Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага - Амаду Жоржи - Страница 71

Тереза не сделала больших успехов в познании вин, оставшись приверженкой порто, куантро, москателя, хотя и соглашалась выпить горькое до еды. Столовые вина ей нравились сладкие и ароматные.

Доктор выставлял благородные сухие вина и знаменитые красные, видя которые, и падре, и Жоан Нассименто Фильо закатывали глаза и рассыпались в похвалах, однако Тереза, принимая участие в вечерних застольях, заметила, что Жоан Нассименто, будучи знатоком вин и славясь превосходным вкусом, отдавал предпочтение белым, легким, но всё-таки креплёным и любому аперитиву – наливку. Секрета Жоана Насси­менто Тереза никогда никому не выдала, как и не дала понять самому Жоану, что он ею разоблачён.

– Не составите ли вы мне компанию, сеу Жоан, не выпьете ли, хоть и не время, рюмку портвейна?

– С удовольствием, Тереза. Это «не время» – изысканность фидалго. – И тут же отказался от джина, виски и биттера.

Не обремененная необходимостью иметь утонченный вкус, как и говорить неправду, Тереза признавалась доктору в своих пристрастиях, и Эмилиано, улыбаясь, говорил ей: Тереза Сладкий Мёд.

Теплыми вечерами в Эстансии, когда небо было усеяно звёздами, огромная луна стояла над деревьями и с реки веяло легким приятным ветерком, они сидели в саду, потягивая вина. Он предпочитал крепкие напитки: джин, водку, коньяк, она – портвейн или куантро. Тереза Сладкий Мёд, со сладкими устами.

Ах, мой сеньор, ваш поцелуй обжигает, это пламя коньяка, огонь можжевеловой водки. В эти часы они были особенно близки, не говоря уже о близости в постели. В постели или тут же в гамаке под мерцающими звёздами и луной, к которой летели их любовные вздохи.

Особняк их изменился, стал еще более удобным, так как доктор привык к удобствам и хотел приучить к этому и Терезу. Одна из многочисленных комнат была разделена и превращена в две душевые, одна из которых соединялась с большой спальней, другая с комнатой для гостей, которую обычно занимал Лулу Сантос, когда приезжал из Аракажу в обществе доктора или по его приглашению. Гостиная утратила торжественный и ста­ромодный вид залы, открывавшейся только по торжественным дням или для важных визитов: в ней доктор поставил книжные полки, стол для чтения и работы, электролу с пластинками и маленький бар. Альков рядом с гостиной превратился в комнату для шитья.

Озабоченный тем, чтобы занять свободное время Терезы каким-либо делом, доктор купил ей швейную машинку и спицы.

– Ты умеешь шить, Тереза?

– Не знаю, но на ферме я чинила много белья на машинке покойной.

– А не хочешь научиться? У тебя будет занятие, когда я уезжаю.

Школа кройки и шитья «Девы Марии» находилась на маленькой улице позади Печального парка, и, чтобы дойти туда, Тереза должна была пересечь центр города. Руководительница школы сеньорита Салвалена (Салва – от имени отца Салвадора и Лена – от имени матери Элены), рослая особа с пышными бедрами и бронзовой грудью, словом, кобылка, сильно напудренная и нарумяненная, давала в середине дня специальный урок для Терезы, получив авансом плату за полный курс – пятнадцать занятий. После третьего урока Тереза, бросив ножницы, метр, иголку и напёрсток, отказалась продолжать обучение, так как достойная преподавательница с первого же занятия стала намекать Терезе на возможность подработать, развлекая кое-каких богатых господ, как доктор, совладельцев текстильных фабрик, сеньоров в полном смысле этого слова и воспитанных людей. Эти намеки скоро вылились в откровенные предложения: «Место не проблема, встречи могут быть здесь, в школе, в одной из внутренних комнат, надежное и удобное гнездышко – отличная постель, пуховый матрац, моя дорогая. Кстати, доктор Браулио, компаньон доктора Эмилиано, он видел тебя на улице и пришел в восторг…»

Тереза схватила сумочку и, не простившись, повернулась и вышла. Оскорбленная и раздосадованная Салвалена принялась ворчать:

– Вот дерьмовая гордячка… Хотела бы я тебя видеть в тот день, когда доктор даст тебе пинок под зад… Тогда еще побегаешь за мной, будешь упрашивать, чтобы я нашла тебе клиента… – Неожиданная мысль оборвала её брань: а должна ли она возвращать данные ей вперёд деньги? – Ничего не верну, моей вины нет, если эта дрянь сама отказалась от учёбы.

