Словенка (СИ) - Романовская Ольга - Страница 37

Бодрые, весёлые, довольные, с полными лукошками возвращались девки домой. У ворот натолкнулась Гореслава на Ермила. Кметь помялся немного, а потом протянул ей камешек чудесный на кожаном шнурочке.

— Это Громовое Яйцо жалует тебе князь за заботу.

Камешек большой был — с кулачок детский, и узор по нему голубоватыми кругами да прожилками от центра разбегался.

Велела поблагодарить Светозара Наумовна, хотела уйти, но видит: парень с ноги на ногу мнётся, не уходит.

— Чего тебе ещё, Ермил?

— Радость Твёрдовна велела передать, чтоб пришла ты на закате к Перунову дубу.

— И давно ж ты у ней на побегушках?

— Да поймала она за рукав, долго упрашивала. Почему ж просьбу девичью не уважить, — обиделся кметь, в сторону смотрел, а потом важно сказал: — Пойду я, в крепости у гридня дел много поважнее, чем с девками беседовать.

… Незадолго до заката сняла Гореслава одинцы и колечко дарёное — мало ли, что случится может — прикрепила к поясу конёк-оберег, Эриков подарок, вздохнула тяжко и пошла со двора. Знала она, зачем позвала её супротивница: за внимание княжеское пенять будет.

Перунов дуб рос на самой вершине Зелёной Горки, у крутого песчаного обрыва над Соловкой. Закат окрасил листву в червлёные краски, бликами играл на морщинистой коре. Дубу этому было больше ста зим, и ствол его на высоте двух саженей от земли разветвлялся на пять толстых ветвей, казалось, подпиравших небо.

Наумовна побоялась прислониться к морщинистому стволу и присела возле выступавшего из земли корня.

Радость Твёрдовна пришла вскорости. Чёрные глаза, словно каменья заморские, блестели; коса цвета вороного крыла змеёй вилась по спине. Была она ростом чуть поменьше Гореславы, но из-за худощавости казалась выше. "И в кого она пошла, такая чёрная, большеглазая?" — подумала девушка.

Радость немного постояла, разглядывая Наумовну, а потом смело подошла к Перунову дубу.

— Ты, что ли, Гореслава, Наумова дочь? — с усмешкой спросила чёрноволосая, и глаза у неё сверкнули, словно угли печные.

— Я. А ты, кажись, Радостью Твёрдовной зовешься, — не испугалась девка, так же бойко отвечала.

— А знаешь ли ты, что князь наш Светозар мне мил?

— Весь Градец знает это.

— Тогда почто ты у меня отбить хочешь?

— Никого я у тебя не отбивала.

— Лжёшь, знаю всё: и то, как ты вкруг него вилась и как зельем ведьмачим опоила. Совсем забыл меня. Прихожу я в крепость, а он велит передать, чтоб уходила. И всё из- за тебя.

— Если он тебя бросил — не моя в том вина.

— Врёшь, травами своими его опоила, голову вскружила моему соколу.

Хотела ответить Гореслава словом едким, но ухватила её Радость за косу и к обрыву потащила.

— Гуляла бы ты, пришлая, с Ермилом, а на чужих парней бы не зарилась, — приговаривала девка и царапалась, как кошка.

Но не такова была Наумовна, чтобы такое простить, извернулась, схватила супротивницу за пояс. Завизжала Твёрдовна, зубами в руку ей вцепилась. Однако, не помогла ей кошачья повадка: сумела-таки Гореслава развязать ей пояс. Что уж тут поделать — отступила Радость, губки покусывала, а пояс с оберегами в руку у Наумовны повис сиротливо. Какой позор на девичью голову; хорошо, что люди не видали.

— Пояс я тебе отдам, но впредь не называй меня ведьмой. Никогда я зелья приворотного не варила, и перед людьми меня не стыди.

Вырвала свой пояс Твёрдовна, быстрыми шагами пошла вниз по Зелёной Горке. А Гореслава постояла маленько и тоже к Градцу пошла окружной дорогой.

Ужели не люба ему больше Радость, ужели не быть ей княгиней? И не верилось в то девке, обмануть себя надеждой ложной боялась. Но не спроста же говорила ей слова обидные чёрноглазая; знать, действительно стали приворотными травы лесные.

Когда переходила девка Соловку, то посмеялась над видом своим. Нет, краше разукрасила её Твёрдовна, чем Всезнава с подруженьками. Бедовая девка. Гореслава осторожно умыла лицо, переплела косу и в город поспешила. Солнышко уж закатилось, поэтому не боялась Наумовна, что кто-то заметит её, такую красивую. Лишь бы только кметей не повстречать!

