Ночь не наступит - Понизовский Владимир Миронович - Страница 91

Аркадий Михайлович размашисто, с удовольствием подписывает послание. Игра вступает в решающую стадию.

Трусевич в беспокойстве. Он чувствует, что нервничает и Петр Аркадьевич — через три дня его очередной доклад государю, и он ждет для этого доклада хотя бы первых результатов задуманного предприятия, от исхода коего зависит очень многое. Кроме того, Гартинг и «Данде» дали наводку на след Ульянова-Ленина. Перебрав все восемь губерний великого княжества Финляндского, департамент сосредоточил особое внимание на одной — Выборгской. Помогло донесение того же Гартинга, который еще ранее сообщил, что Ульянов получает корреспонденцию по адресу «Finland, Terioki, herren Paavo Kakko», причем на внутреннем конверте делается пометка «Для Л-на». Этот Пааво Какко, бывший полицейский служитель, замеченный в революционной агитации, в данное время содержит в Териоках гостиницу для приезжающих с сомнительным названием «Товарищ» — постоянное место встреч многих русских революционеров, конечно же, под вымышленными именами. Если этот Какко получает письма для Ленина, значит руководитель большевиков где-то неподалеку, может быть в самих Териоках. Но с великим княжеством взаимоотношения у полицейских служб империи особые: внешне дружественные, но в то же время любое действие департамента встречает скрытое, замаскированное противодействие. Поэтому приходится дипломатничать и осторожничать. И на этот раз Максимилиан Иванович обратился к финским властям через подставное лицо — следователя одного из округов Петербурга:

«Спешное.

Господину губернатору Выборгской губернии.

Согласно ст. 189 постановления, касающегося судебных учреждений, имею честь просить господина губернатора принять меры для немедленных розысков в г. Выборге и вверенной Вам губернии потомственного дворянина Владимира Ульянова, родом из Симбирской губернии, известного под псевдонимом «Н. Ленин», обвиняемого по ст. 129 уголовного кодекса и скрывающегося от следствия.

Если он будет обнаружен, следует немедленно сообщить об этом мне...»

Власти великого княжества не торопятся с ответом. Через три недели после поступления запроса он лишь переведен на финский язык, а спустя еще невероятно долгое время поступает ответ (подумать только: на уровне помощника коронного ленсмана Выборгского округа — что-то вроде российского пристава!):

«Ссылаясь на отношение Коронного фохта № 1208 от 22 числа сего месяца, имею честь сообщить, что в здешнем округе не проживает упомянутый в отношении дворянин Владимир Ульянов...»

Максимилиан Иванович испытывает чувство холодной ярости. Попробуй поработай с такими заклятыми друзьями! А ведь Ульянов в сотне-другой верст от Петербурга!.. Близок локоть, да не укусишь, громом порази эти свободы, столь неосмотрительно дарованные финнам государем!..

Вызывает неудовольствие директора и бездеятельность Додакова. Уже почти месяц, как болтается он в Париже, а кроме «завтраков», ничего нет, идея с техническим бюро осуществляется медленно, невесть почему тормозится.

Что же положить в основу доклада министра государю?..

И лишь поступившее от заведующего ЗАГ новое письмо возвращает Трусевичу уверенность в быстром продвижении задуманной операции к финалу. Да, что бы там ни говорили, но охранная служба требует хорошей полицейской школы, а Гартинг прошел все ее ступени.

Дядя Миша зашел за Антоном и передал, что вечером, в восемь, ему надо быть в Люксембургском саду, в самом конце центральной аллеи. Зачем, для чего — Путко не спрашивал.

Январский вечер был безнадежно осенним. Фонари в венцах измороси светили тускло, прохожие вбирали головы в воротники. И сад, такой веселый и шумный в погожие дни, был безжизненным и мрачным, с черными холодными лужами на дорожках. На скамьях бездомными птицами жались парочки.

Антон деловито шагал в глубь сада. Но мокрые деревья, светлеющие пятна мраморных скульптур и резкий запах преющей листвы всколыхнули в нем тревожное воспоминание и бросили мысли в Питер, в Летний, к «Кофейному домику». И впервые, может быть, потому, что он был теперь так одинок, Антон со жгучей горечью вспомнил разговор с Леной... Меж тем садом и этим пролегла вечность.

