К западу от смерти - Ривера Луис - Страница 29

Снова послышалось тихое царапание за дверью. Сердце сделало бешеный скачок и заколотилось о ребра. Краем глаза я уловил какое-то движение в комнате. Рассудок завопил: не смотри ТУДА! Делай все, что хочешь, только не смотри! Пока не дочитал рукопись, не поворачивайся. Что бы ни происходило — читай. Ты еще можешь успеть. Можешь… Они пытаются помешать тебе сделать это. Они тоже не хотят проигрывать. И теперь пускают в ход все, что у них есть. Для них это тоже последний шанс. Последняя битва. Читай, читай, читай! И ради всего святого не смотри ТУДА!

Я забыл о лихорадке. Забыл о том, что ни черта не ел уже несколько дней. Забыл о боли и слабости. Я сжигал себя. Стоит хоть на мгновение поддаться болезни и откинуться на подушку, они набросятся на меня. Они… Кто? Призраки? Духи? Живые мертвецы? Какие чудовища бесшумно бродят вокруг моей постели? Какие монстры поджидают меня за порогом номера?

Ночь была наполнена шорохами, скрипами, шепотом, глухими вздохами. За стенкой кто-то плакал, было не разобрать, женщина или ребенок… С улицы доносился многоголосый тоскливый собачий вой.

Какого черта?! Неужели это происходит со мной?! Как это все могло случиться? Кто же они? Кто?

Не смотри ТУДА!..

Я люблю провожать уходящий день на берегу моря. Рокот волн — самая прекрасная музыка, которую знает Танцующий. Но под эту музыку не хочу я кружиться в танце. Под эту музыку душа моя желает петь колыбельную. Ласковы и печальны будут ее слова, как ласков и печален всегда закат на берегу спокойного моря.

Когда на плечи опускается мягкий плащ сумерек, когда легкий ветерок шепчет на ухо милые несуразности, когда первые звезды еще прихорашиваются перед тем, как вспыхнуть на ночном небе, так хорошо вспомнить радости и печали, которые подарил день.

Сумерки — время истины. Слух тонок и легко распознает любую фальшь. Поэтому самые важные вещи нужно говорить на закате дня. В это время легко они найдут дорогу к сердцу.

И если выплеснуть боль сердца можно алым облакам на рассвете (они хорошо понимают эту боль и страдают вместе с тобой), то для закатного неба стоит оставить самые сокровенные тайны.

И самой сокровенной тайной своей делюсь я сейчас.

Светлая пустота в сердце моем. Терпкое вино моей истины разлито по чашам жаждущих. Ни единой капли не осталось в кувшине, который зовется Танцующим. К чему теперь этот кувшин? Он выполнил свое предназначение. И не должен думать о себе больше, чем он есть на самом деле.

Об одном может жалеть он — что не сделали его вместилищем большей истины. И не обрекли его тем самым на еще большие муки. Ибо самых великих мук желает себе свободный, чтобы по-настоящему заслуженной была его свобода. И даже самые въедливые и мелочные судьи — совесть свободного и гордость его — не могли придраться к ней.

Вот о чем жалею я. Поистине, когда дело сделано, начинает оно казаться недостаточно великим. Новых испытаний хочет дух. Доказывать он хочет снова и снова свою силу и свою твердость.

Но не самое ли великое испытание ждет меня на рассвете? Не высший ли выбор свободного — положить руку на плечо смерти, когда можно выбрать жизнь? И смертью своей утвердить навсегда истину, которую раньше доказывал жизнью? И кровью своей окрасить слова, высеченные собственной рукой на скрижалях?

Нет, Танцующий, тебе не о чем жалеть. И нечего больше желать.

Завтра дух твой будет свободен. Легко взмоет он ввысь, туда, где парят лишь орлы.

Не настало ли время выбирать ему новый путь? Тысяча сторон света ляжет перед ним. Куда ринется он? Где найдет он новое пристанище? Где будет набираться он сил для новой истины, как виноградная лоза набирается соков из земли, чтобы затем пролиться освежающим вином?

Вслед за закатным солнцем метнется он! К горному орлу и снежному барсу, к моей горе и моему дереву! Я давал им обещание вернуться. Настал час сдержать слово.

Какая доблесть в том, чтобы лететь навстречу восходу?! Он и сам придет, даже если стоять на месте.

