Бледный убийца - Керр Филипп - Страница 45

– Естественно, – сдержанно сказала Хильдегард.

– Мы искали ее повсюду, – подтвердил я. – Я проверил каждый метр ее пути и ничего не нашел.

Это была истинная правда.

– Как она была одета в тот день?

Хильдегард описала одежду Эммелин.

– У нее были деньги?

– Несколько марок. Ее сбережения остались нетронутыми.

– Ну что ж, я тут порасспрашиваю, может, удастся что-нибудь выяснить. Оставьте мне свой адрес.

Я продиктовал ему адрес и номер телефона. Закончив писать, он встал, страдальчески выгнул спину и прошелся по комнате, засунув руки глубоко в карманы, – удивительно похожий на неуклюжего школьника. Только теперь я догадался, что ему не больше сорока.

– Ждите от меня известий. Я свяжусь с вами через пару дней или, может быть, раньше, если мне удастся что-нибудь выяснить.

Мы встали, собираясь уходить.

– Как вы думаете, есть ли надежда, что она жива? – спросила Хильдегард.

Фогельман меланхолически пожал плечами.

– Должен признаться, что очень маленькая. Но я сделаю все возможное.

– А с чего вы начнете? – полюбопытствовал я.

Он снова подтянул узел своего галстука, при этом воротник его рубашки уперся в кадык. Я невольно задержал дыхание, когда он вновь обернулся ко мне.

– Ну, начну с того, что размножу фотографии вашей дочери, раздам их разным людям. Вы знаете, в нашем городе очень много беглецов. Есть дети, которых совсем не привлекает «Гитлерюгенд» и тому подобные вещи. Я начну действовать в этом направлении, господин Штайнингер. – Он положил руку мне на плечо и проводил нас до двери.

– Спасибо, – поблагодарила Хильдегард. – Вы очень добры, господин Фогельман.

Я улыбнулся и вежливо кивнул. Он наклонил голову, и в тот момент, когда я пропускал Хильдегард в дверь, я заметил, что он смотрит на ее ноги. Трудно упрекнуть его за это. В своем бежевом шерстяном болеро, фуляровой блузке в горошек и юбке из бургундской шерсти она выглядела так, как будто на нее ушла вся годовая сумма военных репараций. Мне было приятно выступать в роли ее мужа.

Я пожал руку Фогельману и догнал Хильдегард, думая о том, что если бы я на самом деле был ее мужем, то повез бы ее домой, чтобы раздеть и заняться любовью.

Пока мы выходили из агентства Фогельмана и шли по улице, я предавался грезам о любви в элегантном обрамлении из шелка и кружев. Сексуальная привлекательность Хильдегард складывалась из множества неуловимых нюансов, а не просто из упругой груди и ягодиц, которые рисовало мое разгоряченное воображение. Но я знал, что мои грезы о роли счастливого мужа абсолютно не соответствовали действительности: настоящий господин Штайнингер, будь он жив, без сомнения, отвез бы свою красавицу жену домой, и в мыслях не имея предложить ей что-нибудь более возбуждающее, чем чашечка горячего кофе, а потом отправился бы на службу в свой банк. Просто все дело в том, что человек, который просыпается по утрам один в своей постели, думает конечно же о женщине, а тот, кто просыпается рядом с женой, – о завтраке.

– Ну, и что вам дал этот визит? – спросила фрау Штайнингер, когда мы ехали в машине обратно в Штеглиц. – Я думаю, он на самом деле лучше, чем выглядит. И он отнесся к нам сочувственно. И уж конечно, он ничуть не хуже ваших людей, комиссар. Не могу понять, зачем нам это было нужно.

Она продолжала говорить в таком же духе еще минуту-другую, я не мешал ей.

– И вы считаете совершенно нормальным, что он не задал нам никаких совершенно очевидных вопросов? – удалось мне наконец вставить.

Она вздохнула:

– Например?

– Ни разу не упомянул, например, о вознаграждении за свои услуги.

– Осмелюсь предположить, если бы он подумал, что нам его услуги не по карману, он бы сказал об этом прямо. И кроме того, не думайте, что я буду оплачивать ваш маленький эксперимент.

Я успокоил ее – за все заплатит Крипо.

