Тропами подводными - Папоров Юрий Николаевич - Страница 21

Глава XI. Бабушкин зонтик

Много лет размышлял я над жизнью земной.

Непонятного нет для меня под луной.

Мне известно, что мне ничего не известно.

Вот последняя правда, открытая мной.

Познакомились мы с доктором при весьма неприятных для меня обстоятельствах. В «Волге» я был один и объезжал грузовые автомашины, стоявшие вереницей по обочине шоссе, как вдруг из-за передней мне под колеса выскочил мальчуган лет девяти. Завизжали тормоза, «Волга» вильнула в сторону, но мальчик все же был сбит бортом машины. Тут же появились взрослые, которые, вместо того чтобы помочь малышу, принялись обвинять меня в неумении водить машину.

Обстановку разрядил подошедший к нам человек, который сказал, что он ехал сзади и видел, как мальчик бежал от дома к дороге и сам неосмотрительно выскочил на шоссе. Потом он представился детским врачом, попросил мальчика открыть рот и высунуть язык. Осмотрел и ощупал его со всех сторон. Поднял на руки и отнес к своей машине. Там смазал ссадины на ножке и руке красной жидкостью, покрыл их тонким слоем какой-то мази и сказал:

— Могло быть хуже, малыш. Будь осторожен. — И, уже обращаясь к родителям: — Если понадобится, вот моя визитная карточка, привозите мальчика в Гавану. Я во всем помогу.

Мальчуган, слегка прихрамывая, но улыбаясь, припустился к дому, с гордостью показывая своим друзьям ссадины. Мы с доктором обменялись телефонами. Встретились в Гаване и подружились. Он оказался завзятым подводным охотником, сам мастерил себе ружья и любил плавать в море с аквалангом. Естественно, мы стали выезжать с ним на дикие, известные только ему пляжи, чтобы поохотиться в не тронутых еще человеком подводных дебрях.

Как-то раз мы собирались на южное побережье, к мысу Куропаток, завершающему собой выход из залива Кочинос в Карибском море. Место это было нам хорошо знакомо.

В поездку с нами увязался сынишка доктора, Альберти′ко, которого отец долго не соглашался взять с собой, зная, в каком опасном месте нам предстояло на этот раз охотиться. Но у Альбертико был веский аргумент: отец обещал ему охоту, как только он с хорошими оценками кончит седьмой класс. Доктор был вынужден согласиться. Чуть подумав, он вошел в дом и через минуту вышел, неся под мышкой… зонтик.

Зачем нам старый зонтик, во многих местах которого красовались дыры, коль скоро мы отправлялись в море? Доктор понял наш немой вопрос.

— Бабушкин, — только и сказал он.

Закончив свое, ничего не давшее нам, объяснение, доктор проверил, исправно ли открывается и складывается зонтик, и аккуратно уложил его на заднее сиденье автомашины.

Всю дорогу мы шутили над доктором, но когда впереди показался пляж, заговорили о лодочнике, который, должно быть, уже нетерпеливо поджидал нас, и забыли о зонтике.

От берега, у того места, откуда начиналась охота, дно, покрытое белым песком, медленно уходило вглубь. То здесь, то там попадались нагромождения камней, подводные островки отмерших и живых кораллов, семейства губок, поля черепаховой травы; особенно густыми были заросли морской капусты — ламинарии.

Все это представляло собой превосходное укрытие для рыбы. Разноцветные губаны, называемые на Кубе не только за форму зубов, похожих на клюв, но и за яркую окраску «попугаями», толстые миктероперки, морские окуни, быстрые луцианы всех мастей, золотистые собаки и мероу прямо как в аквариуме ходили перед нами.

Альбертико оказался проворным пловцом — до дна было не более трех метров, — он ловко нырял, правильно пользовался подводным ружьем, умело распознавал места, где скрывалась рыба, и поэтому очень быстро стал равноправным членом нашей команды.

Метрах в двухстах от берега, параллельно ему, на голубой воде четко обозначалась темно-синяя линия. Мы знали, что это так называемая бровка, за которой резким перепадом дно уходит на глубину до сорока метров. По обрыву вниз там было много трещин, расщелин, подводных гротов, в которых любит стоять рыба.