Вернувшись в Эстансию, доктор пожелал узнать об успехах Терезы в школе. А-а, бросила занятия: у неё нет ни склонности, ни желания, а сшить самое необходимое она может и без школы. Но доктор мог читать мысли, и никто не выдерживал взгляда его пронизываю­щих глаз.

– Тереза, я не люблю лжи, зачем говоришь неправду? Я тебе хоть раз солгал? Скажи, что произошло?

– Она стала предлагать мне мужчину…

– Доктора Браулио, я знаю. В Аракажу он побился об заклад, что наставит мне рога. Послушай, Тереза, у тебя в подобных предложениях недостатка не будет, я знаю, но, если однажды по какой-либо причине тебе захочется принять его, скажи мне об этом сразу. Так будет лучше для меня и особенно для тебя.

– Вы плохо меня знаете, как могли вы такое подумать? – Тереза даже повысила голос, вздернула подбородок, глаза её засверкали, но тут же она опустила голову и тихо сказала: – Я понимаю, почему вы так подумали: вы взяли меня из пансиона Габи и знаете, что, принадлежа капитану, я сошлась с другим. – Тут она заговорила еще тише: – Это правда. Я сошлась с другим, но капитан мне никогда не нравился, он взял меня силой, а другого я полюбила. Но если вы думаете обо мне так, – снова повысила она голос, – то мне лучше уйти сразу, я предпочту жить в доме терпимости, чем всё время чувствовать недоверие и ждать, что что-то должно случиться.

Доктор обнял её.

– Не будь глупой. Я же не сказал, что не доверяю тебе или считаю тебя способной обмануть меня. Не это я хотел сказать, а совсем другое, а именно: если я тебе не дорог, если тебе кто-нибудь приглянётся, то приди и скажи, так поступают люди достойные. Обидеть тебя я не хотел, да и не имею оснований: ты ведешь себя правильно, и я доволен. – Не выпуская её из объятий, он, улыбаясь, добавил: – Я тоже хочу быть искренним и скажу тебе правду: когда я тебя спросил, что про­изошло в школе, я уже всё знал, не спрашивай откуда. Здесь всё, Тереза, становится известным и всё обсуждается.

В этот же вечер после ужина доктор пригласил её на прогулку к мосту через реку Пиауи, чего раньше не делал. И вот в спускающихся сумерках шли под руку пожилой человек и молодая женщина, но ни доктору нельзя было дать шести десятков с лишним, ни Терезе – шестнадцати, это были влюбленные люди, прогуливавшиеся без стеснения и вполне довольные друг другом. Встречавшиеся им по дороге редкие прохожие не узнавали доктора и его любовницу, принимая их за семейную пару. И чем дальше они уходили от города, тем меньше привлекали к себе внимание. Только одна старуха и остановилась, проводив их словами:

– Гуляйте с Богом, милые!

Вернувшись домой после прогулки к реке, на плотину и пристань, доктор, оставив Терезу в гостиной, пошел, разделся и, открыв холодильник, достал поставленную им туда бутылку шампанского. Услышав хлопок пробки и увидев, как она взлетела в воздух, Тереза рассмеялась и по-детски захлопала в ладоши. Эмилиано Гедес налил шампанского, и они выпили из одного бокала. Теперь Тереза узнала и вкус шампанского, который был ей не известен. Как можно даже подумать о другом мужчине, богатом или бедном, молодом или пожилом, красивом или уродливом, если у неё такой за­мечательный любовник, который её каждый день чему-то учит или что-то рассказывает.

Пока вы будете меня любить, я никогда не буду принадлежать другому.

И даже несмотря на то, что от шампанского у Терезы кружилась голова, она не назвала доктора на «ты», а лишь промолвила со страхом: ах, моя любовь.

15

Вся в черном, очень похожая на карикатурное изображение колдуньи или проститутки из дешевого борделя, где идет пир горой, Нина появляется у дверей спальни хозяина, она шла на цыпочках, вот только для чего? Чтобы не помешать или чтобы появиться неожиданно и увидеть какое-нибудь движение, выражение лица Те­резы или её улыбку радости? Ведь не сможет же она, как бы ни была хитра и фальшива, скрыть свою радость: теперь она станет богатой, сможет наслаждаться жизнью. Однако, хоть она и лицемерна, глаза её сухи, а ведь заплакать так просто, никакого труда. В дверях Нина расплакалась.