашивали, не на Северный ли полюс я собрался с эдакими тюками…

— Да-а-а, — протянула Быстроножка и произнесла что-то насчет скуки и занудства, видно догадавшись, что о нашем ночном происшествии Тонде еще ничего не известно.

Толстый волк скинул с плеч лямку последнего рюкзака и нагнулся, чтоб поднять свою сумку. Но на прежнем месте ее не оказалось: колыхаясь из стороны в сторону, она отползла приблизительно на метр.

— Кроха, я сейчас, сейчас, — забормотал Тонда, нагнулся, дернул молнию, и из сумки, радостно повизгивая, вывалилась псина.

Историю этой собачки стоит рассказать.

Тондины родичи получили ее в дар от какого-то дядюшки, который с полной корзиной объезжал своих родственников и одарял их щеночками, потому что у него не хватало духу их утопить. Но дядюшка этот не просто развозил щенят, от него можно было ждать гостинца и после убоя свиньи, поэтому всюду, куда бы он ни приходил, ему удавалось всучить песика или сучку.

Так прижился в Градиште черно-белый щенок величиной со смятое в комок полотенце, который своей неуклюжестью и крошечным ростом напоминал скорее заводную игрушку, чем настоящую собаку. Бабушка Тонды рассудила так: раз сам такой маленький, то пусть и имя будет подходящее, — и окрестила псинку Крошкой. В младенческом возрасте щен спал с Тондой в одной постели и, так же как и Тонда, сильней всего привязался к бабушке: у нее всегда оказывалось под рукой что-нибудь вкусненькое — и для внука, и для пса. И как-то так получилось, что за два года игрушечный щенок превратился в чудовище цилиндрической формы на кривых ножках; школьники прозвали его Толстой торпедой, а Тонду еще долгое время спустя кликали Крошкой.

И вот теперь эта псина, смахивающая на пеструю полуметровую колбаску, каталась по графским газонам, визжа от радости. Вообще-то мы — Мишка, я и Алена — собак обожаем, но это создание с лопухами вместо ушей, с ногами кривыми, как колесо, и с хвостом, напоминавшим откушенную сигару, ни малейшего восторга у нас не вызвало. Станда тоже разглядывал Толстую торпеду с удивлением и от растерянности не мог сообразить, какими же словами приветствовать нового обитателя замка. Из оцепенения нас вывел голос мужчины, кричавшего от ворот:

— Алло, вам телеграмма! Здесь проживает пан… пан профессор Никодим?

За решеткой поблескивали оранжевые почтальонские петлички, а сквозь ее кованые прутья просунулась рука с телеграфным бланком. Станда побежал к воротам.

Стоя на коленях в траве, Тонда что-то нежно говорил своему пестро-цветному вальку. Наверное, наше молчание затянулось, потому что, повернув к нам голову, он робко спросил:

— Разве вы… не рады, что у нас снова будет пес?

Мишка вздохнул и далеко послал плевок с невидимой жвачкой.

— Если это и есть та сенсация, о которой ты орал уже от ворот, то должен тебе сразу сказать, что меня она не заинтересовала.

— Да нет же, я не про то, — смутился Тонда и положил Толстую торпеду к себе на колени. — Вы ни за что не догадаетесь… Представьте… Ярда Шимек и Карел Врзал за субботу сделались фиолетовыми!

— Что ты говоришь? — подивилась Алена, толкнув меня локтем. — Что же это с ними? Или заболели?

— Нет, какая там болезнь! Просто были на гулянке и перевернулись вместе с лодкой где-то внизу красильни.

— Брось, придумай что-нибудь поумнее, — серьезно посоветовал я. — Кататься на лодке около красильни, да еще в такое время, когда спускают сточные воды, — такое только дураку может в голову взбрести. Конечно, Ярда с Карелом кретины, но дураков ты из них не делай. Да из нас тоже, понятно?

Тонда разволновался:

— Но ведь я не дальтоник! Они вчера утром часа три в пруду оттирались. На глазах почти у всей деревни, и все видели, что они фиолетовые, и теперь к ним так и обращаются: «Эй, вы, фиалки!» Не иначе.

— Да ведь не о том разговор, фиолетовые они или нет…

— До сих пор фиолетовые, — продолжал Толстый волк. — Им даже скипидарное мыло не помогло.

Мишка заржал, как лошадь, и в восторге бил себя по ляжкам. Алена уже дрожала от нетерпеливого желания поскорее вывести Тонду из неведения.

— Давай поспорим, что не купались они у красильни, — предложила Алена пари, но, увидев ошарашенное выражение его лица, кивнула в сторону парковой калитки: — Пошли, поглядишь, что это за красильня!

Часть стены с обеих сторон, трава и отдельные кусты все еще сохраняли густо-фиолетовый оттенок. Тонда осмотрелся вокруг, увидел шланги и бутылочку со свинцовым грузом и, совсем позабыв про Толстую торпеду, путавшуюся у него под ногами, возопил вне себя от восторга:

— Вот сенсация так сенсация!

В этот момент из замка вышел профессор Никодим, сопровождаемый Стандой. Они шли к нам. На голове у профессора была черная широкополая шляпа, на левом плече — темный болоньевый плащ, а в руке — черный чемоданчик.