Запертое сердце - Картленд Барбара - Страница 32

— Вы… знали, кто… убил ее?

— Один из актеров видел Астрида в гримерной Зиваны, — сказал герцог. — Последовавшее за ее гибелью исчезновение Астрида лишний раз подтвердило подозрения.

— Но его… поймали?

— Его схватили только через полгода, — ответил герцог. — И все эти шесть месяцев я скорбел о Зиване, о женщине, которая должна была стать моей женой. Герцог так ни разу и не взглянул на Сириллу, и она решила, что ему тяжело видеть перед собой ту, которая заняла место всем сердцем любимой Зиваны.

— Но потом все-таки Астрида схватили, — продолжал герцог. Он стал говорить намного быстрее, как бы стараясь поскорее закончить свой печальный рассказ. — Состоялся суд, на котором я и узнал всю правду.

— Правду? — удивленно переспросила Сирилла.

— Он был ее любовником. Именно его любила Зивана — его, а не меня!

— О… нет! — еле слышно промолвила Сирилла.

— На суде зачитали ее письма к нему, — сказал герцог. — Письма дали мне понять, что той Зиваны, которую я себе вообразил, никогда не существовало. Она оказалась самой обычной русской дикаркой, которую привлекали грубые и жестокие мужчины, — мужчины, которые относились к женщине как к вещи и использовали ее для удовлетворения своих скотских желаний.

Для Сириллы было невыносимой мукой слушать его слова, исполненные такой горечи.

Она не подозревала, что в его ушах все еще звучит голос судьи, зачитывающего письма Зиваны, представленные для того, чтобы выявить причины, которые могли бы смягчить Астриду приговор.

Письма были столь пылкими и страстными, каждое их слово дышало таким желанием, что все слушали их как завороженные. Только герцог испытывал чувство крайнего унижения, ему казалось, что его втаптывают в грязь.

В своих излияниях Зивана упомянула его имя.

» Аристид очень молод и совершенно несведущ в любви, — писала она, раскрывая тем самым свое пренебрежительное отношение к нему — но он богат, а нам нужны деньги. О, какая же для меня мука проводить время с ним, когда я могла бы быть с тобой! Я лежу в его объятиях и спрашиваю себя, с кем ты сейчас. Я хочу тебя, ты нужен мне, все мое тело взывает к тебе, я сгораю от любви к тебе!«

Таких писем были десятки — писем, написанных женщиной, которая любила мужчину с той присущей славянам необузданной страстностью, заставлявшей ее метаться между состояниями глубокой депрессии и крайнего возбуждения.

Из писем выяснилось, что Астрид, доведенный до неистовства ревностью, нещадно бил ее, а она наслаждалась его жестокостью.

Она любила Астрида. Но в то же время рядом находился герцог, который, как она опять и опять повторяла в своих письмах, был богат и из которого она старалась вытянуть как можно больше, потому что и она сама, и Астрид крайне нуждались в деньгах.

Но деньги не усыпили ревности Астрида. Очевидно, они поругались из-за того, что у Зиваны был еще один любовник помимо Астрида, и он в приступе бешеной ярости задушил ее.

Судебное разбирательство, через которое пришлось пройти герцогу, стало для него олицетворением самых страшных мук ада.

Приговор, в котором преступление Астрида было расценено как» убийство из ревности «, превратил герцога из идеалиста и романтика в циника. В его сердце не осталось места другим чувствам, кроме горечи и ненависти.

Он повернулся спиной к Сирилле и устремил свой невидящий взор вдаль.

— Я не буду рассказывать тебе, как я жил в Париже все эти девять лет, — проговорил он. — Ты просто не поймешь меня, к тому же — Бог свидетель — я не хотел бы, чтобы ты старалась что-либо понять.

Он помолчал.

— Но я хочу, чтобы ты уяснила себе, что я был далек от той благородной деятельности, которую ты мне приписываешь. Как раз наоборот, я совершил множество самых невообразимых преступлений против моральных устоев общества. Мне было больно, поэтому я хотел причинять боль другим.

