Синдром - Кейз Джон - Страница 17

Кабинет Слу, разумеется, уже заперли, и Эйдриен, положив конверт на стол секретарши, отправилась к себе в конторку за сумочкой. По пути она заглянула в один из отделенных стеклянной перегородкой отсеков в противоположной части зала.

— Бетси, привет! Я закругляюсь.

Подруга тоже работала в фирме первый год и, как водится, не могла продохнуть от текущих дел.

Бетси поморщилась и тяжело вздохнула, поднимаясь со стула.

— Господи! — простонала она. — Разогнуться не могу. Надо бы вставать хотя бы каждый час. — Бетси помедлила, и на лице ее проявилась заинтересованность. — Слушай, Скаут, как насчет суши-бара? Я здесь помираю со скуки.

Эйдриен отрицательно покачала головой:

— Я сегодня с сестрой ужинаю — так называемая встреча с семьей.

Подруга нахмурилась:

— Как она, кстати?

Эйдриен пожала плечами:

— По-прежнему не в себе. Ходит к психиатру дважды в неделю. Хотя, на мой взгляд, от него только хуже. Ну ладно, мне пора. Никки хотела поговорить о чем-то важном.

— М-м… Понимаю.

Эйдриен кисло улыбнулась:

— Вот и я о том же.

Обычно она возвращалась домой либо на своих двоих, либо на общественном транспорте. Ничего удивительного, учитывая, что Эйдриен задолжала различным образовательным учреждениям целых семьдесят тысяч. Но в тот вечер она едва держалась на ногах от усталости и потому решила поймать такси. Неопытность в этом деле не замедлила сказаться: девушка голосовала минут пять, прежде чем робкий взмах ее руки был наконец принят за вызов.

Водитель такси, в котором ехала Эйдриен, отличался довольно агрессивной манерой вождения. Они мчались так быстро, что девушка временами зажмуривалась, а открыв глаза, обнаруживала, что машина пролетела целый квартал.

Прибыв на место, водитель запросил за проезд семь долларов — в два раза больше, чем планировала заплатить пассажирка. Эйдриен собралась поспорить с сидящим за рулем афроамериканцем, но передумала, поняв, что ничего не добьется. Тарифную систему, определявшая таксу за проезд в округе Колумбия, не смог бы понять никто.

Наконец Эйдриен оказалась в здании, где сестра снимала квартиру, и, как ни странно, ее узнал портье.

— Добрый вечер! Вы ведь сестра Нико, угадал?

— Эйдриен, — представилась та с улыбкой. — Позвоните ей? Скажите, что я поднимаюсь.

— Как же, сделаю. — Портье махнул рукой в сторону лифтов, которые, к удивлению посетительницы, с жужжанием отворились, едва она коснулась кнопки вызова. А вот сестрица на звонок в дверь не отреагировала. Гостья снова с силой нажала на кнопку большим пальцем, полагая, что Нико, вероятно, в душе. Отошла от двери, прислушалась — и показалось, что из квартиры доносится приглушенный лай Джека, будто собаку заперли на кухне, — отрывистое «Гав, гав, гав». И опять никакого намека на хозяйку. Эйдриен посмотрела на часы: 20.30.

В каком-то смысле отсутствие Нико скорее радовало, чем огорчало, — уж очень хотелось окунуться в ванну и забраться в постель. Жаль только, зря потратилась на такси. Сестра или забыла об уговоре, или, что более вероятно, просто отбежала за сигаретами и с кем-нибудь заболталась по дороге.

Эйдриен еще раз хорошенько надавила на звонок, чтобы уйти с легкой душой. А направляясь к лифту, она думала о предстоящем утреннем объяснении с сестрой:

«Я приходила, спроси портье!» — «Я всего на минуточку отбежала!» — «Я долго звонила!» — «У меня закончилось масло!» — «Но я не знала, ты даже записки не оставила».

Как бы сильно сестры ни были привязаны друг к другу, им никогда не было комфортно вместе. Эйдриен находилась в постоянном ожидании того, что разговор перейдет в недоброе русло — а это неизбежно случалось на их совместных вечерах. Общение с Никки напоминало езду со спущенным колесом: некоторое время, хоть водитель и нервничает, машина идет вполне сносно, но потом начинает вилять и в конце концов оказывается на обочине. Нельзя сказать, чтобы Эйдриен не сочувствовала сестре. Она бы с радостью утешала Никки, если бы самообман последней принял какую-нибудь другую форму. История о насилии, которому сестра якобы подверглась в детстве, звучала настолько отвратительно и жалко, производила впечатление такого явного бреда, что изображать сочувствие и понимание становилось просто невозможно. А в особенности когда собеседница уверена, что и ты участвовала в немыслимом действе.

