Сокровище любви (Любовь и колдовство ) - Картленд Барбара - Страница 23

Затем подлетела еще одна, и тогда девушка подсунула свою свободную ладонь под руку Андре.

Он ощутил ее прикосновение, и ему показалось, точно ослепительная молния пронзила его насквозь.

Монахиня не двигалась, она не убрала руку, и какое-то внутреннее чувство подсказывало Андре, что она ощущает то же самое.

Сердце его бешено колотилось, он чувствовал, что это внутреннее биение, этот трепет рождает в ней отзвук, что между ними существует какая-то непонятная, но несомненная связь.

Птицы пролетели над его ладонью совсем низко, на лету склевывая с нее кукурузные зерна и тут же взмывая вверх.

Одна, за ней другая, третья проделали то же самое, затем, наконец, одна птичка, похрабрее, уселась к Андре на палец и начала жадно клевать кукурузу у него с ладони; рука девушки все так же поддерживала его руку.

Это было чудесное ощущение, никогда раньше он не чувствовал ничего подобного, и Андре знал, что дело не только в птицах, а в той девушке, которая сидит рядом с ним, пробуждая в нем новые, удивительные чувства.

— Я хотел бы поговорить с вами, — тихо сказал Андре.

Хотя он произнес эти слова чуть ли не шепотом, птицы все же услышали его и тут же вспорхнули с ладони.

Андре опустил руку, монахиня убрала свою, и Андре бросил на землю остатки кукурузы.

Затем он повернулся, глядя ей прямо в лицо.

— Почему вы хотели видеть меня? — спросил Андре.

Этот прямой вопрос смутил девушку, щеки ее порозовели.

В смятении она отвернулась, глядя куда-то в сторону.

— Вчера вечером, — начала она, — я думала о нашем разговоре и о том, что… я была невнимательна к вам, не хотела по-настоящему вам помочь. Мне стало стыдно… я решила, что нужно попросить у вас прощения.

— Вы надеялись найти меня здесь?

— Если бы этого не случилось, тогда… я подумала, что вы, наверное, еще раз зайдете в церковь.

— Я должен был прийти, — ответил Андре, — я просто не мог не прийти. Я хотел видеть вас, я думал о вас всю ночь.

Его слова удивили девушку.

Она быстро взглянула на него, потом снова отвела глаза в сторону, но Андре успел заметить, что в них больше не было страха.

— Вы самое удивительное и необычное создание из всех, кого я встречал, — сказал Андре.

— Почему вы… так думаете?

— Я искал церковь. Я был уверен, что она должна быть где-то поблизости от дома, но я не ожидал найти монастырь.

Монахиня улыбнулась:

— Он не слишком велик.

— И все-таки — это небольшая религиозная община, здесь ведь только монахини?!

Губы его произносили одно, но думал он в это время совсем другое.

Словно не в силах больше сдерживаться, таить от нее свои мысли, Андре воскликнул:

— Как могли вы так рано затвориться от мира, от всех его радостей? Как вы могли обречь себя на жизнь, в которой нет места ни мужу, ни человеку, который любил бы вас, отречься от всякой возможности земной любви?

Монахиня ответила не сразу; наконец она произнесла очень тихо:

— У меня… есть Бог.

— Разве этого достаточно? — возразил Андре. — Пройдут годы, а вы так и не узнаете простой человеческой любви, никогда не ощутите счастья быть матерью, качать на руках своего ребенка!

Он заметил, что монахиня слегка вздрогнула. Потом, точно не в силах вынести его обвинительного тона, она попыталась защититься:

— По крайней мере, здесь я… в безопасности!

— Вы так уверены в этом? — горько спросил Андре. — В этой стране полно христиан, но это отнюдь не мешает им убивать друг друга, а заодно и мулатов, которых так ненавидит император.

Дрожь пробежала по телу монахини, и она подняла руки, словно стараясь помешать ему сказать еще что-нибудь.

— Вы хотите… напугать меня, — прошептала она.

— Меньше всего я хотел бы этого, — возразил Андре, — но я огорчен — даже потрясен, если хотите, — что такая чудная, очаровательная девушка, как вы, теряет свою жизнь, отгородившись от всего ее богатства, от стольких прекрасных возможностей!

