Тыквенное семечко - Шипилова Инесса Борисовна - Страница 24

Тюса забилась на кровать, закутавшись в атласное покрывало, и стала дрожать от страха. Она покосилась на бабку на портрете и показала ей язык. Толстая ливнасиха смотрела на кикиморку, поджав тонкие губы, и как будто ухмылялась.

— Будешь так таращиться, Лиходел все деньги заберет, — раздраженно сказала ей Тюса и демонстративно отвернулась.

В этот момент за окном вспыхнула молния и раздался оглушительный гром. В дверь громко постучали. Кикиморка подпрыгнула на кровати и затряслась от страха еще больше. В дверь продолжали стучать все громче и громче. Тюса в покрывале спустилась на цыпочках вниз и прислушалась.

— Эй, откройте, нам пластырь нужен! — донеслось из-за двери. Голос был вроде бы знаком.

— Кого там еще принесло? — недовольно отозвалась она, прислонившись ухом к двери.

— Да это мы — Гомза и Шима! Нам ногу перевязать нужно!

Тюса резко распахнула дверь и уставилась на вымокших до нитки ребят.

— Чью ногу? — поинтересовалась она, запуская поздних гостей в прихожую. Страх ее как рукой сняло — на его место с треском ворвалась озадаченность. Кикиморка судорожно размышляла: должен ли тот, кто оказывает первую помощь, быть в пижаме и атласном покрывале, или ей стоит переодеться.

— Ее! — Гомза ткнул пальцем в зареванную Шиму. — А ты чего в покрывале ходишь? — он с изумлением уставился на кикиморку.

— А у нас, у кикиморов, все по вечерам в покрывалах ходят. Сначала в простынях ходили, но они пачкаются быстро. Что там с ногой твоей? — Рядом с Гомзой и Шимой она почувствовала себя взрослой, и ей не терпелось проявить свои деловые качества.

Шима стояла в одной сандалии и размазывала слезы по щекам. Она развернула босую ногу и показала поцарапанную пятку.

— А я уж подумала, оперировать надо. Если по лесу в темноте разгуливать в одной сандалии, царапины обязательно будут! — нравоучительно изрекла Тюса.

Шима заревела еще громче.

— Понимаешь, она новую сандалию в озере потеряла, теперь вот домой идти боится, — Гомза взъерошил мокрые волосы.

— Мама их только вчера от Зеленыча принесла! Знаешь, как мне влетит?

— Пошли ногу помоем и забинтуем, — Тюса забросила край покрывала за плечо и пошла в торговый зал.

Ногу Шимы засунули прямо в раковину и вымыли шампунем — ведь никто не будет утверждать, что ноги мыть шампунем нельзя? Потом кикиморка нарисовала на царапине йодом ровный кружочек, а вокруг зеленкой лепестки.

— Ух ты, какой цветочек красивый получился! — Шима перестала плакать и с интересом посмотрела на разрисованную пятку.

— Если реветь не будешь, я тебе сказку расскажу, — пообещала ей Тюса, накручивая сверху бинт. Забинтованная нога смотрелась, на ее взгляд, немного скучновато, и кикиморка вырезала из зеленого пластыря елочку и прилепила сверху.

— Конечно, в другой аптеке сначала пластырь лепят, потом бинт. Но у нас аптека наполовину кикиморская, — важно сказала она ребятам, любуясь своей работой.

— Здорово! Мне нравятся кикиморские аптеки! Как будто в парикмахерскую сходила! — Шима восторженно смотрела на оригинальную перевязку.

— Я вас домой провожу, заодно в озере сандалию поищем, — решительно заявила Тюса и побежала наверх переодеваться.

Пришлось поломать голову, выбирая обувь для Шимы. Тюсина ей не налезала: кикиморка не пожалела бинта. Пришлось взять старые ботинки Фабиуса, которые он надевал, когда отправлялся на болото за пиявками.

— Все равно сейчас в темноте ничего не найдем, — печально сказал Гомза, когда они втроем пошли по направлению к озеру. Дождь кончился, и мокрые листья, освещенные луной, светились серебристым светом.

— Еще как найдем! Мы, кикиморы, и в темноте видим прекрасно! — уверенно заявила Тюса, размышляя про себя — придется ей нырять в озеро или нет.

— Ты сказку обещала рассказать, — напомнила ей Шима. Она шла в огромных ботинках, еле волоча ноги, и прижимала к груди уцелевшую сандалию как сокровище.