10

Говорят, сердце девичье недолго кручинится, так и с Радостью приключилось. В первые-то дни после встречи у Перунова дуба она стороной парней с девками обходила, всё на крепость посматривала. Помнится, дивилась тогда Гореслава, откуда в чёрноволосой девке столько злости, но потом дивиться перестала, когда рассказали, что род Твёрдовны из-за моря и будто бы прабабка её гречанкой была. Но люди много бают, да не всё быль.

… А Радость Твёрдовна нового дролю себе нашла. Как-то пошла Наумовна в крепость, чтобы с Ермилом поговорить и о здоровье княжеском справиться. В Градце её теперь все знали: отроки у ворот словом ласковым перебрасывались, кмети её по имени-отчеству величали. Итак, шла она и с Соболько, забавным чернявым отроком, беседовала, когда Радость Твёрдовну увидала. Девка к ней спиной стояла, на плечо Будимиру голову положила и о чём-то с ним ворковала., а кметь стоял да улыбался. Потом Твёрдовна засмеялась и ещё крепче к парню прижалась.

Наумовна подошла поближе к бывшей супротивнице, наблюдая за тем, как Будимир медленно уводит Радость к воротам, где расторопный, бывший у него в услужении корел поджидал его с конём на поводу. "Сейчас на Соловку поедут звёздами любоваться, — подумала девка. — Быстро же ей другой полюбился. Да кто — Будимир! Светозара жаль: сорокой — пустозвонкой девка его оказалась. А я-то и поверить была готова, что любит она его".

Соболько, вертевшийся возле неё, позвал. Гореслава обернулась, подошла.

— Ермила я видел, он просил позвать тебя.

— Уже иду. А ты ступай, а то Услада на меня глазами волчьими смотрит.

Парня как ветром сдуло.

Ермил ждал её возле гридницы, как заприметил девку, так сразу же навстречу ей пошёл.

— Здравствуй, Гореслава. Вечерок сегодня славный, да и ночка будет звёздная. Прогуляемся?

— Почему ж нет. Мне Соболько сказал, что ты звал меня…

— Звал. Хотел с тобой погулять, поговорить.

… Звёзд на небе будет видимо-невидимо, а пока небо — светлое ещё от недавно зашедшего солнца.

Шли они медленно вдоль крепостных посолонь, туда, где Соловка огибала город ещё одним полукольцом. На берегу парни развели костры, возле которых прогуливались с девками; иной раз какая-нибудь пара бралась за руки, разбегалась и прыгала через дрожащее пламя.

— Никогда я здесь не была, — прошептала Наумовна, осматривая серебристую рябь воды, в которой бликами играли костры.

— А там спит море-Нево, — Ермил указал посолонь, где неясной полосой темнел лес.

— Хорошо-то как, словно в Ирий попала, — Гореслава подошла к одному из костров и прислушалась к девичьему говору. Кажется, среди прочих голосов узнала она и голос Зари.

— Везде поспеет девка-солнышко, — мысленно усмехнулась девка.

Ермил отошёл куда-то; вернулся он чуть погодя и странно как-то улыбался.

— Гореслава, дует от реки, отойдём.

Наумовна послушно пошла за ним к зарослям волховы, не смея спросить, что задумал кметь.

Из-за листьев пробивался яркий огонёк костра.

— Там, за волховой, пригорок; присядь на него, на воду посмотри. А я скоро вернусь.

Девка плечами передёрнула, к пригорку не пошла. Ермил с ней спорить не стал, махнул рукой и вернулся к реке, откуда доносилась весёлая девичья песня.

Гореслава постояла немного и пошла прочь.

— Добрый вечер тебе, Гореслава Наумовна, — голос раздался с того самого пригорка, куда звал её кметь. — Вижу, Ермил плохо просьбу мою исполнил.

Наумовна обошла волхову, прошла ещё немного до пригорка и увидала костёр, одиноко горевшему у самой воды. "И стоило Ермилу так плутать, чтобы от реки к реке придти", — усмехнулась про себя девка и присела возле огня, там, куда указал ей князь. Его она сразу узнала: ни голос, ни лицо не изменила болезнь.

— Давненько ты в крепость не заходила, — Светозар поворошил угли в костре. Гореславе показалось, что когда-то она уже видела эти прыгающие искорки огня, наверное, у свеев. Только тогда всё было иначе.