Радужная Нить - Уэно Асия - Страница 54

Старик поманил нас за собой. Потом, видимо, вспомнив о нашей «слепоте» и убоявшись, что мы что-нибудь опрокинем, сам вынес лёгкий, но довольно вместительный ларь со стенками из потемневшего от времени бамбука.

— Выходите на свет, молодые господа, я вам доверяю.

Мы, поблагодарив мастера, устроились на крыльце под навесом, куда тотчас же сунул нос заинтересованный Ясумаса. Перебрав уйму кукольных одёжек — внучка и впрямь расстаралась — мы выкопали каригину-хои[45] цвета опадающих листьев, без подкладки и узоров, но невероятно тонкого пошива, сложенную вчетверо. В ней обнаружились все сопутствующие одежды, хакама, высокая шапка эбоси и даже дорожные гэта.

— То, что нужно! — обрадовался Ю и принялся было складывать остальные наряды на место, как возглас Ясу раздался у нас над головами. Мой старинный друг выхватил один из шёлковых свёртков и принялся лихорадочно его разворачивать. Веер вложенных одна в другую женских одежд раскрылся перед нами, и я увидел апельсиново-жёлтые и зелёные платья, чередующиеся между собой, с единственным белым слоем среди них, и узорчатую накидку-хосонаги лиственного цвета. Одно в этом наряде отличалось от тех одеяний, которые украшают благородных дам в начале осени, а представительниц кланов Земли и Древа — и того чаще. Накидку обрамляли светло-рыжие меховые хвосты, а на обклеенном белоснежной бумагой круглом веере утива[46] тончайшей кисточкой была нарисована девятихвостая лисица. Неужели кто-то делал куклу кицунэ?

— Она… она носила это! — запинаясь, выговорил Ясумаса.

Она? Ах, да…

Я попытался убедить друга, что во всём, кроме меха и рисунка на веере, крошечный наряд в его дрожащих руках — самый, что ни на есть, обыкновенный. Но безуспешно. Мы поспешили в лавку, уже втроём.

— Господа нашли то, что им подходит? — старик снова приблизился к нам, улыбаясь почти беззубыми дёснами, и принял ларь из рук юмеми.

— Да! — Ясу оттёр плечом слегка раздосадованного ханьца и обратился к мастеру, держа перед собой жёлто-зелёный наряд. — Что ты можешь сказать о кукле, для которой шилось это?

Чувствительные пальцы кукольника приняли ткань, ласково скользнули по лисьим «хвостикам». Дыхание его в тот же миг прервалось, руки затрепетали, словно сухие листья на ветру.

— Значит, не я один их видел… — пробормотал он.

— Их? — Татибана схватил было старого мастера за грудки, но вовремя опомнился — во всяком случае, до моего толчка локтем. — Кого, их?

— Лис, разумеется. Кицунэ — тех, кто умеет оборачиваться людьми. Говорят, раньше их много водилось, в стародавние времена. Да я считал, что повстречал последнюю. Ан нет… — старик дышал с трудом, медленно приходя в себя.

— Когда?! Где?! Как она выглядела? — Ясу, позабыв о вопросах, только что заданных им же самим, кинулся описывать свою ненаглядную. Его собеседник молча слушал, о чём-то вздыхая. Мы с Ю прислонились к стене и переглянулись. Сказка, да и только!

Впрочем, мы и попали-то сюда в связи с другой сказкой. Для чего нужна юмеми кукольная одежда, как не для Мэй-Мэй? Только вот почему именно такая?

Старик, выслушав поэтические излияния Ясу по поводу красоты избранницы, пожал плечами.

— Давно это случилось, — помолчав, сообщил он. — Едва ли та девушка… моей лисичке сейчас было бы немногим меньше, чем мне… А впрочем, кто их знает…

— Расскажите, пожалуйста! — взмолился Ясумаса.

Старый мастер кивнул, прошаркал в темноту и вскоре вернулся с тремя крохотными скамеечками, слегка пыльными. Приглашающим жестом указал на них, сам опустился на татами и начал неспешный рассказ.

Совсем юной девочкой казалась она, лет десяти от роду. Это, конечно, если о ней как о человеке думать.

Я тогда был молодым подмастерьем и подавал большие надежды. Да жил не здесь, а на юге, в городишке Асаи неподалёку от Кёо. Отец мой незадолго до этой истории скончался, оставив мне те знания, что успел передать, да дом-развалюшку у самых городских ворот.

