Улица младшего сына - Поляновский Макс - Страница 69

Гул наверху все усиливался. Ребята пытались пробраться к одному укромному лазу, чтобы выглянуть наверх, но часовой в верхнем горизонте не пустил их, да еще пригрозил, что позвонит в штаб. Пришлось вернуться.

Когда шли обратно на нижний горизонт, из-за поворота одной галереи вдруг показался незнакомый человек. Мальчики мигом юркнули за угол бокового хода.

— Гэй, хлопчики! — донесся к ним голос из темноты. — А ну ходите до меня, а то я тут блукаю-блукаю, нияк не могу на волю выйти!

— Молчи! — прошептал Ваня, прикрывая ладонью свет фонаря.

— Надо нашим сказать сейчас же, — решил Володя.

И оба со всех ног кинулись обратно к часовому, который не пустил их на верхний горизонт. Часовой тотчас же позвонил в штаб. Оттуда пришли Иван Захарович Гриценко и Шульгин.

— Кто здесь ходит? — крикнул дядя Гриценко в темный коридор, где слышались шаги неизвестного.

— А с кем имею честь? — донеслось оттуда.

— А ну слушай! — рассердился Гриценко. — Я с тобой шутковать времени не имею! Выходи сюда, на свет, к фонарю. Тогда вот и будешь иметь честь.

Очевидно, хозяйский, спокойный тон дяди Гриценко подействовал на неизвестного, и через минуту в свете фонаря показался молодой остроглазый парень со знаками старшего сержанта в петличках, в плащ-палатке, наброшенной на плечи, и расстегнутой гимнастерке, под которой была видна тельняшка. В руке он держал автомат.

— Слухайте, деды, — примирительно сказал подошедший, — я сюда зашел, а обратно ходу не знаю. Я с нашими от немцев отбивался, а патроны у меня все… и гранату остатнюю кинул. Еле ушел. Загнали они меня сюда, к чертям в пекло.

— А ты насчет чертей полегче, а лучше доложи как полагается, кто такой! — строго приказал дядя Гриценко, медленно поднимая винтовку.

— Старший сержант роты морской пехоты Сосюра Степан… Прибыл без вашего приказания! — Он усмехнулся и покачал головой, поморщившись. — Ну некуда мне, деды, деваться, некуда! Может, вы мне дорожку скажете, как на волю выйти? Там же наши погибают…

— А ну идем с нами! — скомандовал дядя Гриценко и добавил слегка подобревшим голосом: — Выходит, вроде в нашем полку прибыло.

Так партизанский отряд пополнился еще одним человеком — комсомольцем Сосюрой.

Через полчаса в штаб привели еще одного заблудившегося под землей. Это был моряк, интендант Александр Бондаренко. Вместе с бригадой морской пехоты, действовавшей на поверхности и отбивавшейся от наседавших гитлеровцев, он держал оборону возле одного из входов в каменоломни. Во время боя у него отказал автомат. Бондаренко отстреливался из пистолета. Фашисты отрезали его от товарищей; они окружили одинокого, но продолжавшего отстреливаться офицера. Бондаренко увидел среди камней спасительный ход, скатился в него и оказался в каменоломнях. Здесь он сейчас же начал приводить в порядок свой автомат. Тут его и застали обходившие галереи партизаны. В штабе тщательно проверили документы Сосюры и Бондаренко и предложили обоим пока остаться в отряде. Они с полной готовностью согласились. Истомленные бессонными боевыми ночами, обросшие, тяжело дышащие, оба еще неуверенно осматривались в подземелье. Глубоко запавшие глаза их доверчиво и внимательно смотрели в лица собравшихся партизан.

— Словом, пополнение прибывает, — радушно заключил Зябрев.

После обеда Манто подкатил свой мотоцикл к штабу и пристроил его в одной из маленьких тупиковых галерей. Володя помог ему тянуть провод в штаб. Вскоре, два раза стрельнув выхлопом и этим едва не вызвав тревогу в каменоломнях, мотоцикл дяди Яши весело затрещал, и в штабе над столом зажглась яркая электрическая лампочка, ввернутая Володей в патрон, пристроенный на потолке. И командир Зябрев, и комиссар Котло, и начальник штаба Лазарев, и главный подрывник Жученков, находившиеся в тот момент здесь, в штабе, — все хвалили Манто и его молодого помощника.

