Жертвы дракона - Тан-Богораз Владимир Германович - Страница 18

18

Наконец мясо было разделено на части. Ребятишки оставили чужестранцев и подскочили к женщинам. Самый нетерпеливый, не дожидаясь, схватил кусок и хотел убежать, но женщина поймала его за ухо.

— Мам! — закричал он жалобно и тотчас же закусил похищенный кусок и стал грызть его, ворча и задыхаясь.

Женщина бросила в огонь кусок жиру.

— Ам! — сказала она. На языке Гррамов это означало, по-видимому, "ешь!"

Она даже челюстями задвигала, изображая процесс еды. Это была жертва огню.

Через минуту все Гррамы сидели с кусками козлиного мяса в руках и с остервенением грызли сырые волокна и крепкие хрящи.

Анаки вообще-то ели и сырое мясо, не только вареное. Но в эту минуту, повинуясь безотчетному чувству, Яррий взял свою часть, наткнул ее на палку и поставил жариться у огня. Один из маленьких Гррамов тотчас же оторвался от своего куска, поддел его на палку и стал жарить у огня, подражая Яррию.

— Сгорит, — сказал Яррий, видя, что мальчик придвинул мясо слишком близко к огню. Женщина взяла у мальчика кусок и стала поджаривать его на огне с большим вниманием. Другие дети тотчас же побросали свои куски и стали теребить женщин.

— Мам, мам! — кричали они наперерыв.

Скоро весь костер был заставлен импровизированными вертелами с жарким. В этот вечер Яррий, помимо желания, своим примером увлек все племя Гррамов на более высокую кулинарную ступень.

Загонщик Гррам ел медленно и с достоинством. Окончив свою долю, он посмотрел на Яррия, потом взял копье, прислоненное рядом к стене, и стал внимательно рассматривать кремневое лезвие, обвязки из сухожилий, потрогал пальцами грани кремня, даже на язык попробовал, потом одобрительно покачал головой и отставил копье в сторону.

Молодой Гррам сидел на почтительном расстоянии и, не отрываясь, смотрел на белое лицо Ронты, и в глазах его перебегали отсветы от дымно-багрового костра.

Третий охотник неожиданно схватил палку и бросил ее в противоположную стену навесно, как дротик. Он тоже подражал манере Яррия. Палка отскочила назад и ударила в плечо женщину. Она сердито заворчала, потом засмеялась, схватила ветку и бросила в голову охотнику. Они тотчас же схватились и стали возиться, а дети прыгали кругом и весело кричали: "Гррм, Гррм!"

Ронта смотрела на эту возню с удивлением. Анакские нравы не допускали ничего подобного. Но скоро все прекратилось. Гррамы стали укладываться на ночлег парами и гнездами: мужчина, женщина и маленькие дети вместе.

Одна из женщин подбросила дров в огонь и села настороже у груды сухих сучьев, приготовленных на ночь. Гррамы слишком ценили свой огонь, чтобы оставить его без наблюдения и пищи даже на время ночного сна. Женщины Гррамов не усыпляли углей под серой золою. Они хранили свой племенной очаг живым и бессонным с утра до вечера и с вечера до утра.

Усталая Ронта тоже свалилась на груду листьев и тотчас же заснула. Яррий улегся рядом, сжимая копье, готовый вскочить на ноги при первой тревоге.

ГЛАВА 7

Праздник любви должен был совершиться в женском лагере в ближайший темный промежуток между двух лун. Женщины целый день ходили по окрестностям, искали место получше. Им нужна была ровная площадь для игрища и для хоровода. Они отыскали ее на большом лугу у опушки букового леса. Кругом росли высокие, буйные травы, еще не поблекшие, только чуть огрубевшие осенней жесткостью. Местами пестрели последние поздние цветы. Они были большие, синие. Они расцветали позже всех, и женщины любили их и выделяли из общей безымянности. Они называли их — "любовные чаши".

На это место женщины перенесли свои мешки и несложную утварь, зажгли новые костры и стали выравнивать площадку. Они мечтали теперь о мужчинах вслух, не стесняясь друг друга. Одни говорили о своих друзьях минувшего года, называли их по именам, восхваляли их силу и мужество, пели песни о них. Другие, склонные к перемене, перебирали всех, восхваляли то одного, то другого, влюблялись заочно по три раза в день и никак не могли остановиться на ком-либо одном.