Покупатели только успели ко мне присмотреться да повалили так, что отбоя не стало, и я частенько забредал в лес, присматривал древесину для дела, а потом с дровосеком о срубе договаривался. На куклу не простое дерево нужно, а чтоб душа в нём жила, иначе можно и не трудиться — всё пустышка выйдет…

Там я её и нашёл.

Вы дышать-то не забывайте, молодые господа! Да, сначала всё, как в сказках, и было. Выходил лисёнка, тот девчушкой и обернулся. Махонькая, рыжеватая, носик остренький, скуластая — совсем не красавица. Дай, говорит, отблагодарю тебя, добрая душа!

"Да какая с тебя благодарность, замухрышка?! Ни по дому не справишься, ни в поле — вон, ветром качает! Разве для того я тебя поил-кормил? Да и лисье ли это дело, рис пестом толочь? В лес ступай, к родне!" — смеюсь, значит.

Тут она и перекинулась в первый раз. В связку дай-сэнов, увесистую такую. И предупредила: мол, купи себе всё, что заблагорассудится, но последнюю монетку не отдавай, прибереги!

Так я и сделал. Шелков накупил для кукол, к милой своей посватался по всем правилам. Вскорости девчушка та вернулась и говорит: "Ещё дважды тебе подсоблю, и хватит с тебя".

Два раза сверх того я обогащался, в новый дом переехал, и не куда-нибудь, а в саму Южную Столицу. Рису закупил на десять лет вперёд. Да только при сделке обвели меня вокруг пальца, и расстался я с последней денежкой.

Стала удача от меня уходить, как вода из ладоней. Как их крепко ни сжимай, а по капле просачивается, в землю стекает. То жена заболеет, то сын. Грабители в дом пробрались — как всех не поубивали? Крыша течь принялась, совсем новая. И зверушка моя не возвращается — выходит, обманул я её, хотя и не нарочно.

Решил тогда переехать от бед подальше и направился в Овару с семейством и деньгами, от продажи хоромин вырученными. По пути меньшая дочка в лесу заблудилась, да так и не сыскали. Понял я, что проклятия за спиной не оставишь, от него не отвяжешься, заговорами не спасёшься. Оно — будто чёрная нить, меж душами натянутая… От убийцы к жертве, от вора к ограбленному, от предателя — к тому, кто верил, от безразличного супруга — к безутешной жене — тянутся, тянутся чёрные нити, сплетаясь в паутину боли и страданий, и нет ей конца и края…

Ну да к чему вам пустой стариковской болтовне внимать, вы люди молодые…

Прибыли мы в Центральную Столицу. Не прошло года, как Белая Скверна пожаловала, из всей семьи только мы с сыном и остались.

А лисицы я с тех самых пор и не видел. Думал её душу мстительную умилостивить, изготовил куклу да Храму Небесного Милосердия подарил. В другом наряде, этот первым был, только не приглянулся мне чем-то. Голову вырезал из кипариса хиноки, лицо составом покрыл, делающим его белым, как снег…

Подношения принялся делать, грехи перед лисой и домашними замаливать.

С тех пор вроде и жить полегче стало. Сын единственный женился, внучка на радость выросла. Да только один я теперь остался, уже год, как совсем один… Хотя не к лицу жаловаться, добрые люди помогают, не бросают в старости. И руки ещё при мне, хоть глаза и отказали… Вот только чёрная нить проклятия так просто не рвётся. До самой смерти тянется, и после неё!

Мы помолчали, не зная, что сказать в ответ на эту исповедь уставшего от чувства вины и превратностей судьбы человека.

— Можно, я наряд заберу? — внезапно прервал тишину Ясу. — Заплачу, сколько понадобится, и от себя столько же добавлю…

— Берите так, господин, — махнул рукой старик и горько усмехнулся. — На ошибках не зарабатывают.

— Спасибо… — хором сказали мы с Ясумасой. Спорить — означало проявлять неуважением. Есть горе, которое с годами не притупляется.

Ханец первым нарушил молчание.

— А вот за другой наряд мы заплатим и отказа не примем! — он вручил старику на «опознание» каригину-хои. — И… пожалуй, возьму-ка я эту куклу богатого наследника! Красивая она.