— От имени командования выражаю благодарность, — сказал Зябрев. — Освещение — лучше не надо! Только давайте-ка его выключим сейчас, а то от твоей электростанции, Яков Маркович, звуку больше, чем свету. Очень уж тарахтит движок твой. Нам до поры до времени давать знать о себе врагу — дело излишнее.

Воспользовавшись хорошим настроением командира, Володя, собравшийся было уже уходить, вернулся к столу, за которым сидел Зябрев.

— Можно мне сказать вам, Александр Федорович? Мы вот все — и Ваня, и я, и еще Толя Ковалев, — все, кто уже пионеры, мы сегодня решили, что вы нас должны послать в разведку. Мы ведь тут знаем все ходы… Сегодня даже лазили… И нас наверху не заметят совсем… И мы решили…

— Это кто же так решил? — поинтересовался командир.

— Ну, мы все так решили…

— Ага, — серьезно протянул командир, — вы решили? Ну, тогда все. Зови сюда всех, кто решал.

Через минуту Володя привел в штаб Ваню Гриценко и Толю Ковалева.

— Так, — сказал командир, оглядывая всех троих мальчиков. — Вот Дубинин Володя сообщил мне, будто вы решили, что мы должны вас послать в разведку. Верно это?

— Верно, — в один голос подтвердили Ваня и Толя.

— Вы решили, а мы, значит, должны? Так? — переспросил командир. Он встал и обратился к комиссару: — Ну, Иван Захарович, слезай со своего места. И ты, товарищ Лазарев, вставай. Наше дело теперь очень упростилось. За нас все решают. Нечего нам с вами и головы ломать… Прошу вас, товарищи, — сказал командир, поворачиваясь к ребятам. — Это я вам говорю, Володя, Толя, Ваня. Вот садитесь сюда. Ну, что ж стоите? Садитесь сюда.

Командир поднялся, подошел к ребятам и стал их подталкивать к табуреткам, которые стояли возле стола. Ребята слегка упирались, но сильные руки командира сграбастали их всех троих и перенесли к тому месту, где только что сидели сам командир, комиссар и начальник штаба. Затем Зябрев, все так же сохраняя серьезное выражение на лице, усадил всех на табуреты. Котло, Лазарев и Жученков уселись в стороне на койках и с любопытством следили за действиями командира.

— Ну, Дубинин Володя, — сказал Зябрев, — раз вы уже все решили, так действуйте. Вот ты, Дубинин, теперь командир, и ты отвечаешь за каждого из нас, за каждую из пятидесяти живых душ. Что бы ни случилось в каменоломнях, за все ты в ответе с этой минуты. За каждого человека с тебя спрос будет. И ответ тебе придется держать не только перед собственной совестью, но и перед всем народом, перед партией. Понял? Принимай дела. Вот тут все записано. Раз вы все так просто сами решили, так вам, верно, это дело проще дается, чем нам вот с товарищем комиссаром и начальником штаба.

В штаб, приподняв плащ-палатку, — висевшую у входа, заглянул Важенин. Он увидел командиров, сидевших на койках, и трех мальчуганов, которые хотя и восседали за командирским столом, но сейчас совсем не походили на начальников и, видно, не знали, куда им деваться. Важенин стал осторожно пятиться, убирая голову из-под завесы, но командир уже заметил его:

— Давай, давай, Важенин, заходи!

— Товарищ командир, — сказал Важенин, входя, — там, на секторе «Киев», движение какое-то в верхней штольне. Надо бы держать усиленный пост да так дело организовать, чтобы им питание туда носили, прямо на место, чтобы никто не отлучался. А потом, хорошо бы нам оружейную мастерскую поставить. От сырости затворы заедает… Потом я еще хотел сказать, товарищ командир…

— Вот ты со всем этим к нашим пионерам обращайся, — отвечал командир, — они за нас все решать взялись…

Володя и два его приятеля сидели за столом потупив голову: уши у них горели от конфуза. Они уже не чаяли выбраться отсюда. Володя впервые наглядно представил себе, какое это трудное и непомерно тяжкое бремя — быть в ответе за стольких людей, руководить ими, решать самые большие дела и тотчас же совсем малые, знать, что на тебя надеются люди и доверяют тебе свою жизнь, свою судьбу, свое дело. На одну лишь минуту и, конечно, ради шутки и поучения посадил его командир на свое место, а место это уже жгло Володю. Каково же было вот этому высокому, красивому человеку с черными блестящими глазами, который ни на минуту не снимал с себя такого бремени!