Аркадий Северный, Советский Союз - Ефимов Игорь Маркович - Страница 22

22

Глава пятая

"Новые серии"

"Товарищи! Петь и пить — для меня это синонимы".

А. Северный, 7 ноября 1975 г.

Аркадий объявился только к осени. Звонком к своему новому знакомцу — Дмитрию Михайловичу Калятину: "Дима, забери меня отсюда!" Вот как вспоминала об этом жена Дмитрия Михайловича Софья Григорьевна: ". В один прекрасный день я пришла домой, а там Аркадий. И Дима говорит: "Софа, разреши Аркадию пожить у нас. Я сейчас — говорит, — забрал его из компании одной, чуть ли не воровской". И Аркадий стал жить у нас. Сначала они писались под гитару". Тогда, наверное, никто из них не мог и предположить, что Северный останется в этом доме на проспекте Огнева почти на два года. Весёлый и общительный, он быстро завоёвывает полное доверие хозяев. Аркадию доверяют ключи, дети от него в восторге. И пусть ненадолго и в чужой семье, но он обретает душевное равновесие. Устраивается снабженцем в радиомастерскую по ремонту магнитофонов. Зарплата, конечно, не ахти, но всегда есть возможность "левака" заработать, было бы желание! Так что можно и себе что-то прикупить, да и в дом принести — не быть же полным иждивенцем у Калятиных. К тому же и дочка подрастает, надо и ей гостинец какой-то передать, благо Наташа в детский сад ходит, в котором тёща работает. Да и почему — передать? Не грех и самому заявиться после получки: "Смотри, мол, доча, — папка на работу устроился, скоро всё у нас хорошо будет! Вот и бабушка подтвердит."

Наверное, поначалу всё оно так и было. Несколько осенних и зимних месяцев. И поётся в это время очень легко. Первый концерт под гитару записали с Димой 23 сентября, а дальше ещё и ещё: до сих пор толком никто и не знает — сколько их всего было. Дело ещё и в том, что сам Дмитрий Михайлович неоднократно перекомпоновывал записи, склеивая куски из разных концертов. Безусловно, он имел на это полное право, так как был в своём роде "импресарио" этих записей, но историкам теперь остаётся только хвататься за голову… Впрочем, общее впечатление, которое производят эти "калятинские" концерты, от разницы в компоновках никак не зависит. Калятин не ставил себе такую задачу, как Фукс, — сделать какой-то романтический образ "старого блатаря" или "одессита"; и Северный пел у Калятина просто то, что нравилось им обоим. В основном, это оказывается лирика — и притом, не всегда блатная.

Конечно, нельзя сказать, что лирика — это нечто совершенно новое в творчестве Аркадия. Ему приходилось и раньше исполнять песни из столь любимого народом жанра "жестокого романса" — и старинного и современного. Мы уже говорили о его своеобразной манере исполнения таких песен. Но в концерте у Калятина неожиданно звучит нечто совершенно иное:

Милая, не бойся, я не груб,Я не стал развратником вдали.Дай коснуться запылавших губ,Дай прижаться к девичьей груди…

Аркадию удаётся удивительно точно, и без тени пошлости, найти нужный тон для исполнения этой лирически нежной и очень откровенной песни. И это при том, что о каких-то манерах или традициях исполнения таких песен, разумеется, и слуху не было в нашей абсолютно асексуальной советской эстраде! Да и КСП очень редко замахивался на такую тематику. Но Аркадию и не нужны образцы и каноны, он просто поёт так, как чувствует. "Для него женщина любая — это предмет искусства был. Страшная любовь и уважение к женщине…" — ведь именно так характеризовала Аркадия С. Г. Калятина.

И это — действительно новый, ещё неизвестный слушателям Аркадий Северный; именно здесь и начинает складываться его новый, лирический имидж. Сравнивать его с "блатным" или "одесским" просто некорректно — они сосуществуют, и только доказывают многогранность таланта Аркадия.

Впрочем, без блата, разумеется, тоже не обходилось! Вот как вспоминал об этом сам Калятин: "Мне песни давал один приятель, Щеглов Иосиф. Он работал в гостинице "Октябрьская", крутился возле уголовников, они ему тексты пачками приносили. Он их переписывал корявым почерком на шикарной бумаге и давал мне. А я уже на машинке перепечатывал. Но Аркаша и по машинописному тексту всегда врал, а по рукописному — тем более. На одной записи он говорит: "В следующий раз пиши поотчётливее". Это в адрес Щеглова".