Его губы сжались. — Все женщины, с которыми я встречался в эти годы, — сказал он, — через какое-то время превратились для меня в средство возмездия. Я ненавидел их и в то же время использовал в своих целях, стремясь отомстить за себя Зиване. Я получал несказанное удовлетворение, если разбивал им жизнь или бросал их, оставляя в слезах и горе. Из-за того что мне была нанесена страшная рана, — во всяком случае, я именно так объяснял себе причину своих поступков, — я желал причинить им как можно больше страданий!

Его голос гораздо яснее его слов дал понять Сирилле, какой болью отзывались в его душе воспоминания.

— Мое поведение навлекло позор на мое имя и на славную историю моей семьи, — продолжал герцог. — Окружающие пытались образумить меня, ноя только смеялся над ними. — Глубоко вздохнув, он добавил:

— Никто не решился сказать тебе правду, Сирилла, о том, что я превратился в олицетворение низости и разврата — в распутника, в человека, который втоптал в грязь свое достойное имя.

В его словах было столько самоосуждения, что у Сириллы навернулись на глаза слезы.

По всей видимости, он не ждал от нее ответа и, помолчав немного, проговорил:

— Когда моя мать попросила меня жениться, дабы произвести на свет наследника, который продолжил бы наш род, я сказал ей, что не собираюсь искать себе невесту. Я намеревался после свадьбы остаться в замке на одну ночь, а потом сразу же вернуться в то общество подонков, которого мне на время пришлось бы лишиться.

Внезапно Сирилла обрела способность говорить.

— Тогда… почему… вы так… не сделали?

— Потому что я увидел в тебе то, что, как мне представлялось, уже не существовало в этом мире, — ответил он. — Потому что ты верила в меня, потому что ты смогла вернуть мне умение мечтать, которое казалось мне навсегда утерянным. Мечтать о женщине, способной своей невинностью и чистотой возродить мужчину как духовно, так и физически.

— А потом?.. — спросила Сирилла.

— Я полюбил тебя! — воскликнул герцог. — Знай, что я сопротивлялся этому чувству! Я сопротивлялся всему, что ты собой олицетворяла, что было тебе дорого. Но когда я увидел, как ты борешься с Астридом, когда я нес тебя на руках, решив, будто ты умерла, я понял, что мое сердце отдано тебе полностью и бесповоротно, что я люблю тебя так, как не любил никогда в жизни!

Он вновь заговорил, но теперь его голос звучал глубже:

— Я понял, что то чувство, которое я испытывал к Зиване, было самой обычной влюбленностью, столь характерной для не знающих жизни и не имеющих представления об истинных ценностях юношей. К тебе, Сирилла, я отношусь совершенно иначе. Моя любовь — зрелая, я люблю тебя и сердцем, и разумом, и душой — хотя существование последней вызывает у меня сомнения.

Он взмахнул рукой.

— Ты стала для меня самым главным в жизни. Ты воплощаешь в себе все самое совершенное. Но в то же время я сознаю, что не достоин тебя.

Возглас, который издала Сирилла, не остановил его.

— Я не уверен, что для» раскаявшегося грешника» вроде меня, отягченного грузом своего непозволительного поведения в течение последних лет, существует дорога назад. — Его слова преисполнились страстности. — Ты нужна мне, Сирилла, я хочу, чтобы ты была моей женой, — женой в истинном понимании этого слова. Но что я могу дать тебе взамен? Ведь я вовсе не тот рыцарь, которого ты видела во мне. Герой существовал только в твоем воображении!

Помолчав, герцог цинично добавил:

— Прекрасно представляя, в какое испорченное создание я превратился, я не могу с уверенностью утверждать, что моя любовь к тебе чиста.

Вобрав в себя побольше воздуха, он с вызовом произнес:

— Итак, тебе решать. Если ты согласна принять меня таким, каков я есть, я клянусь, что постараюсь стать тем, кем ты хочешь меня видеть. Я не собираюсь лгать тебе, потому что я не желаю, чтобы ты строила какие-то иллюзии в отношении меня! Но я не буду тебя осуждать, если ты поступишь так, как и следует поступать в подобных ситуациях: просто отвернешься от меня как от человека, преступившего все границы дозволенного, как от человека, с которым у тебя не может быть ничего общего. Выбор за тобой.