«Если бы человек в капюшоне изнасиловал меня в возрасте пяти лет, — рассуждала Эйдриен, — я бы уж точно не забыла». Двери лифта плавно разъехались, несостоявшаяся гостья шагнула внутрь и надавила кнопку первого этажа.

Теперь тему насилия Никки обсуждала лишь со своим психиатром. Дело в том, что подобные разговоры неизменно приводили Эйдриен в крайнее раздражение, что не ускользало от внимания Нико, и она неизменно расстраивалась, считая, что сестренка «подавляет» воспоминания. И хотя для сестры, как утверждала Никки, это очень плохо, для нее самой — ничуть не лучше. Потому что она никак не находила подтверждения тому, что якобы произошло.

«Дай мне шанс», — нередко просила Николь.

Но даже навязчивые идеи, которыми страдала Никки, можно было как-то принять, если бы она больше походила на прежнюю себя.

От той веселой, очаровательной девчушки, ради которой сестренка пошла бы на все, не осталось и следа. Теперешняя Николь — та, что жила в «Уотермилле», чокнулась, и с каждым днем ее состояние только ухудшалось.

«Все из-за Берлина, — думала Эйдриен, — из-за того происшествия».

Одно время — сразу после того, как Николь окончила школу, — между сестрами складывались прекрасные отношения, хотя виделись они нечасто. Без согласия Дека и Марлены Никки села на автобус и отправилась в Нью-Йорк, надеясь стать моделью. Дек предсказывал скорое возвращение беглянки — не позже чем через месяц, — но, к всеобщему удивлению, дела Никки сразу пошли в гору. В девятнадцать лет она подписала контракт с агентством «Марракеш» и снимала пятикомнатную квартиру в Сохо. Девушка посылала младшей сестре открытки из разных экзотических мест вроде Ямайки и каждую неделю звонила. При звуке ее голоса «Привет, Эй!», переходящего в приглушенное хихиканье, в душе все начинало петь.

Тогда Эйдриен казалось, что Никки хорошо устроилась в жизни, и это соответствовало истине. Правда, недолго. Однажды преуспевающая модель возвращалась со съемок на Каймановых островах и во время таможенного досмотра в нью-йоркском аэропорте Кеннеди из ее сумочки выпала пара сигарет с марихуаной. Итог: двести часов общественных работ и расторжение контракта с «Марракеш». Так закончилась беспечная жизнь Николь.

Никки, конечно, могла бы напрячься и как-нибудь выкрутиться из этих неприятностей, но она ударилась в бега и объездила полсвета, заявив, что у нее проснулась «жажда приключений». Она посылала Эйдриен открытки, а когда звонила, та первым делом спрашивала: «Где ты?», чтобы после разговора взять атлас и посмотреть на ту точку земного шара, где находилась ее блудная сестрица. Эйдриен штудировала энциклопедию «Британика», желая узнать все о тех местах, куда занесло сестру, и воображала себе Остин, Ванкувер, Теллурид, Барселону, Амстердам и Берлин.

А потом все прекратилось. Эйдриен училась на втором курсе Делавэрского университета, когда Никки перестала писать и звонить. Дек с Марленой сбились с ног, пытаясь разыскать ее, но все их старания были тщетны. Приемные родители звонили чиновникам и полицейским, помещали объявления в газетах и журналах, наняли частного детектива — все безрезультатно. Потом умерла Марлена. Эйдриен поступила в последипломную школу юридического факультета. Вскоре ушел из жизни Дек. И тогда девушка впервые поняла, что у нее не осталось никого на свете.

Прошло еще два года, и по воле случая сестры вновь встретились. Как-то раз Эйдриен зашла в «Найн-Уэстстор» в Джорджтауне купить пару сабо и уже собиралась выйти из магазина, как вдруг, случайно обернувшись, увидела сестру собственной персоной. Та как ни в чем не бывало стояла в дальней части зала и вертела перед зеркалом ножкой, разглядывая, хорошо ли сидят сандалии. Много лет Эйдриен мечтала об этой встрече, и вот — случилось. Она стояла затаив дыхание, и невозможно описать то, что происходило в ее душе. Главное — ей казалось таким естественным видеть сестру, словно они расстались только вчера. Сколько раз Эйдриен по ошибке заговаривала с посторонними людьми, просто обознавшись. И вот она спокойно стоит рядом с Никки и смотрит на нее. Это мгновение вписалось в ее жизнь так же гармонично, как завершительный аккорд в долгую симфонию.