Знак Вишну - Черкашин Николай Андреевич - Страница 14

Орест взбежал по винтовой лестнице. Кроме дежурного, в отделе никого не было.

— Майор Алешин у себя?

— Майор Алешин на объекте, — зевнул дежурный. — Будет не раньше, чем к обеду. Нужен?

— Да. Очень!

— Вон бери Лозоходова и гони!

Мотоцикл завели с пробежкой до самых ворот. Но на улице, словно устыдившись колесных собратьев, «одёр» фыркнул и торопливо застрелял сизым дымком. Рванулись и помчались, сколько позволяла на поворотах мокрая брусчатка. Еремеев предвкушал то выражение, какое должно было принять лицо майора Алешина после его доклада. Что он предпримет? Оцепит собор? Арестует фрейлейн Хайнрот? Установит за ней наблюдение? Честно говоря, ему было жаль Диту, жаль, что она впуталась в неженское дело, оказалась врагом, и к тому же тайным. А может, ее втянули, запугали, заставили?..

При въезде на Кирхенплатц, откуда начиналась прямая магистраль к подземному заводу, мотор снова заглох, и Лозоходов яростно колотил заводной рычаг стоптанным каблуком. Орест обвел взглядом высокие кровли собора — такого зловещего теперь в приоткрытой тайне — и облизал пересохшие губы.

— Постой, Лозоходыч! Не заводи... Давай тихонько вкатим во двор... Вон туда — за крыльцо... Дело одно есть.

Он хорошо понимал, что ни майор Алешин, ни капитан Сулай, ни даже, наверное, сержант Лозоходов, знай он суть дела, никогда бы не то что не одобрили — не оправдали и в малой степени задуманного Еремеевым. Они назвали бы это как угодно — мальчишеством, горячностью, глупостью, но Орест уже не мог остановиться и только твердил себе одно — то ли в оправдание, то ли в утешение: «Я должен проверить... Я должен убедиться сам...»

Если бы Копернику предложили убедиться в справедливости своей гипотезы немедленно, но ценой жизни, наверное, он не стал бы колебаться. Должно быть, любой ученый, осененный догадкой и знающий, что вон за той дверью таится ответ: «Да» или «нет», «ложь» или «истина», распахнет эту дверь, чего бы ему это ни стоило и чем бы ему ни грозило, ибо давно известно — жажда истины сильнее страха смерти. Еремеев не был ученым, но его гипотеза сифонного колодца вполне могла быть приравнена к научному открытию; бес нетерпения, знакомый каждому экспериментатору, обуял лейтенанта, и он отдался ему непростительно...

«Я хочу доложить Алешину с полным знанием дела, — убеждал Орест себя. — В конце концов, я обязан все проверить».

Они вкатили мотоцикл в церковный двор с той стороны, что не просматривалась из дома пастора, осторожно проникли в храм через высокую дубовую дверь, отомкнутую Еремеевым еще утром. Лозоходов ни о чем не расспрашивал, но чуял приключение и потому подобрался, шагал легко и бесшумно, поглядывая вокруг цепким, птичьим взглядом. Орест не спешил с пояснениями, а сержант — тут он был сама деликатность — не лез с расспросами. Он только тихо присвистнул, когда Еремеев приподнял болты, отодвинул плиту и в каменной раме тускло блеснула вода.

— Значит, так, — шепотом проинструктировал Орест. — Я тут должен проверить под водой одну штуку. Так что подстрахуй меня здесь... Держи пистолет. И будь начеку.

Лозоходов сунул пальцы в воду.

— А водичка-то того... Не застудились бы, товарищ лейтенант... У меня, правда, во фляжке кой-чего плещется...

Лейтенант торопливо расстегнул китель, стянул сапоги... Хотел снять трусы, чтобы не ехать в мокром, однако постеснялся гипсовых святых, которые смотрели на него из ниш храма. Темная грунтовая вода, казалось, вобрала в себя холод не только подземных глин, но и стылого каменного пола, всех мраморных плит кирхи. Еремеев тихо ойкнул, влезши по грудь, поболтал слегка ногами, держась за край прямоугольного люка. Дно не прощупывалось. Тогда, вдохнув побольше воздуха, он нырнул, резко перегнувшись в поясе. Руки нащупали скользкие выступы стен, а затем, на глубине метров двух, уткнулись в ровный бетонный пол. Обнаружив пол, Орест сразу почувствовал себя уверенней. Он всплыл на поверхность. Отдышался.

— Ну как? — не выдержал Лозоходов.

— Сейчас... Еще разок... Посмотрю другую стенку.