Но не для того были быстры и легки ноги у Танцующего, чтобы стоял он на месте. И не для того быстры и легки крылья у его духа!

Туда, на запад, устремится мой дух. И обогнав солнце, станет он началом нового дня.

И к западу от своей смерти вихрем ворвусь я в новую жизнь!

Так пел Танцующий на берегу моря, провожая последний свой день.

Яркое солнце светило в окно. Ночь кончилась. Я лежал на кровати. Рядом на полу валялась серая папка. Листы из нее вывалились и рассыпались по всей комнате. Баррикады перед дверью не было. Вся мебель находилась на своих местах. Не было и петли… Неужели все-таки это был бред? Как хорошо, если бы это был всего лишь бред!

Я чувствовал себя разбитым, но лихорадка отступила. Меня больше не знобило. Голова была тяжелой, но мысли не путались. В общем, кризис миновал. И я остался жив. Я не знал, действительно ли все закончилось, но все равно чувствовал огромное облегчение. Мне хотелось смеяться. Но вместо этого я тихо заплакал, уткнувшись в подушку. Слишком много мне пришлось пережить. Слишком много… Нервам нужна была разрядка. Я не хотел останавливать слезы…

Наконец, прошло и это. Теперь я лежал, не двигаясь, на смятой постели, и смотрел в окно. Не думал, что еще увижу дневной свет. Но вот наступило утро, а я жив… Эта мысль принесла мне покой и умиротворение. Я лежал и наслаждался непривычным внутренним покоем и тишиной.

Даже когда повернулась ручка входной двери, я не испытал страха. Просто повернул голову, чтобы увидеть, кто пришел. Почему-то я был уверен, что это хозяин отеля. Нормальный живой хозяин отеля. Я даже приготовился заказать бутылку Johnny Drum и пару сэндвичей.

Дверь открылась, и в комнату вошел человек. Это не был хозяин отеля.

Это был мой друг.

Глава 12

Он прошел через комнату и сел в кресло. На нем не было петли. Его лицо не почернело, язык не вываливался. Обычный человек. Только голову он держал как-то странно. Чуть на бок…

Почему-то я не сильно удивился, увидев его здесь. Скорее, наоборот, я недоумевал бы, не встретив его рано или поздно в этом городе. Выходит, хозяин не солгал и ничего не перепутал. Выходит, все еще более запутано, чем я думал раньше…

— Здравствуй, — сказал он. За то время, что мы не виделись, в его голосе появилась легкая хрипотца. Женщинам бы очень понравилось.

Я сел на кровати и привалился спиной к стене. Сидеть прямо было пока тяжело. Болезнь здорово вымотала меня.

— Ну, здравствуй, — ответил я. И замолчал. Все вопросы вдруг исчезли куда-то. Я даже не представлял, что еще можно сказать. Как здоровье?.. Что нового в жизни?.. Так я сказал бы недели четыре назад. Но теперь… Теперь человек, сидящий передо мной, был уже не моим другом. Точнее, не тем человеком, которого я знал когда-то. Знал и любил.

Не знаю, кто из нас изменился. Может, он, может, я. Но нам не понадобилось долго разговаривать, чтобы это понять. Мы чужие. У каждого своя жизнь и свой путь. Возможно, они пересеклись в последний раз.

Мне не было этого жаль. Судя по всему, ему тоже. Разве можно жалеть о наступлении ночи?.. Это не зависит от нас, наших желаний и целей. Просто приходит ночь, и ты должен ее принять. Другого выхода нет. И сожаление здесь неуместно. То же произошло и с нами. Дружба ушла. Виноватых в этом не было. Наши чувства не принадлежат нам. Они приходят и уходят, когда им заблагорассудится. И помешать этому мы не в силах. Если нет желания заниматься самообманом.

— Зачем ты пришел? — спросил я наконец.

— Попрощаться.

— Я так и подумал. Но почему только сейчас?

— Не всегда мы выбираем время… Да и смысла не было.

— Почему?

— Не думаю, что ты все правильно понял бы, приди я хотя бы два дня назад. Сейчас мы можем разговаривать, оба понимая о чем идет речь.

— Ты знаешь, что со мной творилось здесь… — я не спрашивал, я почти утверждал.

Он не стал отрицать. Молча кивнул головой и хрустнул пальцами.