Монахиня слегка выпрямилась.

— Молитва… никогда не может быть потерянным временем!

— Можно молиться и все же жить полной жизнью, — заметил Андре. — Я тоже католик. Я молюсь, когда мне трудно, и прошу Господа о помощи или возношу благодарственные молитвы, но это не мешает мне жить в нашем беспокойном мире, бороться, а не сдаваться, не бежать от действительности, пытаясь спрятаться подальше, в укромном уголке.

— Иногда этот мир… слишком, невыносимо реален, — произнесла монахиня, словно бы говоря сама с собой.

— Могу ли я кое-что вам сказать? — попросил Андре. Девушка чуть повернула к нему лицо, показывая, что слушает, и он продолжил:

— Когда я увидел вас впервые, я решил, что по какому-то невероятному стечению обстоятельств мне удалось найти ту девочку, которую когда-то удочерил граф де Вийяре; я подумал тогда, что вы и есть Сона.

— А что дало вам… повод так думать? — спросила монахиня.

— С одной стороны, ваша удивительная красота, а с другой — то, что вы белая девушка; по крайней мере, тогда я был в этом уверен. Ну и в-третьих, во время церемонии воду я слышал голос, который сказал мне, что я должен найти Сону; я был настолько глуп, что счел это совсем нетрудным делом.

— А если бы вы действительно нашли ее? Что вы стали бы тогда делать? — поинтересовалась монахиня.

— Я думал, она укажет мне, где находится то, что я ищу. После этого я собирался взять ее с собой в Англию; она могла бы жить там с моей матерью.

— А вы думаете, она захотела бы поехать… если бы она, конечно, оказалась жива?

— Вряд ли ей захотелось бы остаться в этой стране после всего, что она здесь пережила, — заметил Андре.

— Да, конечно, — согласилась монахиня. Она помолчала, затем спросила:

— А вы разве живете в Англии? Я думала, вы — местный, с Гаити.

Услышав это, Андре вспомнил, что она считает его мулатом.

Ее присутствие заставляло его чувствовать себя спокойно и уверенно; он совершенно забыл о том, что скрывается под чужим обличьем в чужой стране, где со всех сторон его подстерегает опасность, забыл о цвете своей кожи; он говорил то, что мог бы сказать, предстань он перед ней в своем обычном виде белокожего европейца.

Слишком поздно Андре вспомнил предупреждения Жака: он должен не только выглядеть как мулат, но и думать так же, проникнуться их духом. Однако он продолжал думать как Андре де Вийяре. Теперь только он понял, как был неосторожен.

— Я прожил в Англии несколько лет, — объяснил Андре, размышляя в то же время, насколько убедительно прозвучат его слова для монахини, — а сейчас решил вернуться сюда, посмотреть — может быть, стоит поселиться здесь, в моей родной стране.

Сначала она ничего не ответила, потом спросила:

— Вам нравится в Англии? Это хорошая страна?

— Очень милая и приятная, — ответил Андре. — А вы здесь, на Гаити, ни разу не встречали англичан?

Девушка покачала головой, и Андре сообразил, что вряд ли те немногие англичане, которые были на острове, могли оказаться католиками, так что даже в церкви она не могла их увидеть.

— Кристофу нравятся англичане, — заметил Андре, — но это потому, что ему все равно, с кем иметь дело — лишь бы не с ненавистными французами!

— Мой отец был французом, — тихо сказала монахиня.

— Мой тоже, — ответил Андре. — Между нами вообще много общего. — Девушка вопросительно взглянула на него, и Андре поспешил добавить:

— Мы оба любим птиц, искусство, картины, — не забудьте, что я встретил вас, когда вы любовались росписями вашей подруги на стенах церкви; к тому же в нас обоих течет одна и та же кровь.

Последние слова дались ему с трудом — он чувствовал, что поступает нечестно, но ему хотелось, чтобы девушка перестала смущаться; более того, если уж быть совсем честным, надо признаться, что он хотел понравиться ей.

Неожиданно солнце, уже поднявшееся из-за горизонта, осветило все вокруг, коснувшись их своими теплыми золотыми лучами.

Весь мир вокруг них точно засиял каким-то удивительным, небесным светом, и Андре, подчиняясь внезапному внутреннему порыву, воскликнул: