Особая реальность - Кастанеда Карлос - Страница 18

Дон Хуан умолк и, казалось, поддался грусти, но тут же, улыбнувшись, потрепал меня по голове.

— Так что можешь считать: когда умирает любимый человек, управляемая глупость сводится к переключению зрения.

Я подумал о тех, кто мне дорог, и волна жалости к самому себе захлестнула меня.

— Ты счастливый, дон Хуан, — сказал я, — можешь переключать зрение. Мне дано только смотреть.

Он рассмеялся.

— Счастливый, как ломовая лошадь. Нелегкий это труд!

Тут рассмеялся и я. А потом вновь стал донимать дона Хуана вопросами — возможно, лишь затем, чтобы разогнать свою печаль.

— Если я правильно тебя понял, — начал я, — единственные действия человека знания, которые не являются управляемой глупостью, — это те, которые он совершает с помощью своего гуахо или Мескалито. Правильно?

— Правильно, — усмехнулся дон Хуан. — Гуахо и Мескалито — не чета нам, людям. Управляемая глупость приложима только ко мне самому и к тому, что я делаю, находясь среди людей.

— Но вполне логично допустить, что человек знания может воспользоваться управляемой глупостью по отношению к своему гуахо или Мескалито.

Дон Хуан уставился на меня.

— Вот куда завели тебя мысли, — сказал он. — Человек знания не думает, ему такое и в голову не придет. Начнем с меня. Я сказал, что управляемая глупость применима к тому, что я делаю, находясь среди людей. Это потому, что я могу видеть людей. А вот про своего гуахо я этого сказать не могу, он для меня загадка. Поэтому управляемая глупость здесь не работает. В отношениях с гуахо или Мескалито я — всего лишь человек, который научился видеть, который поражается тому, что ему открывается, и который никогда не поймет всего, что его окружает.

Теперь что касается тебя. Станешь ты человеком знания или нет — мне все равно. А для Мескалито это не так, иначе он не стал бы проявлять к тебе интерес. Я могу заметить его интерес и действовать соответственно, но понять его намерения не в силах.

6

5 октября 1968 года, когда мы, собравшись ехать в центральную часть Мексики, садились в машину, дон Хуан задержал меня.

— Я уже говорил, — сказал он серьезно, — что нельзя открывать людям ни имя колдуна, ни место, где он пребывает. Когда дело касается меня, ты, кажется, это выполняешь. Хочу попросить о том же и для моего друга, к которому мы едем. Можешь звать его Хенаро.

Я напомнил дону Хуану, что никогда не подводил его.

— Знаю, — согласился он. — Но иногда ты бываешь слишком беспечным.

Я стал возражать. Дон Хуан сказал, что хотел напомнить лишь одно: кто легкомысленно относится к колдовству, тот играет со смертью.

— Но довольно об этом, — сказал дон Хуан. — Как только сядем в машину, я и словом не обмолвлюсь о Хенаро. А тебе советую привести в порядок свои мысли. При встрече с ним голова должна быть ясной и свободной от сомнений.

— От каких сомнений?

— От любых. Когда встретишься с ним, будь прозрачным, как стекло. Помни: он тебя видит.

Эти странные предостережения меня напугали. Я сказал, что, может быть, мне вообще лучше не встречаться с его другом, а лишь подвезти дона Хуана и уехать.

— Ну зачем же так, это только предостережение, — ответил дон Хуан. — Однажды ты уже встречался с колдуном, и он чуть не убил тебя. Я говорю о Висенте. Так что берегись и на этот раз!

Добравшись до Центральной Мексики, мы потратили еще два дня, пешком пробираясь от места, где оставили машину, до жилища дона Хенаро — небольшой хижины на склоне горы. Дон Хенаро, словно поджидая нас, стоял в дверях. Я сразу узнал его, потому что видел его раньше, хотя и мельком, когда привозил дону Хуану свою книгу. Тогда мне показалось, что он одних лет с доном Хуаном; сейчас понял, что он моложе, лет шестидесяти с небольшим. Он был очень смуглый и жилистый, стройнее, чем дон Хуан, и ниже ростом. Густые, тронутые сединой волосы закрывали уши и лоб, лицо было круглое, с грубоватыми чертами, большой нос делал его похожим на хищную птицу.

Сперва дон Хенаро заговорил с доном Хуаном. Тот утвердительно кивал головой. Разговор был коротий и не на испанском, так что я ничего не понял. Затем повернулся ко мне.