— Сказку я тебе завтра расскажу, после работы, — Тюса подумала, что к концу рабочего дня она точно уже переделает какую-нибудь из сказок. — Ты мне лучше скажи, что вечером у озера делали?

— Я за Руксом полезла, он в ветках ивы запутался. А потом он улетел, а я соскользнула в воду…

Тюса ночью по лесу ни разу не ходила и обратила внимание на то, что в это время суток он выглядит иначе, словно место другое. Даже маленькая полянка, где она обычно собирает подорожник, смотрится не очень приветливо — кусты вокруг нее почти черные, как-то недобро ощетинились.

— Ты тише бряцай ботинками! — шикнул Гомза и боязливо поглядел по сторонам. Хоть он и хорохорился, видно было, что и он сейчас с радостью оказался бы в гостиной на диване.

— Давайте пойдем в обход мимо заброшенных орехов. Там дорожки каменные, грязь на ботинки не налипнет, — заныла Шима, с трудом переставляя ноги.

Конечно, дорогу удлинять не очень-то хотелось, но пришлось согласиться — в лесу после дождя повсюду были лужи. Ребята прошли чуть дальше и свернули влево, к заброшенной аллее. Она тянулась вдоль оврага почти до самого озера. Кто его знает, почему орехи на этой аллее выросли не такие, как во всем лесу. В каждом из них была одна крохотная комнатка. Сразу после засухи в них заселились молодые семьи, так как на дне оврага теперь скапливалось много воды. Они замостили дорогу ракушечником и даже повесили модные фонари. Но постепенно все перебрались в другие деревья — каждой семье хотелось иметь в своем доме спальню.

Ребята вышли на мощеную дорожку и быстро пошли, озираясь по сторонам. Здесь было намного темнее, чем на центральной тропе: лунный свет не пропускали густые заросли, а фонари давно вышли из строя.

— Вы слышали? — остановилась вдруг Тюса и подняла руку вверх.

Ребята остановились как вкопанные и молча уставились на нее. Кикиморка приложила палец к губам и потащила их с дороги, за ствол дерева. Они присели на корточки, спрятавшись за помпезную деревянную мельницу, которая была сооружена для лесных карликов, и прижались друг к другу, всматриваясь в темноту.

— И долго мы так будем сидеть? — шепотом спросил кикиморку Гомза.

Но та сердито посмотрела на него и погрозила пальцем. Вскоре в конце аллеи показались темные силуэты в длинных плащах с капюшонами. Самый высокий из них, видимо, всем заправлял — это было видно по его жестам. У тех, что плелись за ним, задора было куда меньше: один без конца останавливался и подтягивал штаны, а второй уныло тащил здоровенный топор, сгорбившись под его тяжестью.

— На этой аллее можно срубить десятки веток! Конечно, они не родовые, но сегодня можно и поскромнее куш сорвать, — прогнусавил высокий, и Гомза вздрогнул, потому что сразу узнал этот голос.

Троица прошла мимо них, тихонько переругиваясь — они никак не могли решить, с какого дерева начинать.

— Да это же бандиты, — с ужасом прошептала Шима и заерзала на месте: у нее затекли ноги. Она наступила на сухой орех, который громко треснул. В наступившей тишине это прозвучало как выстрел.

— Бежим! — крикнула Тюса, вскочив на ноги.

Впрочем, им не нужна была команда — они рванули так, как не бегали еще никогда. Шима забыла про неудобные башмаки и больную пятку и перелетала через кусты как горный козлик. При одной только мысли, что за ней гонится преступник с топором, она готова была совершить пробежку куда угодно. Шима была уверена, что за ней тянется след в виде неглубоких ям — именно так она представляла следы от ботинок, — но повернуть голову боялась и продолжала дальше старательно набирать скорость. Гомза и Тюса бежали с левого фланга от нее, несколько раз столкнувшись друг с другом.

Если бы Тилиан прогуливался где-нибудь поблизости, он бы непременно записал юных спринтеров в свой клуб — их бег со стороны был просто неподражаем.

Когда они остановились у развилки, никто за ними уже не бежал.

— Они, небось, в другую сторону от страха побежали! — вдруг расхохоталась Тюса и скорчилась от смеха.

Шима тоже визгливо рассмеялась, топая ногами. На ботинках громоздились комья грязи величиной с небольшие валуны.