Прекрасная монашка - Картленд Барбара - Страница 52

Мужчина снова сплюнул.

— Я уже сказал тебе не задавать здесь никаких вопросов, — проговорил Франсуа. — Мне приказали привезти тебя сюда, а никаких денег от какого-то там проклятого герцога мне не нужно — долой всех тиранов!

Жена его встревожилась.

— Будь осторожнее, Франсуа, — предостерегла она мужа. — Не надо много болтать, потому что никогда не знаешь, кто тебя может услышать в этот момент.

Мужчина отхлебнул вина из бутылки, которая стояла на столе, а потом поднялся на ноги.

— Ты права, Рене. Пора мне убираться отсюда поскорее, пока я не наговорил лишнего.

— А как ты думаешь, что я буду делать с этой особой? — спросила у него жена, указывая пальцем на Аме.

— Она не доставит тебе много хлопот, — ответил Франсуа теперь уже более веселым голосом, так как, вероятно, уже сказалось действие вина. — Я кое-что придумал, чтобы у нее не было возможности доставлять беспокойство кому-либо.

Из стенного шкафа, который стоял в углу этой комнаты, Франсуа достал что-то металлическое. Когда он повернулся к девушке, та инстинктивно попятилась от него. Постепенно отступая назад, по мере того как он приближался к ней, девушка в конце концов уперлась спиной в стену, и больше уже отступать было некуда.

В этот момент Франсуа расхохотался над ее беспомощностью; и когда его дерзкие, злые глаза, моргая, рассматривали ее испуганное лицо, спутавшиеся волосы, измятое и местами порванное платье, Аме внезапно испытала острое чувство унижения. Опустив взгляд, девушка увидела, что Франсуа держал в руках тяжелый заостренный костыль, к которому длинной цепью были присоединены стальные наручники. Он встал на колено и приставил костыль к стене; затем, воспользовавшись обломком камня, который валялся на полу, он начал вбивать этот костыль в стену; его мускулистая рука вновь и вновь поднималась для удара до тех пор, пока костыль не оказался прочно вбитым. Затем Франсуа протянул руку и схватил за лодыжку девушку, которая, съежившись от страха, стояла рядом.

Аме, пожалуй, могла бы вскрикнуть от его прикосновения, если бы не испытывала сильнейшего, чуть ли не до обморока, приступа тошноты. Девушка почувствовала вокруг своей ноги металлический захват поверх тонкого, словно паутинка, шелкового чулка. Потом послышался щелчок, когда Франсуа повернул ключ в замке, превратив Аме, по существу, в настоящую узницу.

— Теперь она никуда не убежит от тебя, Рене, — с довольным смехом сказал он женщине, которая наблюдала за Всем происходящим, сидя за столом.

— Все это, конечно, хорошо, — возразила она ему, — но что мне делать, если сюда заявится кто-нибудь из соседей?

— Гони их всех вон отсюда, — ответил ей Франсуа. — Женщина, не создавай дополнительных трудностей, ты ведь знаешь, что нам приказали сделать. А мы должны подчиняться им беспрекословно.

— А чем мне кормить ее, если в доме нет ни крошки хлеба, а денег на хозяйство ты мне не давал с пятницы?

— Кормить ее? — с недоверчивым видом проговорил Франсуа. — Пусть сидит голодной. По инструкциям, которые мы получили, нам надлежит держать ее тут до тех пор, пока они не сообщат, что делать с ней дальше. И ничего больше! В них ничего не говорится насчет кровати с периной или жареного гуся, поэтому можно ничуть не тревожиться о том, чем ее кормить.

Посмеявшись над собственной шуткой, Франсуа снял кепку с вешалки, нахлобучил ее на голову, немного сбив набок, и открыл дверь. Затем, находясь в самом приподнятом настроении, махнул рукой жене на прощание и вышел на улицу, что-то насвистывая. По мере того как он уходил все дальше от дома, звучание мелодии становилось все тише. И в этот момент девушка почувствовала, что ноги не могут ее держать ни секунды больше. Она немедленно осела на пол и съежилась. Глаза медленно закрылись, и она внезапно лишилась чувств.

