Бледный убийца - Керр Филипп - Страница 18

– С удовольствием, а пока вы можете высказать свое мнение о докторе Ланце Киндермане?

– Киндермане? Вы знаете Ланца Киндермана?

– Немного.

Она посмотрела на Меня с пристальным интересом.

– Для полицейского комиссара в вас слишком много неожиданного. Да, именно так.

Глава 7

Воскресенье, 11 сентября

Я люблю помидоры слегка недозрелые. Сладкие, но в то же время твердые, с гладкой, прохладной кожицей – как раз такие и хороши в салат. Если помидор немного полежит, то его кожица начинает морщиться и он становится слишком мягким, а на вкус даже кисловатым.

То же самое и с женщинами. Только эта, пожалуй, еще не совсем созрела для меня – слишком много прохлады. Она стояла в дверях и нагло рассматривала меня с головы до ног, как бы оценивая мои способности в качестве любовника.

– Что вам угодно? – спросил я.

– Я занимаюсь сбором пожертвований для нужд рейха. – Она состроила глазки и показала матерчатую сумку, как бы в подтверждение своих слов. – Экономическая программа партии. Меня впустила консьержка.

– Вижу. Конкретно, что вы хотите?

Девица удивленно подняла брови, и я подумал: неужели папаша не знает, что ее еще можно лупить, как маленькую?

– Ну, у вас есть что-нибудь?

В ее голосе слышалась легкая насмешка. Довольно смазливая девица. В гражданской одежде сошла бы за девушку лет двадцати, но с этими двумя хвостиками на голове, в грубых ботинках, в аккуратной белой блузке, заправленной в длинную синюю юбку, и жакете из коричневой кожи, какую носят члены Лиги немецких девушек, она выглядела не более чем на шестнадцать.

– Я посмотрю и, может быть, найду кое-что, – сказал я.

Меня забавляла ее манера держаться как взрослая женщина, что похоже, подтверждало слухи о девушках из Лиги, об их сексуальной распущенности, а также о стремлении забеременеть в лагере «Гитлерюгенда» с такой же готовностью, с какой они зубрили историю Германии, обучались шитью и навыкам первой помощи.

– Я думаю, вам лучше войти.

Она неторопливо вошла, с таким надменным видом, словно была одета в норковую шубку. Бегло осмотрелась по сторонам. Похоже, на нее ничто не произвело впечатления.

– Чудесное местечко, – пробормотала она.

Закрыв дверь, я положил сигарету в пепельницу на столе в прихожей и сказал, чтобы она там подождала.

Потом я прошел в спальню и заглянул для проформы под кровать, где посреди пыли и ворса от ковра лежал чемодан со старыми рубашками и полотенцами. Когда я встал и отряхнулся, то увидел, что девица стоит в дверях спальни и курит мою сигарету. С вызывающим видом она выдохнула кольцо дыма в мою сторону.

– Я думал, добропорядочные девушки не курят, – заметил я, пытаясь скрыть свое раздражение.

– Правда? – ухмыльнулась она. – Нам много чего нельзя. Нельзя это, нельзя то. Сейчас все запрещается. Но, если ты не можешь делать запретные вещи, пока молодая, и получать от них удовольствие, какой смысл вообще рисковать?

Она откачнулась от стены и вышла из комнаты.

«Вот сучка», – подумал я, следуя за ней в гостиную.

Она шумно затянулась, как будто всосала ложку супа, затем пыхнула на меня еще одним кольцом дыма. Вот бы схватить ее за волосы и закрутить их вокруг ее смазливой шейки!

– И вообще, – сказала она, – одна вонючая сигарета не сделает погоды, а?

Я рассмеялся.

– А что, я произвожу впечатление такого барахла, который только и может курить дешевые сигареты?

– Нет, не производишь, – заявила эта нахалка. – Как тебя зовут?

– Платон.

– Подходящее имя. Ну что ж, Платон, можешь меня поцеловать, если хочешь.

– Ты ведь не потаскушка, правда?

– А разве ты не слышал кличку, которую придумали для девочек из Лиги? Лига немецких матрасов. Товар повседневного спроса для немецких мужчин.

Она обвила руками мою шею и выдала несколько кокетливых гримас, которые, вероятно, долго разучивала перед зеркалом.

