Изгнание из Эдема - Оппенгеймер Стивен - Страница 9

9

Другой несложный пример различий, контролируемых  генами и присущих человеку, состоит в том, что отделы  мозга, расположенные в задней части черепа человеческого  эмбриона на ранних этапах его развития, в итоге вырастают  сравнительно более крупными, чем у других приматов[28]. Именно этим объясняется тот факт, что у взрослых  людей непропорционально велики мозжечок и кора  головного мозга. Между тем известно, что именно эти два  отдела мозга отвечают за координацию движений и высшую  нервную деятельность. Генетические изменения, лежавшие  некогда в основе этих важнейших факторов, по  всей вероятности, были достаточно просты и касались нескольких  генов, отвечающих за рост и развитие. В результате относительные различия в объеме разных отделов  мозга приобрели выраженный характер.

Все эти эффекты искажения пропорций генетически  запрограммированы и «включаются» в человеческом эмбрионе  на ранней стадии его развития, еще до того, как  возникают и формируются большинство связей между  клетками мозга. Увеличение объема коры головного мозга  влечет за собой создание гораздо большей по объему  нервной ткани, чем это необходимо для решения повседневных  бытовых потребностей и обеспечения нормальной  жизнедеятельности организма. Другими словами, у человека  (и в значительно меньшей степени — у высших  приматов) формируется огромный резерв объема коры  головного мозга, не играющий никакой роли для нужд повседневной  жизни.

Если у эмбриона чрезмерное разрастание коры головного  мозга происходит задолго до формирования взаимосвязей  между различными отделами мозга, как это может  повлиять на качество таких связей у человека в будущем?  Ответ будет следующим: когда нервные клетки далеких  друг от друга отделов мозга начинают прорастать друг в  друга, при дальнейшем развитии эмбриона объем мозга  играет важную роль в интенсивности и количестве таких  связей, формирующихся как внутри самой коры головного  мозга, так и вне ее, с остальными отделами головного и  спинного мозга. Возникающее в итоге чрезмерное разрастание  связей в коре головного мозга можно охарактеризовать  как весьма влиятельное «министерство без портфеля»,  которое в самом буквальном смысле всюду имеет хорошие  связи и агентов влияния во всех ветвях исполнительной  власти.

Необычно большое число внутрикорковых связей, в  частности, предопределяет нетривиальное поведение,  творческую одаренность и ассоциативное мышление. Увеличение  же числа внешних связей коры головного мозга  дает нам возможность непосредственно контролировать  движение ядер клеток в стволе мозга, ответственном за  речь. Раньше эти ядра контролировались подкоркой, так  сказать, на режиме автопилота. И все это — результат «перенастройки» какой-нибудь полудюжины генов-регуляторов[29].

Большая часть подобной «гипертрофии» произошла задолго  до того, как мы, люди, появились на исторической  сцене. Простое сравнение объема мозга и размеров тела у  древнейших людей показывает, что по мере эволюции вида  Homo erectus эти изменения привели к невиданному  развитию мозга. Итак, зная, что буквально считанные генетические  изменения привели к громадному расширению  функционального потенциала человеческого мозга, мы  вправе вернуться к вопросу о том, какие же невиданные  прежде изменения навыков поведения запустили 2,5 млн.  лет тому назад процесс быстрого роста мозга?

Пища для разума или разговоры о роли пищи?

Видный физиолог Робин Данбар из Ливерпульского университета,  сторонник эволюционной теории развития,  высказал утверждение, что животные с относительно  крупным мозгом способны помнить большое число особей  в рамках социальной структуры своего вида и соответствующим  образом общаться с ними. По его мнению,  существами, обладающими теоретически наибольшей «социальной  емкостью памяти», являются люди.

