Список Шиндлера - Кенэлли Томас - Страница 69

Сегодня, положив рядом груду личных дел узников, Бланке одним махом решал судьбы обитателей целого барака и, покончив с одной кипой карточек, откладывал ее и принимался за другую.

Заключенным, выгнанным на аппельплац, было приказано раздеться. Построившись в голом виде, они подчинились приказу пройти взад и вперед перед врачами. Бланке и Леон Гросс, еврейский врач, сотрудничавший с немцами, делая отметки в карточках, окликали заключенного, чтобы он подтвердил свое имя. Наконец заключенных заставили бегать, а врачи подмечали признаки усталости или мышечной слабости. Это была гнусная и унизительная процедура. Мужчины со смещенными спинными позвонками (как например, Пфефферберг, которого Хайар ударил по спине ударом хлыста), женщины с хроническим истощением, натиравшие огрызками морковки щеки, чтобы придать им румянец, - все бегали, ибо понимали, что от этого зависит их жизнь. Молодая госпожа Кинстлингер, которая стартовала в спринте за команду Польши на Олимпийских играх в Берлине понимала, что все это всего лишь игра. Пусть у тебя выворачивается желудок и не хватает дыхания, ты бежишь под звуки лживой музыки словно тебя ждет блеск золота.

Никто из заключенных не знал результатов селекции, когда на следующее воскресенье под тем же лозунгом и под теми же звуками музыки их опять собрали всей массой. Названные по именам, те, кому было отказано в прохождении Gesundheitaktion, отправлялись в восточную часть площадки, откуда доносились вопли ярости и возмущения. Амон, ожидая бунта, обратился за помощью к гарнизону вермахта в Кракове, который привел себя в боевую готовность на случай восстания заключенных. В предыдущее воскресенье было отобрано более 3000 детей, которых сейчас должны были увозить, и протесты, смешанные с рыданиями, обрели такую силу, что большая часть гарнизона совместно с полицией безопасности, вызванные из Кракова, вынуждена была силой отделять две группы друг от друга. Противостояние длилось несколько часов, и охране приходилось силой отбрасывать рвущихся к детям родителей и привычной ложью останавливать тех, у кого были родственники отбракованных. Ничего не сообщалось, но все понимали, что в той группе собраны те, кто не прошел испытаний, и что будущего у них нет. Перекрывая звуки вальсов и веселых песенок из громкоговорителей из одной группы до другой доносились слова, полные страданий и слез. Генри Рознеру, раздираемому страданиями и его сыну Олеку, который скрывался где-то в пределах лагеря, как ни странно, довелось увидеть молодого эсэсовца со слезами на глазах, который, не в силах вынести подобного зрелища, молил отправить его на восточный фронт. Офицер гаркнул, что если заключенные и дальше не будут подчиняться, он прикажет своим людям открыть огонь. Может, Амон надеялся, что если появится повод для массового расстрела, он поможет избавиться от перенаселенности лагеря.

В завершение мероприятия к восточному краю аппельплаца под угрозой оружия были оттеснены 1400 взрослых и 268 детей, тут им предстояло дожидаться транспорта на Аушвиц. Пемперу довелось увидеть и запомнить данные, которые Амон счел разочаровывающими. Хотя они и не отвечали его ожиданиям, селекция все же помогла освободить кое-какое место для временного размещения венгров.

В наборе карточек доктора Бланке дети Плачува не были зарегистрированы с той же скрупулезностью, как взрослые. Многим из них удалось оба воскресенья прятаться в укрытиях, ибо и они и их родители инстинктивно понимали, что и возраст, и отсутствие их имен в лагерной документации неизбежно обрекают детей на роль жертв селекции.

Во второе воскресенье Олек Рознер прятался за потолочными балками барака. Весь день на стропилах вместе с ним лежали еще двое ребят, и весь день они послушно хранили молчание, подавляя мучительное желание опорожнить переполненные мочевые пузыри в окружении крыс и блох, ползавших по их узелкам с небогатым тюремным скарбом. Как и все взрослые, дети отлично знали, что эсэсовцы и украинская охрана осведомлены о наличии пустого пространства под потолком. Но они опасались заразиться тифом, потому что доктор Бланке предупредил их, что достаточно одного укуса тифозной блохи - и заражение неминуемо. Некоторые из детей Плачува месяцами прятались в тюремном бараке, на котором было крупно написано: «Внимание - тиф!»

