Господин двух царств - Тарр Джудит - Страница 78

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Воцарилась глубочайшая тишина. Облака истончались, бледнели и исчезали, уносимые ветром к югу. Истомленный жаждой песок выпил последние капли влаги, сверкавшие под свежевымытым солнцем.

Все промокли насквозь – люди, лошади, верблюды. Все смотрели друг на друга. Бурдюки были полны, кувшины до краев; палатки превратились в бассейны, из которых большими глотками шумно пили веду верблюды.

Никто не произнес ни слова, но все думали об одном и том же. Чудо. Дар богов. По прикидкам квартирмейстера, на четыре дня воды хватит.

Понадобилось некоторое время, чтобы проверить и просушить оружие и доспехи. В путь двинулись уже почти сухими. Все напились чистой пресной воды и шли легко и быстро.

Пустыня оживала на глазах. На сухих ветвях появлялись листья, цветы, казалось, вырастали прямо на глазах. Мелкие животные вылезали из своих укрытий попировать или просто порезвиться в новоявленном великолепии природы.

– Вода – это жизнь, – сказал Нико. – Никогда раньше я не понимал этого так, как понял теперь.

– Пустыня помогает понять сущность вещей. – Мериамон все еще чувствовала слабость, иногда у нее кружилась голова. Глаза ее, казалось, не хотели смотреть вдаль, но вблизи все было видно с болезненной четкостью. Сейчас – лицо Нико. Шелушится там, где обгорело на солнце. На скуле ссадина после песчаной бури. Колючая светлая щетина. Поля шляпы скрывают часть лица резкой тенью.

Идущие впереди остановились. У некоторых из них были копья. Никто не двигался, казалось, они не дышали.

Мериамон подошла к ним. Александр затерялся среди более высоких людей. Она увидела, что остановило их.

Их было две, прямо перед Александром. Его глаза были широко раскрыты. Один глаз казался почти черным, другой почти серебряным. У них глаза были узкие, холодные, желтые, со зрачками-щелками. Капюшоны были распущены, раздвоенные язычки пробовали воздух. Хвосты извивались, длинные тела поднялись и, изящно покачиваясь, стояли в рост с царем.

Один из стражников бросился вперед, подняв копье, на лице его была гримаса отвращения. Птолемей схватил и оттащил его.

– Дурак! Ты хочешь погубить царя?

– Я не собираюсь умирать. – Александр говорил негромко, слегка замедленно, словно во сне. Он не взглянул на Мериамон, не мог видеть, когда она подходила, но сказал: – Мариамне, ты просила проводников у своих богов?

– Я не думала, что это нужно, – ответила она. Змеи покачивались перед ней. Они были красивы – гибкие, длинные, в сверкающей чешуе. Капюшоны их были похожи на головной убор фараонов Великого Дома. Очень, очень осторожно Мериамон поклонилась им. Она сгибалась все ниже и ниже, но не сводила с них глаз. – О великие, – сказала она им на древнейшем из языков, языке жрецов времен зарождения Двух Царств. – Помощницы богини Эджо из Дома на горизонте. Я привела к вам повелителя Верхнего и Нижнего Египта, царя из-за моря, сына того, кого вы знаете.

Ближайшая змея зашипела. Другая опустила голову и заскользила по песку на юго-запад. У колеи, ведущей в Фивы, она остановилась, свернулась, снова подняла голову.

– Она говорит, – сказала Мериамон, – иди за ней.

Александр встряхнулся. На мгновение ей показалось, что он засмеется или скажет что-нибудь неподобающее. Неподвижная змея может броситься в мгновение ока. Может. Она знала это так же точно, как чувствовала землю под ногами.

Но он только склонил голову набок, переводя взгляд с нее на змей. Может быть, наконец он понял, что же он делает.

– Иди, – сказал он, – я пойду следом.

Мериамон не хотела идти во главе, но Александр был непреклонен. Она была щитом против злых чар. И переводчиком, хотя было ясно, чего хотят от них их проводники. Ночью им позволено было отдохнуть. Тогда змеи покинули их, и все вздохнули немного свободнее, пока не пришел внезапный страх. А если их ведут навстречу гибели… а если их проводники не вернутся…

Змеи вернулись и в первое утро, и во второе. На третье утро путешественники уже к ним привыкли, даже кони, с которыми в первый день нельзя было справиться иначе, как держа в поводу. Лошади в близких отношениях с божествами и часто родятся от ветра; но змеи – Враг, даже змеи, принадлежащие богам.