И, не давая сержанту времени на дальнейшее любопытство, снова нырнул в воду. На этот раз он пошел вниз быстро, зная, что под ним не бездонный колодец, а всего лишь двухметровая каменная ванна. Не израсходовав и половины запасенного в груди воздуха, нашел у самого пола то, что искал — руки прошли в квадратную дыру, достаточно широкую, чтобы пронести сквозь нее и плечи. Орест проплыл на ту сторону — в смежное колено, довольно тесное после просторной ванны и круглое как труба. Через пять секунд он выскочил на поверхность и ослеп от кромешной тьмы. В ноздри ударил сырой, затхлый воздух. Еремеев нащупал железные скобы — ржавчина отваливалась с них хлопьями — и вылез по пояс. Второе, скрытое, колено действительно оказалось широкой трубой, которая выводила тех, кто знал сифонный вход, в подвалы кирхи. От темной тишины или тихой темени Оресту захотелось немедленно пронырнуть обратно, но, уличив себя, как и тогда, на внутристенной лестнице, в страхе, Еремеев нарочно вылез повыше и стал отсчитывать минуту. «И раз, и два, и три... Трус несчастный... И пять, и шесть, и семь...» Потом пришла забавная мысль: то-то запереживает сейчас Лозоходов — был лейтенант и нетути — утоп! Шутка ли, третья минута под водой. Орест даже подмигнул себе: знай наших, уметь надо дыхание задерживать. Страх прошел. Не такие уж они дураки, «вервольфы», чтобы сидеть тут поблизости. Подхрамовые склепы наверняка лишь что-то вроде тамбура перед основными ходами.

«...И пятьдесят девять, и шестьдесят!» Еремеев спустился по скобам, беззвучно погрузился, разыскал подводный лаз, благополучно пронырнул и круто пошел вверх. Выставленные над головой руки пребольно ударились о плоский гладкий камень. Плита! Холодея от ужаса, Орест провел по всей плоскости и понял одно: плита встала на свое место. Он попробовал приподнять ее и сдвинуть, но с таким же успехом можно было упереться плечом в любую из стен каменной западни.

Сулай вышел из тоннельных ворот вслед за майором Алехиным. Оба зажмурились от не бог весть какого яркого альтхафенского солнца. Молча шагали по старой узкоколейке, густо обсыпанной ржавчиной и шпальным грибом.

— Ну что, Павел Григорьевич, не клюет рыбка? — с деланной беззаботностью спросил майор. Огляделся, заложив большие пальцы за пояс портупеи. Наигранная улыбка тронула губы. — Сейчас бы и впрямь на угря сходить. Как насчет копченого угорька?

— Я предпочитаю жареную баранину, товарищ майор.

— Приехали из Москвы товарищи, — без всякого перехода начал Алешин. — Нам помогать. Начальство требует активной тактики. Что скажешь?

— Начальству оно всегда виднее...

— Давай без этого... — поморщился Алешин. — Есть мнение снять засаду в штольне. Оставить усиленную охрану и осушать до победного конца.

— В четыре смены.

— Да. А все силы задействовать по плану московских товарищей.

— Дайте еще пару деньков!

— А что будет через пару деньков?

— Воскресенье, — усмехнулся Сулай. — Сегодня пятница.

— Есть какие-то соображения?

— Никаких соображений, товарищ майор. Одно сплошное чутье. Надо ждать.

— Добро. С понедельника поступите в распоряжение подполковника Горбовского.

Дита проглотила таблетку люминала, но уснуть так и не смогла, несмотря на бессонную ночь и пережитые треволнения. Собственно, все прошло благополучно, и задание господина Вишну она выполнила как нельзя лучше: уехала вчера из Альтхафена в приморскую деревушку, открыла заброшенный дом фрау Хайнрот, куда время от времени наведывались за старомодными, но добротными носильными вещами (тетушка перешивала их для Диты и для продажи), а также за кое-какими запасами квашеной капусты, сухой кровяной колбасы, эрзац-меда и копченой рыбы. Вечером зажгла в старой сетевязальной мастерской, примыкавшей к дому, ацетиленовый фонарь и перевесила его поближе к окну с видом на море. Ее предупредили, что человек с заячьей губой придет продрогший и промокший, поэтому надо будет накормить его и напоить горячим кофе. Ужин поджидал ночного гостя тут же, в мастерской: круг кровяной колбасы, тарелка кислой капусты, сдобренной тминным маслом, блюдце бледно-желтого искусственного меда, плитка шоколада «Кола» и термос с кофе.