Когда Аме пришла в себя и вновь открыла глаза, рядом с ней стояла та женщина и молча разглядывала ее.

Руки женщины были прижаты к лицу, она не обращала ни малейшего внимания на своего ребенка, который кричал в мансарде.

— Так вы, что же, были прошлой ночью на каком-нибудь приеме? — наконец спросила она с любопытством, и голос ее был уже не столь враждебным.

— Да, в садах Трианона, — ответила Аме.

— На приеме у королевы?

— Да, у королевы.

Женщина со злостью сплюнула на пол, почти так же, как ее муж перед этим.

— Ох уж эта королева! — воскликнула женщина, после чего добавила несколько крепких непристойных выражений, которых Аме никогда прежде не слышала, но ошибиться в их смысле все равно было невозможно.

По всему было видно, что возражать этой женщине было совершенно бесполезно, поэтому Аме ничего не ответила, и, выждав некоторое время, та умолкла. Теперь к ней вновь вернулась прежняя озлобленность, и она недоброжелательно поглядывала на девушку из-под насупленных бровей.

— Именно королева виновата во всех наших нынешних бедах, — продолжила женщина разговор, когда поняла, что Аме не собирается ей отвечать. — Все деньги из государственной казны идут только на то, чтобы у нее было больше бриллиантов, на украшение ее дворцов новыми садами, а нам, всему народу Франции, остается только одно — голодать! Наши бедные дети умирают от недоедания, а она лишь посмеивается над этим и покупает себе еще больше украшений и драгоценностей, еще больше новых платьев, в которых потом мечется в поисках удовлетворения своих постыдных и непристойных желаний.

— Королева вовсе не является ни порочной, ни аморальной женщиной, — возразила ей девушка, заговорив не столько потому, что желала переубедить эту темную простолюдинку, сколько просто из необходимости ответить хоть что-нибудь. Аме достаточно хорошо понимала, что эта обездоленная необразованная женщина в эту минуту выражает не свои собственные мысли и не свои идеи, а то, что ей кто-то вбил в голову. Все это было довольно очевидно, стоило лишь услышать, что говорит она, словно повторяет урок, обратить внимание на то, что при этом использует абсолютно не характерные для ее речи выражения, несвойственные ее уровню.

— А вы знакомы с королевой? Разговаривали когда-нибудь с ней? — спросила женщина. В голосе ее вновь послышалось любопытство.

— Да, я разговаривала с Ее Величеством прошлым вечером, — ответила ей девушка. — И уверяю вас, она ни в чем совершенно не напоминает того человека, которого из нее делают. Скажите, кто сообщает вам о ней такую чушь?

— Каждому и так отлично известно, кто она такая, — с , гневом в голосе ответила женщина. — Любого можете спросить, кто живет в Париже. Ну, разумеется, только не этих проклятых аристократов. Ведь это именно они жиреют на наших бедах — так же, как и их королева. А вот вы спросите у любого простого парижанина, у тех людей, которые работают, у тех женщин, которые, как и я, еле сводят концы с концами, хотя работают как каторжные.

Все они скажут вам, кто на самом деле виноват в том, что мы влачим нищенское существование.

У Аме, разумеется, нашлось бы, что ей возразить, но в этот момент пронзительные вопли младенца, доносившиеся до них из мансарды, стали столь угрожающе громкими, что его мать уже просто не могла не замечать их.

Быстро взобравшись по приставной лестнице наверх, женщина продемонстрировала навык человека, которому стал вполне привычен подъем столь необычным способом; наверху она скрылась в темноте.

Оглядевшись вокруг себя с замирающим сердцем, Аме обнаружила, что уже наступило утро. На улице рассвело, и через грязные окна с треснутыми стеклами в комнату еле-еле проникал дневной свет; и теперь девушка убедилась в том, что при таком освещении эта комната выглядит еще более отвратительно, чем при свече.

Все стены были в трещинах, во многих местах покрыты слоем плесени из-за сырости. Потолок стал черным от копоти, а потолочные балки трещали и опасно прогибались, когда женщина ходила наверху. В общем, это была настоящая лачуга, каких девушка еще не видела ни разу в жизни; воздух внутри комнаты наполнял настолько сильный запах пыли и гниения, что можно было задохнуться.