Таинственная служанка - Картленд Барбара - Страница 37

— Я понимаю, что тебе очень больно об этом говорить, дорогая, — попытался успокоить ее граф, — но ты должна понять: факты говорили против него. Кроме него, ключа не было ни у кого — ему единственному герцог Веллингтон доверял свои секретные бумаги.

— Если бы он… не имел дела… с той женщиной, то такого, возможно, и не случилось бы, — осуждающе проговорила Жизель.

Граф понял, что Морис Чарлтон признался жене и дочери в своих отношениях с Мари-Луиз. И, видимо, это известие ранило Жизель сильнее всего. Дети, особенно юные, всегда нетерпимы к недостаткам и слабостям родителей.

Поскольку ему не хотелось говорить на эту тему, он сказал:

— Расскажи мне, что произошло после того, как умер твой отец.

— Мама решила, что Руперту необходимо ходить в школу… пусть даже в самую дешевую, где платить надо пенни в день. Плохое образование все равно лучше, чем никакое.

Вздохнув, она добавила:

— Она все время сидела над своими вышивками. Они получались у нее такими красивыми, что мне без труда удавалось продать все, что она делала. В модных лавках нам платили очень мало, а с покупателей брали огромные деньги.

— И поэтому вы приехали в Челтнем?

— Мы нашли жилье за городом, в деревне, — ответила Жизель. — И там нам было очень хорошо. А потом Руперта сбил фаэтон.

Граф увидел, как на ее лицо упала тень пережитого ужаса, который был слышен и в голосе. Он поспешно обнял девушку.

— Тебе надо поскорее все это забыть, мое сокровище, — сказал он. — Ньюэл сказал мне, что через полгода Руперт даже не будет прихрамывать. А до этого времени я намерен нанять для него гувернера. А потом, если ему понадобится дополнительное лечение, я устрою ему и твоей матери поездку на какой-нибудь из целебных источников Европы.

— Ты… так добр… Так необыкновенно добр! — прошептала Жизель.

Граф уже сказал ей, что предоставит миссис Чарлтон дом на территории своего поместья, в Линд-Парке.

— Там есть несколько очаровательных маленьких особняков, в тот числе и тот, который предназначен для вдовствующих графинь. Надеюсь, твоей матери он понравится. Таким образом твои близкие будут неподалеку от нас. Не сомневаюсь, что твоя мать и Руперт найдут в округе немало хороших друзей.

Помолчав, граф мягко добавил:

— Но я буду ревновать, если ты станешь проводить с родными слишком много времени и забывать обо мне.

— Ты же знаешь, что этого не будет, — запротестовала Жизель. — Никогда, никогда! Я хочу быть с тобой. Я хочу быть рядом с тобой… все время. И всегда этого хотела. Она немного грустно улыбнулась.

— Ты даже не можешь себе представить, как мне обидно было тратить на Джулиуса то время, которое я могла проводить с тобой! Я понимала, что ты придумал эту роль богатой вдовы не только для того, чтобы спасти его от неудачного брака, но и для того, чтобы помочь мне, но мне гораздо больше нравилось… быть твоей сиделкой.

— Моей сиделкой, моей помощницей, моей вдохновительницей — и моей любимой! — поправил ее граф.

Она на секунду прижалась щекой к его щеке, и в этом прикосновении было больше нежности, чем в любом поцелуе. Граф уже в который раз подумал, что никогда прежде не встречал женщины, способной на такие милые жесты и поступки.

Взгляда огромных глаз Жизели и нежной мелодии ее голоса было достаточно для того, чтобы сказать о ее любви к нему гораздо красноречивее любых слов. И с каждым часом, с каждой минутой она становилась для него все желаннее.

— Ты еще недостаточно поправился, чтобы жениться! — запротестовала Жизель, когда граф сказал, что хочет назначить их свадьбу на третий день после драмы, разыгравшейся во время театрального представления полковника Беркли.

— Больше я ждать не смогу! — властно заявил он. — Я уже один раз чуть тебя не потерял и больше рисковать не собираюсь. Ты выйдешь за меня замуж здесь, в Челтнеме, а на следующий день мы уедем в Линд-Парк.

