Жди меня (стихотворения) - Симонов Константин Михайлович - Страница 27

27

Каретный переулок

За окном пепелища, дома черноребрые,Снова холод, война и зима...Написать тебе что-нибудь доброе-доброе?Чтобы ты удивилась сама.До сих пор я тебя добротою не баловал,Не умел ни жалеть, ни прощать,Слишком горькие шутки в разлуке откалывал,Злом на зло привыкал отвечать.Но сегодня тебя вдруг не злой, не упрямою,Словно при смерти вижу, родной,Словно это письмо вдруг последнее самое,Словно кончил все счеты с тобой.Начинаются русские песни запевочкой,Ни с того ни с сего о другом:Я сегодня хочу увидать тебя девочкойВ переулке с московским двором.Увидать не любимой еще, не целованной,Не знакомою, не женой,Не казнимой еще и еще не балованнойПеременчивой женской судьбой.Мы соседями были. Но знака секретногоТы мальчишке подать не могла:Позже на пять минут выходил я с Каретного,Чем с Садовой навстречу ты шла.Каждый день пять минут; то дурными, то добрымиБыли мимо летевшие дни.Пять минут не могла подождать меня вовремя.В десять лет обернулись они.Нам по-взрослому любится и ненавидится,Но, быть может, все эти годаЯ бы отдал за то, чтоб с тобою увидетьсяВ переулке Каретном тогда.Я б тебя оберег от тоски одиночества,От измены и ласки чужой...Впрочем, все это глупости. Просто мне хочетсяС непривычки быть добрым с тобой.Даже в горькие дни на судьбу я не сетую.Как заведено, будем мы жить...Но семнадцатилетним я все же советуюРаньше на пять минут выходить.1942

Дожди

Опять сегодня утром будетПочтовый самолет в Москву.Какие-то другие людиЛетят. А я все здесь живу.Могу тебе сказать, что тутВсе так же холодно и скользко,Весь день дожди идут, идут,Как растянувшееся войско.Все по колено стало в воду,Весь мир покрыт водой сплошной.Такой, как будто бог природуПрислал сюда на водопой.Мы только полчаса назадВернулись с рекогносцировки,И наши сапоги висятУ печки, сохнут на веревке.И сам сижу у печки, сохну.Занятье глупое: с утраОпять поеду и промокну —В степи ни одного костра.Лишь дождь, как будто он привязанНавеки к конскому хвосту,Да свист снаряда, сердце разомРоняющего в пустоту.А здесь, в халупе нашей, все жеМы можем сапоги хоть снять,Погреться, на соломе лежа.Как видишь – письма написать.Мое письмо тебе свезутИ позвонят с аэродрома,И ты в Москве сегодня ж домаЕго прочтешь за пять минут.Увидеть бы лицо твое,Когда в разлуке вечерамиВдруг в кресло старое моеВлезаешь, как при мне, с ногами.И, на коленях разложивБессильные листочки писем,Гадаешь: жив или не жив,Как будто мы от них зависим.Во-первых, чтоб ты знала: мыУж третий день как наступаем,Железом взрытые холмыТо вновь берем, то оставляем.Нам в первый день не повезло:Дождь рухнул с неба, как назло,Лишь только, кончивши работу,Замолкли пушки, и пехотаПошла вперед. А через часСреди неимоверной, страшнойВоды, увязнувший по башню,Последний танк отстал от нас.Есть в неудачном наступленьеНесчастный час, когда оноУже остановилось, ноВойска приведены в движенье.Еще не отменен приказ,И он с жестоким постоянствомВ непроходимое пространство,Как маятник, толкает нас.Но разве можно знать отсюда —Вдруг эти наши три версты,Две взятых кровью высотыНужны за двести верст, где чудоПрорыва будет завтра в пять,Где уж в ракетницах ракеты.Москва запрошена. Ответа нет.Надо ждать и наступать.Все свыклись с этой трудной мыслью:И штаб, и мрачный генерал,Который молча крупной рысьюПоля сраженья объезжал.Мы выехали с ним верхамиПо направленью к Джантаре,Уже синело за холмами,И дело близилось к заре.Над Акмонайскою равнинойШел зимний дождь, и все сильней,Все было мокро, даже спиныПонуро несших нас коней.Однообразная картинаТрех верст, что мы прошли вчера,В грязи ревущие машины,Рыдающие трактора.Воронок черные болячки.Грязь и вода, смерть и вода.Оборванные проводаИ кони в мертвых позах скачки.На минном поле вперемежкуТела то вверх, то вниз лицом,Кик будто смерть в орла и решкуИграла с каждым мертвецом.А те, что при дороге самой,Вдруг так похожи на детей,Что, не поверив в смерть, упрямоВсе хочется спросить: «Ты чей?»Как будто их тут не убили,А ехали из дома в домИ уронили и забылиС дороги подобрать потом.А дальше мертвые румыны,Где в бегстве их застиг снаряд,Как будто их толкнули в спину,В грязи на корточках сидят.Среди развалин Джантары,Вдоль южной глиняной ограды,Как в кегельбане для игры,Стоят забытые снаряды.Но словно все кругом обман,Когда глаза зажмуришь с горя,Вдруг солью, рыбой сквозь туманНет-нет да и потянет с моря.И снова грязь из-под копыт,И слух, уж сотый за неделю,О ком-то, кто вчера убит,И чей-то возглас: «Неужели?»Однако мне пора кончать.Ну что ж, последние приветы,Пока фельдъегеря печатьНе запечатала пакеты.Еще одно. Два дня назад,Как в детстве, подогнувши ноги,Лежал в кювете у дорогиИ ждал, когда нас отбомбят.Я, кажется, тебе писал,Что под бомбежкой, свыкшись с нею,Теперь лежу там, где упал,И вверх лицом, чтобы виднее.Так я лежал и в этот раз.Грязь, прошлогодняя осока,И бомбы прямо и высоко,И, значит, лягут сзади нас.Я думал о тебе сначала,Потом привычно о войне,Что впереди зениток мало,Застряли где-то в глубине.Что танки у села КорпечаСтоят в грязи, а дождь все льет.Потом я вспомнил нашу встречуИ ссору в прошлый Новый год.Был глупый день и злые споры,Но до смешного, как урок,Я, в чем была причина ссоры,Пытался вспомнить и не мог.Как мелочно все было этоПеред лицом большой беды,Вот этой каторжной воды,Нас здесь сживающей со света.Перед лицом того солдата,Что здесь со мной атаки ждетИ молча мокрый хлеб жует,Прикрыв полой ствол автомата.Нет, в эти долгие минутыЯ, глядя в небо, не желалНи обойтись с тобою круто,Ни попрекнуть тем, что я знал.Ни укорить и ни обидеть,А, ржавый стебель теребя,Я просто видеть, видеть, видетьХотел тебя, тебя, тебя,Без ссор, без глупой канители,Что вспомнить стыдно и смешно.А бомбы не спеша летели,Как на замедленном кино...Все. Даль над серыми полямиС утра затянута дождем,Бренча тихонько стременами,Скучают кони под окном.Сейчас поедем. Коноводы,Собравшись в кучу у крыльца,Устало матерят погодуИ курят, курят без конца.1942, Крым