Мериамон провела большую часть первого дня в попытках избавиться от сомнений в том, что боги заботятся об их избранном царе. Она была опасно близка к отчаянию, даже после дождя. В земле было зло, усиливавшее ее слабость. Она ничего не могла поделать с этим. Видимо, она никогда не была безупречна в своей вере.

Едва ли это был знак для нее. Боги знали Врага. Они хотели, чтобы Александр пришел к их оракулу.

Мериамон была средством довести дело до конца.

Ей было спокойней чувствовать себя такой незначительной. Она шла в том темпе, который задавали змеи. Александр шел за ней. За ним шли его друзья. По сторонам двигались верблюды с охранниками, готовыми отразить нападение разбойников, а позади – лошади и арьергард. Местность оставалась неизменной день за днем. Те же голые изгибы скал и песка. Та же синяя бесконечность неба. Даже хищная птица в вышине кружила, казалось, все одна и та же, на широко распростертых крыльях, всматриваясь кровавым глазом. «Глазом Нехбет», – подумала Мериамон. А сокол, пронесшийся в небе, устремляясь к солнцу, был Гор. А когда наступит ночь, небо будет телом богини, звезды – ее одеянием, а Луна – украшением на ее шее.

Они больше не были в земном мире. То, что их проводники, родившиеся и выросшие в этой стране, не узнали ее после бури, не узнавали ее и теперь – Мериамон сердцем поняла еще тогда, что это значит. Теперь она это полностью осознала.

Где они были…

Их учили в Фивах, а также в Мемфисе, что боги живут за горизонтом. Что горизонт на западе, Красная Земля между рекой и заходом солнца, это и живая земля, и земля мертвых. Что можно войти сквозь дверь, сквозь слова заклинания или даже сквозь стену бури и оказаться на земле, где еще не ступала нога ни одного живого существа.

Она была вполне похожа на землю живых. Солнце светило там, учили жрецы, когда для живых людей была ночь; но разве можно быть уверенным, что отряд Александра не перепутал в своих странствиях день с ночью?

На утро третьего дня Мериамон наклонилась и подняла горсть песка. Это был обычный песок. Сухой, с шуршанием утекавший меж пальцев. Перед рассветом она поела хлеба, только что испеченного на костре из верблюжьего помета, и выпила вина, разведенного дождевой водой. Она помнила, чем занималась до того, как встала: она еще чувствовала теплоту внутри, а Нико улыбался в самые неподходящие моменты. Птолемей поддразнивал его за это, а тот лениво огрызался. Их голоса были голосами живых людей; их было приятно слышать за спиной, когда слуги Эджо скользили перед ней, ведя ее к оракулу.

И еще была ее тень. Она шла рядом – это был человек с головой шакала, и тело его было таким же материальным, как ее собственное. Никто не смотрел на него с подозрением, никто не говорил ничего о незнакомце в маске.

Его имя дрожало на кончике ее языка. Она почти произнесла его. Анубис. Проводник и страж. Хотя для нее он всегда был больше стражем, а здесь их проводниками были змеи Эджо.

Мериамон не боялась, и сама удивлялась этому. Ее было как бы две. Тело шло по земле реальной, а по этой сухой стране шел дух – Ка. Мериамон оглянулась. Отряд шел все так же, как шел от самого Ракотиса. Эллины не чувствовали ничего плохого. То один, то другой выходил из рядов, чтобы вытряхнуть камешек из обуви. Кто-то пел песню о мальчике со щечками, как персик.

Ее тень вышла вперед. Змеи Эджо замедлили движение, чтобы дождаться ее. Тень встала между ними, и они снова двинулись. Уши тени настороженно шевелились: она продолжала охранять Мериамон.

Кто-то занял место ее тени. Это не был Нико, хотя он был достаточно близко. Арридай смотрел на ее тень широко раскрытыми заинтересованными глазами, потом спросил:

– Мы где-то в другом месте, правда?