Жизель попыталась было возражать дальше, но он прижал палец к ее губам и добавил:

— Позже, когда я буду совершенно здоров, я собираюсь увезти тебя за границу, но сейчас, я думаю, мы оба будем рады спокойно пожить в моем поместье.

— Мне все равно, где жить — хоть в угольной шахте или на луне; — лишь бы я была там с тобой! — ответила она.

— Пока я тебе не надоем, — поддразнил ее граф.

— Ты же не думаешь, что это может случиться? — почти обиженно воскликнула она. — Гораздо вероятнее, что это я тебе надоем. Ты не любишь строптивых женщин и сердишься, когда я с тобой спорю.

— Мне нравится все, что ты делаешь, — уверенно сказал он.

Граф притянул ее к себе и заставил посмотреть ему в лицо.

— Я говорю тебе чистую правду, Жизель, — негромко проговорил он. — Никогда в жизни я не знал ничего столь чудесного и волнующего, как твои губы. Прежде я никогда не испытывал такой трепетной страсти.

— Это… правда?

Вместо ответа он начал целовать ее, так что щеки ее запылали, а глаза начали сиять, словно звезды.

А потом, разжав объятия, он проникновенно сказал:

— Если ты думала, что я смогу ждать, то ты глубоко заблуждалась. Я завтра же должен сделать тебя моей женой! И уже здоров, мое сокровище, вполне здоров, и могу показать тебе, как сильно я тебя люблю.

Страстное желание, прозвучавшее в его голосе, заставило ее смущенно спрятать лицо у него на плече. Он поцеловал ее волосы, а потом, нежно гладя их кончиками пальцев, добавил:

— Завтра ночью я увижу, как они падают тебе на плечи, и узнаю, какие они длинные. Я часто об этом думал, когда смотрел на тебя.

Их венчание прошло очень скромно — в приходской церкви Святой Марии, построенной еще в двенадцатом веке. Шафером был полковник Беркли, а в качестве свидетелей присутствовали только миссис Чарлтон и капитан Сомеркот.

— Если мы пригласим кого-то одного, то должны будем пригласить всех! — сказал граф. — А мне всегда противна была мысль о том, что человек должен превращаться в ярмарочное зрелище только потому, что он женится на той, кого любит.

Небольшой храм, построенный в форме креста, был наполнен лилиями, ароматом которых благоухал воздух.

Жизель чувствовала, что обеты, которые они приносили друг другу, священны. У нее не было сомнения в том, что они выдержат все испытания временем и что с течением лет их любовь и радость, которую они дарят друг другу, станут только сильнее.

Несмотря на возражения Жизели против ненужных трат, граф настоял на том, чтобы у нее было белое подвенечное платье — и мадам Вивьен превратила ее в воплощение юной красоты и невинности, в настоящий идеал, к которому стремятся все невесты.

Фата из тончайшего кружева, словно сотканного нежными пальчиками фей, падала на белое газовое платье, отделанное кружевом. А венок на фате был не из флердоранжа, а из только-только начавших раскрываться бутонов белых роз. В руках у Жизели был букет из таких же роз.

Место ее отца в церемонии занял капитан Генри Сомеркот, хотя граф сказал ей:

— Я знаю, что герцог Веллингтон с большим удовольствием был бы твоим посаженым отцом, если бы мы его об этом попросили.

— Я предпочла бы, чтобы это был кто-то из офицеров твоего полка, — ответила Жизель. — И мне кажется, что капитан Сомеркот был искренне привязан к папе.

— Это правда, — подтвердил граф. — Генри больше других старался разыскать твоего отца.

— Тогда мне хотелось бы, чтобы это он выдавал меня замуж, — сказала Жизель и чуть слышно добавила:

— За тебя.

Когда она шла к алтарю, опираясь на руку Генри, граф восхищался ее красотой и невинностью и думал о том, что никто бы не смог с ней сравниться. Он понимал, что нашел в Жизели то, чего ему недоставало во всех женщинах, которых он знал прежде.

Да, конечно, они были искушенными светскими красавицами, но в глубине души он знал, что идеалы, которые он еще ребенком усвоил от матери, могут найти свое воплощение только в женщине, чья личность не будет затронута грехом и низкими страстями, — в существе поистине чистом.