Брак был свободен, но разные люди жили по-разному. Иные пары жили в единобрачии от юности до смерти, рождали детей, помогали друг другу, насколько это позволяли обычаи Анаков. Другие, напротив, проявляли крайнее легкомыслие, особенно женщины. Они из года в год меняли супруга и даже на игрище перебегали от одного к другому, хотя это не одобрялось и называлось крысиным обычаем. Анаки считали крысу нечистым животным и приписывали ей самые неблаговидные привычки и свойства.

Уже были столкновения. Аса-Без-Зуба и Пенна Левша назвали одно и то же имя Санга Птичьего Когтя и чуть не исцарапали друг друга собственными когтями. После ущерба луны женщины стали приготовлять отборное угощение для брачного пира. Целое лето они копили жир, сушеные языки, грибы, орехи, сладкие корни и ягоды. Они собирали крупных серых червей и стебли кипрея, которые были еще слаще ягод, и откладывали их до праздника. Теперь они стали приготовлять разные лакомые блюда, смешивали ягоды с почечным жиром и костный мозг с кислыми листьями степного щавеля. Они выделывали из этих смесей толкуши, пироги и колобки и сушили их на солнце или у огня.

Важнее всего было приготовление Хума, брачного вина. Это было дело трудное и кропотливое. Женщины разбрелись по всем окрестным лугам, отыскивая корень Хум, из которого приготовлялось вино. Он был небольшой, довольно мясистый, толщиной в палец. Цветок у него был маленький. В эту пору Хум давно отцвел, и его было трудно отыскать в траве. В женских мешках были запасы весеннего Хума, но корни эти были сухие и менее сильные, — их можно было употреблять только пополам со свежими.

Когда пять мешков были наполнены плотными белыми корешками, женщины приступили к работе. Они вынули из большого мешка с посудой две деревянные чаши, одну огромную, другую поменьше. Та, что побольше, назначалась для Хума, та, что поменьше — для воды.

Они уселись в кружок, сотворили благословение и стали жевать Хум. Каждая брала один корешок, превращала его в жвачку и сплевывала в чашу. Потом набирала глоток воды из водяной чаши, споласкивала рот и выливала поверх жвачки. К этой жидкой серой смеси они добавляли потом мед диких пчел, который собирали в прекрасных липовых лесах по берегам речки Сарны.

Время Хума было временем любовных заклинаний. Каждая сплевывала свою жвачку и при этом тихонько называла желанное имя и этим самым добавляла в Хум свое желание.

Новопосвященные девушки, которые теперь стали полноправными женщинами, сели, по обыкновению, рядом. Они быстро жевали коренья своими крепкими белыми зубами, но на лице их отражалась нерешительность.

Кого назвать? Они мало что знали о мужчинах и еще ни разу не видели брачного обряда. А, между тем, желание Хума должно было быть прямым и сильным. Оно не допускало колебаний и смешения имен.

Русоголовая Илеиль сплюнула одну жвачку, потом другую. Тогда ей стало страшно. Неужели она пропустит весь Хум без своего желания?

Она наклонилась направо, к уху своей соседки, Эллы-Певучей, и шепнула чуть слышно тот же мучительный вопрос:

— Кого назвать?

— Илла Огнебородого, — быстро ответила Элла. Она думала о рыжем великане и выговорила его имя почти машинально. — Я назову Илла, поспешно объяснила она во избежание недоразумений.

Хум, Хум, живое питье.Дай мне Илла!

— Нет, Мара Красивого, — прибавила она также поспешно. — Нет, лучше Илла. — Я крыса, крыса, — закончила она почти с отчаянием.

Противоречивые заклинания можно было погасить, только выразив готовность подражать крысиному обычаю. После того можно было начинать сначала, но вторые заклинания были слабее первых.

Смятение Илеиль увеличилось, но она не хотела отказаться от своего намерения. Она нагнулась налево, к другой своей подруге, высокой Яррии, и шепнула тот же вопрос.

Яррия повернула лицо и сурово посмотрела на подругу, потом щеки ее зажглись темным румянцем. Она думала о том же самом.