Позови меня - Картленд Барбара - Страница 35

По тому, как она была развернута и брошена на пол, он понял, что Марина ее читала.

Он поднял газету и прочел заголовок: «Рузвельт остался президентом».

Едва ли эта новость могла вывести ее из равновесия, может быть, есть что-то в самой заметке?

Он торопливо пробежал ее глазами.

Оттуда явствовало, что Харви набрал довольно много голосов, но недостаточно для победы. Не было ничего, что могло бы взволновать Марину или как-то связать выборы лично с ним.

И тут он увидел внизу страницы статью под рубрикой «Лондон».

Он читал совершенно автоматически, едва улавливая смысл:

«СУМАСШЕДШИЙ ВРАЧ ВЫДАЕТ СЕБЯ ЗА КОНСУЛЬТАНТА КОРОЛЕВСКОГО СЕМЕЙСТВА. ОН СТАВИЛ ЛОЖНЫЕ ДИАГНОЗЫ О СМЕРТЕЛЬНЫХ ЗАБОЛЕВАНИЯХ

Георг Робсон, врач, исключенный в прошлом году из Медицинского Реестра за нарушение врачебной этики, сегодня арестован в Лондоне и обвинен в том, что выдавал себя за сэра Джона Колериджа, консультанта королевского семейства.

Сэр Джон, находившийся в отпуске за границей, оставил свой дом на Вимпол-стрит на попечение смотрителя. Георг Робсон, имевший большой зуб на сэра Джона, поскольку тот входил в правление Британской медицинской ассоциации, дисквалифицировавшей его в 1899 году, проник в дом номер 55 на Вимпол-стрит. Он запер смотрителя в одной из нижних комнат, где впоследствии удушил его, и, нарядившись в чужую одежду, стал встречать у входа в дом всех, кто хотел попасть на прием к сэру Джону или договориться о визите.

Робсон действовал достаточно хитро, принимая только тех пациентов, кто пришел к доктору впервые и не знал его в лицо. Он был разоблачен только тогда, когда неожиданно — раньше на четыре дня, чем намеревался, — вернулся из отпуска сэр Джон.

Георг Робсон успел накануне покинуть дом номер 55 на Вимпол-стрит. К сэру Джону явился разгневанный пациент, получивший от другого врача совсем иное заключение о своем состоянии. И тогда выяснилось, что каждому пациенту, попавшему на прием к Георгу Робсону за этот месяц, он говорил, что жить ему осталось ровно двадцать один день.

Он заявлял, что у них редкая болезнь сердца, что он является единственным специалистом по этому заболеванию и никакой надежды на выздоровление нет. Сэр Джон пытается сейчас связаться со всеми пациентами, кто мог попасть на прием к Георгу Робсону, но так как никаких записей тот не оставил, это, конечно, потребует некоторого времени».

Уинстон быстро пробежал заметку глазами и потом внимательно прочитал еще раз. И тут он понял, что это и есть объяснение странного секрета Марины и всех ее страхов и недомолвок.

Необходимо как можно скорее ее найти!

Он выскочил из лодки и бегом бросился к пристани. Добравшись до набережной, он понял, что нужно бежать направо, так как там было меньше домов и почти сразу начиналась дорога наверх, к холмам.

Он пошел по ней, но, когда она вдруг свернула под прямым углом, он подумал, что Марина не побежала бы к домам и магазинам, а направилась бы в сторону гор.

Туда вела тропка, узкая и извилистая, но он доверился своему инстинкту — он был почти уверен, что именно туда убежала Марина.

Он шел, внимательно оглядывая все вокруг. Какая удача, подумалось ему, что сегодня полнолуние, и чистое — все в звездах — небо.

Сначала было довольно темно, но потом луна поднялась выше и залила весь остров призрачным серебристым светом, который, казалось, проникал в самые потаенные утолки.

Вскоре Уинстон уже карабкался над оливковыми деревьями и видел прямо перед собой только причудливо изогнутые голые скалы.

Он упрямо лез вверх, оглядываясь вокруг в поисках белого пятна: он знал, что ее платье будет заметно даже на скалах и камнях, слабо отражающих лунный свет.

Уинстон нашел Марину после двух часов поисков, но не наверху, а внизу — лоскут сияющей белизны на фоне тускло белеющего камня, на котором она сидела.

Он начал спускаться к ней и увидел, что девушка сидит, скорчившись и закрыв лицо руками.

Теперь можно было не торопиться, и он медленно и осторожно подошел к ней, чтобы не испугать.