Увидев броский темно-желтый фургон, в котором продавали сигареты, я подъехал к нему и вышел из машины. Купил пару блоков и бросил один в «бардачок». Вытащил сигарету для нее, другую – для себя, дал прикурить ей, а потом закурил сам.

– И вам не показалось странным, что он не поинтересовался, сколько лет Эммелин, в какую она ходила школу, как звали ее учителя танцев, где я работаю и тому подобным?

Она выпустила дым из ноздрей, как разъяренный бык.

– Нет, не показалось. По крайней мере, до тех пор, пока вы об этом не заговорили. – Она ударилась о приборную доску и чертыхнулась. – Ну и что изменилось, если бы он спросил, в какую школу ходит Эммелин? И что вы стали бы делать, если бы он навел справки и выяснил, что мой настоящий муж умер? Хотела бы я знать.

– А он и не стал бы этого делать.

– Вы что-то чересчур уверены в этом. Откуда вы знаете?

– Потому что знаю, как работают частные сыщики. Они не любят идти по следам полиции и задавать те же самые вопросы. Обычно они подходят к делу с другого конца. Покрутятся немного вокруг и потом действуют.

– Значит, вы считаете этого Рольфа Фогельмана подозрительной личностью?

– Да, считаю. Достаточно подозрительным, чтобы заставить человека, обратившегося к нему, не спускать глаз со своего имущества.

Она снова чертыхнулась, на этот раз гораздо громче.

– Это уже во второй раз, – сказал я. – Что с вами случилось?

– Почему со мной должно что-то случиться? Ничего не случилось. Одиноким женщинам обычно совершенно безразлично, что их адреса и номера телефонов сообщают тем, кого полиция считает подозрительными. Благодаря этому жизнь становится такой интересной! Моя дочь пропала, возможно, ее убили, и теперь мне придется сидеть и трястись, что этот ужасный человек как-нибудь вечерком завалится ко мне поболтать о ней.

Она была в такой ярости, что почти высосала весь табак из сигареты. Но, несмотря на это, когда мы подъехали к ее дому на Лепсиусштрассе, на сей раз она пригласила меня к себе.

Сидя на диване, я слышал, как она мочится в туалете. Совсем на нее не похоже, чтобы она не обращала внимания на такое. Наверное, ей безразлично, слышно мне или нет. Мне показалось, что она даже не потрудилась закрыть за собой дверь в туалете.

Войдя в комнату, она повелительным тоном потребовала у меня сигарету. Наклонившись вперед, я протянул ей сигарету, и она выхватила ее у меня из рук. Потом сама прикурила с помощью настольной зажигалки и принялась выпускать дым, как солдат в окопах. Я с интересом наблюдал, как она ходит взад-вперед, вся – воплощение родительской тревоги. Я достал себе сигарету и вытащил книжечку со спичками из кармана жилета. Хильдегард свирепо посмотрела на меня, когда я наклонился над пламенем.

– А я думала, что сыщики могут зажигать спички о свои ногти.

– Так делают только неряхи, которым жаль пять марок на маникюр, – сказал я, зевая.

Я догадался, что она чего-то от меня хочет, но имел об этом не больше представления, чем о том, какую мягкую мебель предпочитает Гитлер. Я еще раз внимательно посмотрел на нее.

Высокого роста – выше среднего, – немного за тридцать, но колени и ступни вывернуты внутрь, совсем как у пятнадцатилетней девочки. Грудь довольно плоская, а уж о ягодицах вообще говорить не приходилось. Нос немного широковат, губы слишком толстые, а васильковые глаза чересчур близко посажены, и если не принимать во внимание ее характер, то в ней, конечно, ничего особенного. Однако, без сомнения, эта длинноногая женщина была красива, только ее красота чем-то напоминала красоту быстроногих кобылок из Хоппегартена. Возможно, ее также трудно держать в узде, как и этих кобылок, и если уж вам удалось забраться в седло, то не остается ничего другого, как надеяться, что она не унесет вас дальше финишного столба.

– Неужели вы не видите, что я боюсь? – сказал она, топнув ногой по натертому до блеска полу. – Я не хочу оставаться одна в доме!

– А где же ваш сын Пауль?

– Он вернулся в свой интернат. Кроме того, ему всего десять, и я не могу рассчитывать, что он придет мне на помощь. А вы что, надеетесь на это?