Жди меня (стихотворения) - Симонов Константин Михайлович - Страница 10

10

Орлы

Там, где им приказали командиры,С пустыми карабинами в рукахОни лежали мертвые, в мундирах,В заморских неуклюжих башмаках.Еще отбой приказом отдан не был,Земля с усталым грохотом тряслась,Ждя похорон, они смотрели в небо;Им птицы не выклевывали глаз.Тень от крыла орлиного ни разуЕще по лицам мертвых не прошла.Над всею степью, сколько видно глазу,Я не встречал ни одного орла.Еще вчера в батальные картиныХудожники по памяти отцовВписали полунощные равниныИ стаи птиц над грудой мертвецов.Но этот день я не сравню с вчерашним,Мы, люди, привыкаем ко всему,Но поле боя было слишком страшным:Орлы боялись подлетать к нему.У пыльных юрт второго эшелона,Легко привыкнув к тыловым огням,На вешках полевого телефонаОни теперь сидят по целым дням.Восточный ветер, вешками колыша,У них ерошит перья на спине,И кажется: орлы дрожат, заслышаОдно напоминанье о войне.1939

Сверчок

Мы довольно близко видели смертьи, пожалуй, сами могли умереть,мы ходили везде, где можно ходить,и смотрели на все, на что можно смотреть.Мы влезали в окопы,пропахшие креозотоми пролитым в песок сакэ,где только что нашикололи техи кровь не засохла еще на штыке.Мы напрасно искали домашнюю жалость,забытую нами у очага,мы здесь привыкали, что быть убитым —входит в обязанность врага.Мы сначала взяли это на веру,но вера вошла нам в кровь и плоть;мы так и писали:«Если он не сдается —надо его заколоть!»И честное слово, нам ничего не снилось,когда, свернувшись в углу,мы дремали в летящей без фар машинеили на твердом полу.У нас была чистая совесть людей,посмотревших в глаза войне.И мы слишком много видели днем,чтобы видеть еще во сне.Мы спали, как дети,с открытыми ртами,кое-как прикорнув на тычке...Но я хотел рассказать не об этом.Я хотел рассказать о сверчке.Сверчок жил у нас под самой крышеймежду войлоком и холстом.Он был рыжий и толстый,с большими усамии кривым, как сабля хвостом.Он знал, когда петь и когда молчать,он не спутал бы никогда;он молча ползал в жаркие днии грустно свистел в холода.Мы хотели поближе его разглядетьи утром вынесли за порог,и он, как шофер, растерялся, увидевсразу столько дорог.Он удивленно двигал усами,как и мы, он не знал почемубольшой человек из соседней юртыподошел вплотную к нему.Я повторяю:сверчок был толстый,с кривым, как сабля, хвостом,но всего его, маленького,можно былонакрыть дубовым листом.А сапог был большой —сорок третий номер,с гвоздями на каблуке,и мы не успели еще подумать,как он стоял на сверчке.Мы решили, что было б смешно сердиться,и завели разговор о другом,но человек из соседней юртыбыл молча объявлен нашим врагом.Я, как в жизни, спутал в своем рассказеи важное и пустяки,но товарищи скажут,что все это правдаот первой до последней строки.1939

Фотография

E. Л.

Я твоих фотографий в дорогу не брал:Все равно и без них – если вспомним – приедем.На четвертые сутки, давно переехав Урал,Я в тоске не показывал их любопытным соседям.Никогда не забуду после боя палатку в тылу,Между сумками, саблями и термосами,В груде ржавых трофеев, на пыльном полу,Фотографии женщин с чужими косыми глазами.Они молча стояли у картонных домов для любви,У цветных абажуров с черным чертиком, с шелковой рыбкой:И на всех фотографиях, даже на тех, что в крови,Снизу вверх улыбались запоздалой бумажной улыбкой.Взяв из груды одну, равнодушно сказать: «Недурна»,Уронить, чтоб опять из-под ног, улыбаясь, глядела.Нет, не черствое сердце, а просто война:До чужих сувениров нам не было дела.Я не брал фотографий. В дороге на что они мне?И опять не возьму их. А ты, не ревнуя,На минуту попробуй увидеть, хотя бы во сне,Пыльный пол под ногами, чужую палатку штабную.1939