Тайна воцарения Романовых - Шамбаров Валерий Евгеньевич - Страница 66

С именем Филарета связано и культурное возрождение России. Одним из первых его распоряжений стало восстановление разрушенного Печатного двора и некогда огромнейшей царской библиотеки, сожженной “цивилизованными” оккупантами. В монастыри рассылались указания присылать в Москву книги, имеющиеся в нескольких экземплярах, а с уникальных требовалось делать копии. Книги в этот период нужны были стране ничуть не меньше, чем деньги или хлеб. Ведь в пожарах войны и грабежей погибло множество храмов, священнослужителей, икон. Храмы-то строились, пусть временные, плотников на Руси хватало. Но вместе с храмами сгорели Евангелия и другие книги, необходимые для православных обрядов. В некоторых местах богослужения совсем прекратились, в других велись кое-как, по памяти, случайными энтузиастами, заменившими убитых священников.

Дело касалось возрождения самого духа России! И едва в Москве заработали печатные станки, началось издание большими для того времени тиражами богослужебной литературы. Для этого патриарх привлек значительный штат образованных “справщиков”, выверявших тексты первоисточников и редактировавших продукцию. А для подготовки образованных священнослужителей Филарет открыл первые в России постоянные школы (прежде кандидаты готовились самостоятельно, у других священников, после чего сдавали экзамен). Главная школа была основана при Чудовом монастыре и давала более глубокое образование. Тут патриарх, по своему польскому опыту, внедрил изучение греческого и латинского языков — а латынь требовалась на Руси не священникам, а дипломатам.

Внешней политике Филарет уделял самое пристальное внимание. К этому направлению были привлечены такие специалисты, как И.Н. Романов, П.А. Третьяков, Ф. Апраксин, А.Ю Сицкий, И.Т. Грамотин, Е. Телепнев, Ф.Ф. Лихачев, И.К. Грязев, В. Львов. Но фактическое руководство русской дипломатией взял на себя сам патриарх. Разумеется, сразу был отменен дикий порядок содержания под стражей иностранных посланников. Вернули прежний обычай — прибывшая в Москву миссия должна была находиться на выделенном ей подворье до первой официальной аудиенции у царя. Но после того, как послы получили аккредитацию, они могли ходить куда угодно и без всякого сопровождения. А для секретной дипломатической переписки с русскими посланниками за рубежом Филарет лично изобрел “тайнопись”. Впоследствии этот шифр стал известен, как “тарабарская грамота” — согласные алфавита в первой строке писались слева направо, а во второй справа налево и взаимно заменялись:

Б в г д ж з к л м н

Щ ш ч ц х ф т р с п

Международная обстановка была сложной — в Европе заваривалась Тридцатилетняя война. А интересы России определялись ее территориальными потерями, понесенными от Швеции и Польши. Но от вражды одновременно с двумя державами, как при Марфе и Салтыковых, Филарет разумно отказался. Следовало выбрать очередность целей. Возвращение выхода к Финскому заливу для России в принципе ничего не давало. При тогдашних европейских порядках право участвовать в морской торговле требовалось бы еще и подкрепить сильным военным флотом, что для разоренной страны было нереально. К тому же, отхватив приморские участки, Густав II Адольф пока удовлетворился и на большее не претендовал. А вот Речь Посполитая овладела богатыми и многолюдными областями, важными стратегическими и торговыми центрами. И на достигнутом останавливаться не собиралась. Михаила Федоровича царем так и не признала, сохраняя этот титул за Владиславом. По-прежнему существовали и проекты обращения русских в унию — Филарет о них хорошо знал, он сам испытал их на себе. То есть речь шла о самом существовании России и русских, как народа.

Отсюда вытекала и направленность внешней политики: играть против Польши. Следовательно, в Тридцатилетней войне поддерживать коалицию протестантских государств. И союзничать с другими врагами Варшавы, в первую очередь — Турцией. Порта и стала первым государством, куда Филарет направил посольство после возвращения из плена. Причем посольство не только к султану. Он сделал мудрый ход и попросил поставления на патриаршество от патриарха Константинопольского. Что утверждало его церковный ранг, повышало духовный авторитет и поднимало над иерархами, сменявшимися на престоле в Смутное время — поляки до сих пор держали у себя грека Игнатия, “патриарха” при Лжедмитрии I. Упрочились этим шагом и связи Москвы с православными патриархиями, зависимыми от Османской империи — они снова начинали ориентироваться на Россию, как на свою покровительницу. А на эти патриархии замыкалась и православная церковь в Польше.