В это воскресенье «Акция здоровья» Амона Гета была для Олека Рознера куда опаснее, чем опасность встречи с тифозной блохой. Часть же ребят, которые попали в число 268-ми, тоже встретили начало акции в укрытиях. Все дети в Плачуве обрели недетскую проницательность, и у каждого было свое излюбленное убежище. Кто-то предпочитал залезать под пол бараков, другие прятались в прачечной или в гараже. Многие из убежищ были обнаружены или в первое воскресенье или в последующее и не могли больше скрывать беглецов.

В предыдущее воскресенье тринадцатилетний мальчишка-сирота решил, что он спасся, потому что во время переклички сошел за взрослого, затерявшись в их рядах. Но, обнаруженный, он уже не смог скрыть своего детского телосложения. Ему было приказано одеться и занять место среди детей. И пока родители с другого конца аппельплаца что-то кричали своим детям, окруженным охраной, пока громкоговорители надрывались в сентиментальных песенках типа «Mammi, kauf miz ein Pferdhen» («Мамочка, купи мне лошадку»), мальчишка просто перешел из одной группы в другую, движимый тем безошибочным инстинктом, который в свое время был отмечен действиями девочки в красной шапочке на площади Мира. И подобно Красной Шапочке, никто не обратил на него внимания. Под звуки ненавистной музыки, чувствуя, как сердце у него колотится о ребра, он влился в толпу взрослых и растворился в ней. Затем, изобразив приступ поноса, попросил стражника отпустить его в уборную.

Ее длинное низкое строение располагалось за мужскими бараками и, оказавшись в нем, мальчик перелез через планку, на которую, испражняясь, садился человек. Опираясь раскинутыми руками в обе стенки ямы, он стал опускаться в нее, стараясь кончиками ног наконец коснуться ее дна. Зловоние заставило его зажмуриться, и тучи мух залепили рот, уши и ноздри. Погрузившись почти по горло и почувствовав наконец дно ямы, сквозь гул бесчисленного скопища мух, он услышал голоса, которые показались ему бредом воображения. «Куда ты лезешь?» - сказал один голос. А другой добавил: «Черт возьми, это наше место!»

В яме вместе с ним было еще десять детей.

В отчете Амона использовался термин Sonderbehandlung- специальное обращение. Термин этот стал широко известен в последующие годы, но Пемпер в первый раз столкнулся с ним. Естественно, он имел успокаивающее, едва ли не медицинское значение, но теперь-то Метек мог утверждать, что медициной тут и не пахло.

Телеграмма, которую Амон продиктовал этим утром для отправки в Аушвиц, достаточно убедительно свидетельствовала об этом. Амон объяснил, что с целью избежать дополнительных осложнений он настоял, чтобы состав группы, отобранной для «специального обращения», в ходе погрузки оставался в своей привычной одежде, которая у них имелась и что в полосатую тюремную форму их следует переодеть по окончании погрузки. Поскольку в Плачуве наличествует нехватка подобной формы, полосатые одеяния, в которых прибудут из Плачува кандидаты на «специальное обращение», должны быть возвращены из Аушвица для повторного использования.

Все дети, оставшиеся в Плачуве, и среди них большая часть тех, кто скрывались в уборной вместе с высоким подростком, продолжали прятаться среди взрослых, пока не были обнаружены в ходе последующих обысков и проверок, после чего их ждали томительные 60 километров до Аушвица. В это жаркое лето теплушки беспрерывно были в ходу, перебрасывая войска и вооружения к линии фронта, проходившей под Львовом, а на обратном пути им приходилось терять время на боковых путях, пока эсэсовские врачи рассматривали тянущиеся перед ними вереницы отчаявшихся обнаженных людей.

Глава 29

Сидя у открытого окна в кабинете Амона, сквозь которое проникал душный летний воздух, Оскар с самого начала не мог отделаться от впечатления, что встреча носила какой-то двусмысленный характер. Может, Мадритч и Бош чувствовали то же самое, ибо, избегая встречаться взглядами с Амоном, упорно разглядывали за окном ползущие по узкоколейке вагонетки с камнем. Лишь унтерштурмфюрер Лео Йон, который вел запись встречи, недвижимо сидел за столом, застегнутый на все пуговицы.