Но, несмотря на молодость, ее дыхание имело какой-то затхлый привкус. Из любезности я ответил на ее поцелуй, сжав руками ее юные груди и ощущая под пальцами упругие соски. Затем обхватил ее пухлую попку влажными ладонями и притянул поближе. Ее наглые глазенки еще больше округлились, и она прижалась ко мне. Но, признаюсь, меня это не соблазнило.

– Платон, ты умеешь рассказывать сказки на ночь? – захихикала барышня.

– Нет, – сказал я, еще крепче сжимая ее руками. – Но я знаю массу страшных сказок. Таких, в которых злые тролли варят заживо и пожирают красивых, но испорченных принцесс.

Во взгляде ярко-голубых наглых глазенок промелькнуло сомнение, я задрал ей юбку и стал стаскивать трусики, тогда-то улыбка и самоуверенность окончательно сползли с ее физиономии.

– О, я бы тебе мог рассказать много таких историй, – мрачно произнес я. – Историй, которые рассказывают своим дочкам полицейские. Ужасные и отвратительные, от которых девушкам снятся кошмары, а их отцы только рады этому.

– Прекрати! – Она нервно засмеялась. – Ты меня пугаешь.

Теперь уже окончательно сообразив, что все идет не так, как она думала, девчушка судорожно попыталась натянуть трусики, но я все-таки сдернул их вниз, обнажив гнездышко у нее между ногами.

– Они радуются, потому что их красивые маленькие дочки будут бояться заходить в дома к незнакомым мужчинам, чтобы не наткнуться на злого тролля.

– Пожалуйста, господин, не надо, – жалобно произнесла она.

Я шлепнул ее по голому заду и оттолкнул от себя.

– Считай, что тебе повезло, принцесса: я сыщик, а не тролль, а то бы тебя превратили в кетчуп.

– Вы полицейский?! – судорожно глотнула она, и у нее из глаз чуть не брызнули слезы.

– Именно так, я – полицейский. И если ты еще раз попадешься мне и будешь изображать начинающую шлюху, я уж позабочусь, чтобы твой отец хорошенько отлупил тебя, ясно?

– Да, – прошептала она и быстро натянула трусики.

Я поднял с пола кучу старых рубашек и полотенец и сунул ей в руки.

– А теперь марш отсюда, пока я сам тебя не выставил.

Она в ужасе вылетела из моей квартиры, как будто я был самим Нибелунгом.

Я закрыл за ней дверь, но запах и ощущение этого аппетитного маленького тела и неудовлетворенное желание преследовали меня так долго, что мне пришлось выпить и принять холодную ванну.

Похоже, в этом сентябре кругом разгорались такие страсти, которые дымились, как проржавевший взрыватель, готовый рвануть в любую Минуту. Вот если бы и горячую кровь судетских немцев в Чехословакии можно было бы так же легко успокоить, как я успокоил себя!

Полицейские знают, как растет преступность в жару. В январе и феврале даже самые отчаянные преступники сидят дома в тепле. Позже, в тот же день, читая книгу профессора Берга «Садист», я удивился, как много жизней было спасено только потому, что холод и сырость помешали Кюртену выйти на улицу. Однако девять убийств, семь покушений на убийство, сорок поджогов – довольно внушительное число.

По словам Берга, Кюртен рос в семье, где насилие было привычным, он стал преступником в раннем возрасте; совершил ряд мелких краж и отсидел несколько раз в тюрьме. Затем в возрасте тридцати восьми лет женился на женщине с сильным характером. У него всегда были садистские наклонности: он мог мучить кошек и другую бессловесную тварь. Теперь же ему приходилось держать себя в узде. Но когда жены не было дома, Кюртен уже не мог сдерживать себя и шел совершать жуткие садистские преступления, за что и приобрел страшную славу.

Берт пишет, что садизм Кюртена носил сексуальный характер. Семейные обстоятельства создали благоприятную почву для сексуальных отклонений, а его предыдущий жизненный опыт только способствовал их развитию.

В течение двенадцати месяцев, отделявших арест Кюртена от казни, Берг часто общался с ним и обнаружил в нем таланты и незаурядный характер. Он был умен, обаятелен, обладал отличной памятью и острой наблюдательностью. Но Берг подчеркивал внушаемость Кюртена. Еще одна примечательная черта – тщеславная гордость, которая проявлялась в заботе о своей внешности и в том, как он водил за нос дюссельдорфскую полицию – столько, сколько хотел.