Однако мы сознательно держались от обрыва на некотором расстоянии, так как это было опасно: на большой воде легко могла произойти встреча с любым морским хищником, а с нами охотился мальчик.

Небольшой ялик, в котором сидел старый рыбак, лежали запасные ружья и куда мы складывали добытую нами рыбу, в лучшем случае мог бы принять на борт лишь еще одного человека. А нас в море было трое.

Мы не хотели рисковать. Но, как часто случается на охоте, увлеклись и незаметно для себя оказались у бровки.

Ялик стал еще быстрее загружаться рыбой. Альбертико действовал не хуже нас, взрослых. Он безошибочно различал съедобную рыбу от несъедобной, обходил щели, где сидят в ожидании зазевавшихся рыбешек мурены; заметив более крупных рыб, с которыми ему трудно справиться самому, он вовремя подавал сигналы нам. Ныряя по несколько раз, он без посторонней помощи извлекал из нор подстреливаемую им добычу, настойчиво преследовал не подпускавших близко осторожных морских окуней.

Я видел, как он раз пять спускался к одной и той же расщелине и подолгу, пока хватало воздуха в легких, замирал у выхода из нее. В конце концов за терпение и настойчивость он был вознагражден: на стреле ружья оказалась увесистая тупорылая гуаса — редкая и вкусная рыба. Сдержанный на похвалы доктор и тот, по-русски подняв кверху большой палец, поздравил сына.

В тот день вообще охота была на диво увлекательной и успешной.

Мы не охотились еще и получаса, а на моем счету уже было три лангуста, два синих скара (губаны), две отливавшие золотом собаки, «черна» фунтов на пятнадцать и приличный серый луциан.

С трудом, после долгой борьбы, — стрела изогнулась, как спица в поломанном колесе, — я наконец извлек из узкой трещины в скале, скрытой незначительным выступом на глубине двенадцати метров, каменного окуня. Весил он килограммов десять, не менее. Забросив его в ялик и перезарядив ружье новой стрелой, я собирался было проверить соседнюю с трещиной нишу, как вдруг увидел картину, которая заставила меня содрогнуться.

Альбертико с вытянутым вперед ружьем опускался вниз по обрыву, преследуя «попугая», и ничего кругом не видел. А прямо на него двигалась двухметровая акула. То была белая акула-людоед, которая в Карибском море не уступает в свирепости ни тигровой, ни рыбе-молоту, ни акуле-мако.

Короткое заостренное рыло, полная острых треугольных зубов пасть вдвое шире своей длины, ничего, кроме жестокой решимости, не выражающие глазки, мощное, правильной формы торпедообразное тело внушали панический страх всем без исключения обитателям моря.

Я немедля поспешил к мальчику. Акула сделала легкое, еле заметное движение хвостом и замерла на месте. Потом поплыла в сторону.

Агрессивные намерения ее проявились сразу. Хищница ничуть не испугалась нас и, описывая ровные полукруги, продолжала приближаться, не спуская взгляда своих тусклых глаз именно с мальчика.

Оказавшись рядом с Альбертико, я увидел, что он не испугался. Он не струсил даже, когда акула, опустившись на большую глубину и набирая скорость, пошла в атаку. Я нырнул хищнице навстречу, готовый выстрелить. Но та вовремя отвильнула.

Мы с Альбертико стали спиной друг к другу и поспешили отвинтить наконечники; это всегда делается при встрече с акулой, если нет желания помериться с ней силой, — тупая стрела наносит хищнице укол, но не остается в ее теле. Мы готовы были к обороне, и я подумал: «Как же так, почему доктора нет с нами?» На секунду подняв голову над водой, я увидел и вовсе не объяснимую картину: опытный и смелый подводный охотник, который не мог не понимать смертельной опасности, нависшей над его сыном, плыл к лодке.

Между тем акула снова пошла в атаку. Теперь близость ее была настолько рискованной, что мне, нырнувшему ей наперерез, пришлось выстрелить.

Хищная тварь метнулась в сторону, но метрах в пятнадцати от нас остановилась. Укол стрелы без наконечника лишь испугал ее, не причинив вреда.