Постояв над ней в нерешительности — вся ее поза выражала крайнее отчаяние, он встал на колени и осторожно обнял ее.

Она резко вздрогнула.

— Все хорошо, любовь моя! — сказал он. — Я все уже знаю…

Сначала ему показалось, что она противится его объятиям, но потом спрятала лицо у него на плече.

— Все хорошо, — повторил он. — Тебе уже не нужно ничего бояться. Все прошло.

Он почувствовал, как она замерзла — от всего пережитого и от прохладного ночного воздуха, она слишком долго просидела без движения.

Уинстон заставил ее подняться и взял на руки.

Она что-то пробормотала, пытаясь возражать, но потом обвила его шею рукой и опять спрятала лицо…

Позже Уинстон долго удивлялся, как это ему удалось спуститься, неся Марину и не падая, по такой крутой — почти козьей — тропке, петляющей меж огромных валунов и деревьев, с горы до самой набережной.

Наконец он добрался до лодки, внес Марину в каюту и осторожно посадил на скамейку.

В изголовье скамьи лежала подушка, но когда он попытался уложить Марину, она вскрикнула, сопротивляясь, и ее рука крепче сжала его шею.

— Я только хочу дать тебе что-нибудь попить, моя радость, — сказал он с нежностью.

И тут она заплакала — отчаянно, взахлеб; рыдания сотрясали все ее худенькое тело.

Он крепко держал ее в своих объятиях, покачивая, как ребенка, и бормоча ласковые слова.

— Все хорошо, моя радость, мое сокровище, моя драгоценная маленькая Афродита. Ты не умрешь! Ты будешь жить! Все твои беды закончились, теперь все будет хорошо, и тебе больше не о чем беспокоиться!

Рыдания Марины постепенно стихали, и Уинстон, вынув носовой платок, стал вытирать ее закрытые глаза и залитые слезами щеки.

— Почему ты не рассказала мне все? — спросил он наконец, когда она глотнула вина из стакана, который он поднес к ее губам.

— Э-элвин сказал… он… он придет ко мне, если… будет… нужен мне и… когда я буду… умирать, — еще всхлипывая, еле выговаривала слова Марина. — И я… не могла… рассказать это… больше никому.

— Понимаю, — сказал Уинстон, — но ты знаешь, Марина, ведь Элвин… умер!

— Умер?! Она затихла.

— Я был с ним, когда он умирал, — продолжал он, — и он сказал мне перед смертью слова, значение которых я понял только теперь. — Он знал, что она слушает его, и спокойно продолжал: — Элвин сказал: «Как прекрасно быть свободным! Расскажи об этом…» Я теперь уверен, что он хотел произнести твое имя, но я уже не мог ничего расслышать.

Марина глубоко вздохнула.

— Когда он… умер?

— Это случилось двадцать третьего марта.

— Он говорил, что… позовет меня, когда будет… умирать.

— Может быть, он и собирался сделать это, — успокаивающим тоном ответил Уинстон.

Вдруг Марина вскрикнула.

— Что с тобой?

— Двадцать третьего! — воскликнула она. — Я знала… я так и знала! Он действительно пришел ко мне — он сдержал свое слово!

— Каким образом? — удивился Уинстон.

— В какое время он… умер?

— Примерно в десять утра.

— А разница во времени… между Нью-Йорком и Лондоном — пять часов?

— Да, кажется так.

— Значит… в Лондоне было примерно три часа дня! Я в это время сидела в Гайд-парке у Серпентина. Мне было очень… одиноко, и я позвала… Элвина, и он пришел ко мне, как он и обещал… Его душа… пришла ко мне…

В голосе Марины звучал восторг, и, когда она взглянула на Уинстона, он увидел в ее глазах слезы, но теперь это были слезы радости.

— Он сдержал свое… обещание! Только я не… догадалась, что это он принес мне… жизнь и… свет.

— Да, то, что он нашел и для себя, — приглушенным голосом сказал Уинстон.

— Я теперь поняла, — продолжала Марина, — и я думаю… это он… прислал тебя мне.

— Я уверен, что это так. Но почему ты убежала? Она спрятала от него лицо и прошептала:

— Мне… так стыдно, что я… тогда… это… предложила. — Уинстон еще крепче сжал ее в объятиях, а она продолжала: — Я не совсем… уверена, что делают… мужчина и женщина, когда… любят друг друга… Но это должно быть… чудесно — ведь… боги обычно… подражали… людям… Ее голос затих.