— Прошу пожаловать в мою скромную хижину! — произнес он по-испански.

Эти слова мне приходилось слышать в разных уголках Мексики. Но, произнеся их, дон Хенаро вдруг без всякой причины засмеялся, и я понял: это управляемая глупость. Его, конечно же, ничуть не волновало, что его дом — скромная хижина. Дон Хенаро сразу мне понравился.

Первые два дня мы ходили в горы собирать травы. Отправлялись на рассвете втроем. Дон Хуан и дон Хенаро поднимались, вероятно, в какое-то заветное место, а меня оставляли в лесу. Там было хорошо; я не замечал, как бежит время, не тяготился одиночеством. Я целиком отдался поиску трав, которые указал мне дон Хуан.

Домой возвращались к вечеру. Я так уставал, что тут же засыпал.

Третий день был не похож на первые два. На этот раз мы остались втроем, и дон Хуан попросил дона Хенаро показать мне, как разыскивать некоторые растения. Вернулись вскоре после полудня. Старики уселись возле хижины и несколько часов провели в полном молчании, словно в трансе. А между тем они не спали: я прошелся раза два мимо и заметил, что дон Хуан смотрит на меня и дон Хенаро — тоже.

— Собирая растения, надо с ними разговаривать, — как бы ни с того ни с сего произнес дон Хуан. Он повторил сказанное трижды, желая, видимо, подчеркнуть важность своих слов.

— С растениями нужно разговаривать, чтобы их увидеть, — продолжал он. — Чтобы познакомиться с каждым. Тогда они расскажут все, что ты хочешь узнать.

День клонился к вечеру. Дон Хуан сидел на большом плоском камне, глядя на запад; дон Хенаро — рядом на соломенной циновке, лицом к северу. В первый же день дон Хуан объяснил, что это их «позы» и что я должен сидеть напротив них, лицом на юго-восток, а на них глядеть лишь мельком.

— Верно я говорю? — обратился дон Хуан к дону Хенаро. Тот утвердительно кивнул.

Я сознался, что не придерживался его наставлений, — разговаривать с растениями казалось мне нелепым.

— Ты никак не хочешь понять, что колдовство — не шутка, — строго сказал дон Хуан. — Когда колдун видит, он обретает силу.

Дон Хенаро глядел на меня в упор. Я делал записи, и, видимо, это его озадачило. Он улыбнулся, покачал головой, потом что-то сказал дону Хуану. Тот пожал плечами. Дон Хуан привык к тому, что я постоянно пишу, и вел разговор, не обращая на это внимания. Но дон Хенаро не мог унять смеха, и, чтобы не нарушать хода беседы, я отложил блокнот.

Дон Хуан повторил, что колдовство — не шутка, ибо на каждом шагу колдун играет со смертью. Потом обратился к дону Хенаро и рассказал, как в одну из ночных поездок я увидел огни настигающей нас смерти. Эта история почему-то развеселила дона Хенаро — он буквально катался по земле от смеха.

Дон Хуан извинился передо мной и сказал, что его друг подвержен приступам смеха. Я обернулся, думая, что дон Хенаро по-прежнему катается по земле, — и увидел его в необычной позе. Он стоял на голове без помощи рук и скрестив ноги, будто сидит. Зрелище было столь неожиданным и нелепым, что я подпрыгнул. Но прежде, чем я осознал, что дон Хенаро проделал нечто фантастическое с точки зрения механики человеческого тела, он уже сидел в прежней позе. Дон Хуан, видимо, знал, как это делается, и приветствовал трюк своего друга громким хохотом.

Заметив, что я ошеломлен, дон Хенаро дважды хлопнул в ладони и опрокинулся на спину. Он, несомненно, хотел привлечь мое внимание: несколько раз заваливался на спину, сохраняя позу сидящего человека и упираясь головой в землю. Потом с силой вытолкнул тело в вертикальное положение и «просидел» так какое-то время на собственной голове.

Наконец старики угомонились, и дон Хуан продолжил разговор. Я сел поудобнее. На этот раз он не улыбался, как бывало, когда я внимательно слушал его слова. Дон Хенаро снова уставился на меня, будто ждал, когда я примусь писать, но я не стал этого делать. Дон Хуан тем временем отчитывал меня за то, что, собирая растения, я с ними не разговариваю, как он велел. Ты погубил растения, сказал он, и они могли бы тебя погубить. Наверняка они рано или поздно навлекут на тебя болезнь. Ты решишь, что у тебя обычный грипп, и ни за что не догадаешься об его истинной причине.