Несмотря на обещания, которые надавал Жолкевский Сагайдачному, там религиозные гонения продолжались. Полоцкий униатский епископ Иоасаф Кунцевич позакрывал православные храмы в Восточной Белоруссии. Сигизмунд III раздаривал епископии и монастыри светским лицам в качестве бенефиций, отдавал в приданое за дочерьми. Точно так же поступали другие католические короли, но в Польше магнаты-католики становились владельцами православных бенефиций с соответствующими последствиями. Однако Сагайдачный удерживал казаков от восстаний, не теряя надежды договориться с властями. За помощь Владиславу под Москвой он все же добился разрешения восстановить православные структуры на Украине. И политика Филарета дала первые плоды. В 1619 г. в Москву направился с визитом патриарх Иерусалимский Феофан. Когда он проезжал через Киев, Сагайдачный упросил его посвятить в сан митрополита Иова Борецкого. Но при этом Феофан наложил на казаков запрет — никогда больше не ходить войной на Россию.

В Москве, конечно, его встретили по высшему разряду. Несмотря на трудности страны, он получил “милостыню” для своей патриархии. Появились в России и дипломаты ее традиционных партнеров. В 1619 и 1620 гг прибыли два посольства от англичан, привезли богатые подарки, в том числе “птицу струса” (страуса) и заем в 40 тыс. руб., обещанный еще в 1617 г. И голландцы пожаловали — кусая локти, что не оказали достаточной помощи русским в годы войны и дали себя обойти британцам. У них заинтересованность в торговле с Москвой была чрезвычайной. Как уже отмечалось, Амстердам был главным хлебным рынком Европы. Но Лифляндию, прежнюю житницу, вконец опустошили шведы, а Польша в условиях католическо-протестантского противостояния поставщиком быть не могла. Оставалось закупать зерно в России. Ну и, разумеется, как англичане, так и голландцы снова и снова подкатывались насчет разрешения на транзитную торговлю с Персией — которая при Аббасе испытывала значительный подъем и стала одним из ведущих мировых экспортеров шелка. Но тут ответ был однозначным. Правительство было не настолько наивным, чтобы в убыток себе отдать иранский рынок чужеземцам. В Лондоне и Амстердаме вопили о “произволе” и “тирании” Москвы, якобы нарушающей принципы свободы торговли. Но отношения предпочитали не портить.

А на Польшу, ослабленную конфликтом с собственными православными подданными, собиралась гроза. В 1620 г. Османская империя объявила ей войну и двинула армию в Приднестровье. Коронный гетман Жолкевский под Цецорой потерпел страшное поражение. Полегли тысячи воинов, в том числе и сам Жолкевский, многие попали в плен. Среди пленных был, кстати, юный Богдан Хмельницкий, а его отец, казачий сотник, погиб в этом бою. Запорожцы во главе с выбранными ими гетманами Кушкой и Бородавкой ответили набегами. 150 их чаек опустошили болгарское побережье, разграбили и сожгли Варну. Угрожали и Стамбулу, и турки вынуждены были перекрыть цепью вход в столичную гавань.

В 1621 г. Осман II решил разделаться с Польшей окончательно. Огромная армия, около 100 тыс. (польские источники называют 300 тыс., но это явное преувеличение), подступила к крепости Хотин, оборону которой возглавил королевич Владислав. А в Москву было отправлено посольство во главе с православным греком Фомой Кантакузиным с призывом тоже вступить в войну, за что обещалось возвращение Смоленска и других городов. Прислал грамоту и патриарх Константинопольский, поддержав идею союза и убеждая царя ударить на притеснителей православия. Для рассмотрения этого вопроса Михаил Федорович и Филарет созвали Земский Собор, и значительная часть делегатов тоже высказалась за войну. Но Филарет, в принципе высказывавшийся положительно, с окончательным решением не спешил. Выжидал, когда исход боевых действий станет более определенным. А пока намеревался воевать “неофициально”, не ввязывая страну в открытый конфликт, для чего предложил выступить на стороне турок донским казакам. Но в данном случае ошибся. Донцы отказались наотрез, заявив, что если будет сражаться Россия, то под начальством царских воевод они пойдут, а сражаться под командованием “пашей нечестивых в обычае донских казаков никогда не бывало”.