Но не забывает Северный и о своём первом импресарио — Рудольфе Фуксе. На ноябрьские праздники Аркадий приходит к нему домой и даёт концерт в честь дня рождения дочки хозяина — последний домашний, записанный Фуксом. Сценария для него заранее не писалось, всё делалось экспромтом, и поэтому Северный чередовал песни и анекдоты. Он делал и раньше что-то подобное для своего друга Рудика. Но самым интересным в этом концерте оказалось "инструментальное" сопровождение. Хоть концерт и сугубо домашний, но Рудольфу и Аркадию, после уже неоднократных оркестровых успехов, одна гитара, видимо, кажется "несолидной". А чем усложнить её? Когда-то в джазе было модным экспериментировать игрой на "нетрадиционных" инструментах — бутылках, кастрюльках, диванных пружинах, стиральных досках, иногда — и на живой козе… Вот и здесь местами идёт примерно такое же по эксцентричности сопровождение на игрушечной органоле и прочих "подручных средствах", — недаром подборку песен из этого концерта некоторые в будущем обзовут "Детские игрушки". На гитаре в этой день играли и сам Фукс, и Аркадий. Единственным более-менее профессиональным музыкантом был Александр Филиппов, игравший в самодеятельном ансамбле института "Ленпроект" — "Сакс и струны". А ножом по стаканам, по словам Фукса, стучали все по очереди. В общем, как нам кажется, именно этому "сводному гоп-оркестру" очень бы подошло смешное имя "Четыре брата и лопата"! Но Рудольф Израилевич уже застолбил его для джаза Александра Резника.

Гитара — гитарой, однако и Калятин, вдохновлённый успехом первого концерта Северного с "Братьями Жемчужными", решает сделать что-то аналогичное. Но то ли по финансовым соображениям, то ли по какой-то другой причине организует запись. в Ленинградской области. Калятины постоянно из года в год снимают дачу в Сестрорецке, а не так уж далеко от них — в Разливе, — живёт коллекционер и друг Дмитрия Михайловича, некий Андрей Андреевич (фамилию его, по прошествии стольких лет, установить так и не удалось). У него и решили записывать Северного, пригласив на запись и Сергея Ивановича Маклакова; а на аккомпанемент Аркадию — каких-то местных музыкантов из знакомых. Инструментальный состав удалось собрать более чем скромный, зато ансамбль окрестили звучно: "Альбиносы". И студия была совсем не фешенебельная: "Холод собачий, не топлено, вся стена инеем покрыта, у музыкантов пальцы сводит. Пока согрелись, пока настроили аппаратуру… И всё равно иногда фальшивили. Аркаше тогда "Альбиносы" дали спеть только пять-шесть песен, он обиделся и потом говорил, что ему "надоели все эти скрипки, все эти жидовские штучки…" И потом надеялся только на свою гитару", — так рассказывал потом Калятин об этом концерте. Северный, правда, спел не пять- шесть песен, а в два раза больше, но, тем не менее, это получился далеко не "сольник" Аркадия Северного. Музыканты "не дали спеть", или у организаторов концерта были какие-то свои соображения — мы уже не узнаем. По крайней мере, третий организатор — Виктор Иванович Кингисепп, — в своё время говорил, что "без Северного там слушать было бы просто не х.." — и это, собственно, недалеко от истины.

Проект "Альбиносы" оказывается похороненным в самом начале, и Дима с Аркадием продолжают свои гитарные посиделки, особо не обременяя себя ни репертуаром песен, ни качеством их исполнения. Гитара и магнитофон всегда под рукой. Появилось настроение соответствующее — сели да и записали десяток песен "в новой обработочке на стерео". А если что, то и продать можно: не беда — новую запишем! Это у нас вроде как репетиция, потом сделаем как надо, с ансамблем каким-нибудь! Тем более что Северный готов петь хоть круглые сутки и в любом состоянии. После первых "Одесских" концертов и записи с "Жемчужными" к нему уже пришла первая слава. И хотя его не знают в лицо, зато узнают по первым же пропетым нотам, привечают в любой компании, и сразу же: "Аркаша, спой!". И он поёт. Поёт всем, кто только не попросит. Иногда эти "концерты" затягиваются до утра, иногда и на несколько дней. Есть и такому свидетельства. Сейчас уже почти невозможно восстановить точную хронологию этих "выступлений". Да, впрочем, это и не так уж важно: на такой богемно-бродяжный образ жизни, — вернее, её прожигания, — Аркадия заносило частенько.