По сравнению с другими видами животных мы, люди,  можем выделить и запомнить в общей сложности более  300 человек — объектов для общения, причем эта способность  присуща как людям современного типа, так и неандертальцам.  На основе моего личного опыта должен признать,  что хотя в школьные годы я, вероятно, знал в лицо  более тысячи человек, эта цифра не идет ни в какое сравнение  с числом людей, с которыми я сегодня поддерживаю  регулярные контакты. Если перенести этот пример в  более привычный контекст, надо сказать, что существуют  вполне конкретные ограничения по уровню плотности  населения, которое способна прокормить определенная  площадь саванны. Исследования охотников-собирателей  племени кунг в Южной Африке показали, что количество  членов семейных групп в среднем составляло несколько  десятков, а максимальное число жителей поселения в засушливый  сезон не превышало сорока человек. Понятно,  что социальные отношения в крупных общинах могут  иметь более сложный характер, чем в малочисленных.

Клайв Гэмбл, видный специалист по истории палеолита  из Саутгемптонского университета, утверждает, что наши  предки (а впоследствии и наши общественные группы)  образовывали группы самой разной численности, выполнявшие  различные функции. Так, в составе группы ближайших  родственников, по большей части состоявшей из  ядра семьи, насчитывалось не более пяти человек; численность  более крупной и эффективной в функциональном  отношении группы не превышала двадцати членов, и, наконец,  наиболее многочисленная семейно-родственная  община, члены которой не столь уверенно узнавали друг  друга в лицо, могла насчитывать от 100 до 400 человек. Реальные  возможности обмена навыками и материальными  ценностями могли существовать лишь в двух первых группах,  тогда как в третьей подобные действия уже были  средством извлечения выгоды. Таким образом, эту третью  группу саму по себе нельзя считать примером общительности,  способствующей развитию мозга[30].

В то время как способность запоминать и узнавать в  лицо большое число сородичей вполне может ассоциироваться  с крупным мозгом, трудно допустить, что подобный  эффект коллективизма мог послужить источником все новых  и новых прорывов в развитии человеческого мозга за  последние 2,5 млн. лет, особенно если контакты в рамкам  коллектива сводились в основном к ухаживанию посредством  вычесывания друг у друга из шерсти блох и вшей да  обмена любезными гримасами. Время, которое приходилось  тратить на более серьезное дело — поиски пищи, поневоле  сводило подобные контакты к минимуму.

Робин Данбар и Лесли Эйэлло установили, что в этом  контексте наиболее доступным средством ухаживания в  социуме первоначально были язык, речь[31], хотя та же  речь служила и средством обмена информацией. Действительно,  большинство из нас тратят значительную часть  своего времени на общение в рамках социума. И все же  мне трудно согласиться с утверждением, что дар речи —  этот уникальный дар, которым наделены только мы, люди,  — использовался в первую очередь как средство ухаживания  и установления сексуальных контактов, нежели  средство повышения эффективности общения (на охоте,  при поисках пищи) и обучения наших отпрысков посредством  сообщения им практической информации. Из робких  собирателей, бродивших по просторам африканских  саванн, род человеческий превратился в одного из наиболее  грозных хищников, и произошло это задолго до того,  как предки людей современного типа покинули Африку.

Я предлагаю взглянуть на этот вопрос с другой точки  зрения. Мне кажется, что именно дар речи был тем уникальным  навыком, обладателями которого 2,5 млн. лет тому  назад стали родственные виды Homo и Paranthropus,  что и позволило им в самом тесном сотрудничестве друг с  другом выжить во время засушливых циклов плейстоценовой  ледниковой эпохи и тем самым обеспечить дальнейший  рост и развитие мозга. Согласно сформулированной  Болдуином теории коэволюции в результате «появления  новых навыков, предшествующих адаптационным физическим  изменениям», представители обоих видов должны  были обладать некой исходной формой языка. Трудно  возразить что-либо конкретное против того, что этот символический  кодифицированный язык, а также его сложный  синтаксис и те возможности для широкого общения,  которые он открывал, способствовали быстрому развитию  сообразительности и интеллекта. Проще говоря, вполне  вероятно, что еще более 2,5 млн. лет назад мы обладали  способностью общаться при помощи неких знаков, что  это способствовало увеличению объема нашего мозга и  что наш мозг рост и развивался до некоего порогового  уровня, пока мы, совсем как малыш Слоненок из сказки  Киплинга, у которого нос превратился в хобот, внезапно  не обнаружили, что можем разговаривать друг с другом.