Вот и последняя скамья. За стриженым голым кустарником — мокрая чугунная ограда.

Ссутулившись от зябкого холода, Антон ждал.

В аллее показался плечистый мужчина в шляпе, осанкой похожий на Оноре де Бальзака. Мужчина шел, опираясь на массивную палку — горожанин, совершающий обязательный перед сном моцион.

«Не этот...»

Мужчина подошел и протянул широкую ладонь:

— Ну, здравствуй, сынок.

Антон чуть не вскрикнул от радости: это был Феликс. Вот кого он больше всего хотел увидеть! Столько накопилось вопросов, так многое тревожит.

— Очень рад, что вы приехали. Как Камо?

Феликс берет его под руку, притягивает к себе, и теперь они идут рядом.

— Ему очень трудно сейчас. Охранка добивается его выдачи. Всеми средствами добивается. А улики против него тяжелы...

Если бы Литвинов имел право и если бы это было необходимо для дела, он мог бы рассказать студенту, что в эти дни и в этот самый час Семен ведет беспримерный бой с тюремщиками. Красин во время свидания в Моабите передал ему инструкцию Большевистского центра симулировать душевную болезнь, иначе выдача царским охранникам неизбежна, а важно как можно дольше затянуть решение по делу. И вот сейчас Семен — в общем-то мальчишка, — собрав всю свою силу и волю, борется не только с чиновниками полиции, не только со следователями, но и со светилами медицинской науки. Выдержит ли Камо такую сверхчеловеческую перегрузку, когда одно движение, одно слово могут предать, когда нельзя доверяться даже сну и приходится контролировать физиологические реакции организма умом и волей?..

— Семен выдержит, — говорит Феликс не столько Антону, сколько самому себе. — Только бы продержался как можно дольше.

Он задумывается и добавляет:

— Ничего, теперь будет полегче...

— Почему?

— Будет! — загадочно улыбается Феликс. Он не объясняет. Да и говорит это тоже больше себе, чем студенту.

Большевистский центр в последние дни был в особенном напряжении. Через надежных товарищей-финнов стало известно, что департамент полиции ведет розыск Владимира Ильича на территории великого княжества и уже напал на какие-то следы. Хотя Ленин был тщательно законспирирован, жил по чужому паспорту и встречался с очень узким кругом особо доверенных партийцев, нельзя было недооценивать хватки охранников. Центр предложил Владимиру Ильичу перебраться из Куоккалы, с дачи «Ваза», в глубь Финляндии. Некоторое время он провел на небольшой станции Оункиля под Гельсингфорсом, в неприметном доме сестер-финок Винстен, принимавших Владимира Ильича за того, кем он себя называл, — немца доктора Мюллера. Однако и этот дом не мог долго служить надежным укрытием, тем более что надо было продолжать редактирование газеты «Пролетарий» — большевистского органа. Она печаталась в подпольной типографии в Выборге. Получать от товарищей материалы, писать статьи, поддерживать связь с другими членами редакции и типографией... Любая ниточка, уцепись за нее охранники, могла привести в Оункиля. И Большевистский центр решил редакцию «Пролетария» перебазировать в Швейцарию, в Женеву, где газета выходила до начала революции. Но как выскользнуть из сужающегося кольца преследователей?.. Между Финляндией и Швецией через залив курсируют пассажирские пароходы, путь им прокладывают ледоколы, взламывающие еще тонкий, неустоявшийся наст. Нет никакого сомнения, что в крупных портах — в Гельсингфорсе, в Або дежурят филеры охранки. Появись Владимир Ильич на пирсе, его тут же схватят. Оставалась единственная возможность: пробраться на один из островов, рассеянных в прибрежных водах Финляндии; у некоторых пароходы, следующие в Швецию, делают остановки. Мало вероятности, что и на островах караулят агенты полиции. Капитан одного из курсирующих по этой трассе пароходов — «Боре-1» — свой человек. До острова, где сделает остановку «Боре-1», верст пятнадцать. Как пробраться через пролив?..