Возвращённые метафизики: жизнеописания, эссе, стихотворения в прозе - Зорин Иван - Страница 14

Двум пророкам тесно во Вселенной, и вот однажды, в первую джуму месяца джумада-аль-авваля, они встретились на дороге в Балх.

- Я знал о нашей встрече ещё в Багдаде, когда отправлялся в путь, - насмешливо приветствовал Джа-фара грек, качаясь между горбами верблюдицы.

Джафар сверлил его глазом. Их уже окружала толпа, готовясь к схватке, люди черпали из арыка тухлую воду - для проигравшего.

- Ты ведаешь будущее, - произнёс Джафар таинственно и зло - молчать дальше было опасно, - значит, знаешь, что тебя ждёт через мгновенье.

Почуяв неладное, грек покосился по сторонам.

- Знай же, слепец, ты переживёшь меня лишь на сутки! - упреждая подвох, запричитал он.

В ответ Джафар неожиданно распустил пояс и, сунув руку по локоть, достал из-за пазухи змею. Рассекая воздух, она трижды свилась в кольцо, прежде чем ударила в грудь астролога.

- Будь проклят, подлый убийца! - завопил грек, сбрасывая гада на землю.

Джафар рассмеялся:

- Не бойся, я вырвал ядовитые зубы.

Снова запахнув халат, он уже отворачивался, когда ощутил тёплый плевок верблюдицы.

Выходки Джафара становились всё безобразнее, высказывания - всё кощунственнее. Они переполнили, наконец, чашу терпения мягкосердечных подданных падишаха. Столичный кади обвинил его в нарушении шариата, и дело привлекло внимание визиря. На соборе из почтенных мулл Джафар оставался верным себе, выказывая полное безразличие к приговору, который нельзя ни предугадать, ни предотвратить. Он оживлялся, лишь когда вспыхивал богословский спор, с жаром отстаивая свои представления о мире. «Единственное, что известно о мире, - вяло возразил ему визирь, - это то, что он не такой, каким его воображают». А после взмахнул платком. Жест перечёркивал Джафа-ру жизнь, но, следуя своей странной теории, он ещё надеялся.

- Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! - молил он палача, и его тюрбан, съехав набок, обнажил кривой глаз. - Ты убиваешь человека!

- Я убиваю тень из сна, - возразил палач, слышавший его речи.

И проткнул ятаганом.

Шанкаджуна

Он прославился тем, что знал свою судьбу точнее гадалки. Говорили, он распахнул небо, а Шанкаджуна - это псевдоним Бога.

В юности Шанкаджуна служил гонцом у раджи южной Индии, отличаясь быстротой ходьбы. Однажды устроили состязание: пустили оленя, а через день вслед отправились охотники. Вскоре Шанкаджуна принёс загнанное, утомлённое преследованием животное.

Раз сандалии натёрли ему ногу, и он отдыхал на кладбище, опустившись на могильный камень с эпитафией «Я был тобой - ты станешь мною». Тусклая, как затёртая рупия, луна цеплялась за мангровые деревья, вокруг чернели гробницы. И Шанкаджуна глубоко задумался, собирая в кулак песок и посыпая им ветер. Река шевелила стебли лотоса, в зарослях бамбука одиноко пела цикада. И вдруг перед Шанкаджуной возник мертвец. Это мог быть и один из голодных духов, как лягушки болото, населяющих нижние миры - асур или ракшас. Лунный свет пробивался сквозь изъеденные червями лохмотья.

- Нищему даже мёртвый не завидует, - покачал он останками головы.

- Нищему легче умирать, - возразил Шанкаджуна. Они говорили на утраченном ныне диалекте пали.

- Смерть - всего лишь миг, - вздохнул призрак, вытянув в трубочку губы, алые, как кровь.

- Жизнь - постоянное умирание, - не поддался юноша. - Первый шаг младенца - шаг к смерти.

«А он не глуп, - зашептали джунгли, - расскажи, расскажи ему..»

И призрак начал:

- Тысячу лун назад я был брамином. Я шёл восьмеричным путём, постигал семь джайнских суждений и соблюдал ритуалы йогачары. Я повторял мантры, славящие Кришну, и слово «ом», заключающее Вселенную. Переписывая сутры, я ломал голову над десятью вопросами, о которых умолчал Будда. Я искал реальность, которая прячется за реальностью, и действительность, что стоит за пустотой. А вместо этого научился завязывать в узел пучок света и доставать вещи из снов. Я хотел вывернуть наизнанку небеса, а теперь склеп ограничивает мой мир - такой же, как у выкидыша...

- Зачем ты рассказываешь мне свою жизнь? - прервал его Шанкаджуна.

- Но это и твоя жизнь! - оскалился сгнившими зубами покойник. - Нет судеб - есть Судьба, твои предки - это ты в предыдущих аватарах. - В тряпье глухо залязгали кости, он стал, как тень. - Что толку, конечен мир или бесконечен? Или он не конечен и не бесконечен? Все пути, как полосы у тигра, идут от пасти к хвосту.

- Ты говоришь банальности, - рассмеялся Шанкаджуна, которому делалось страшно.

- Однако знай люди свою судьбу, они были бы счастливы, - отмахнулся покойник. В усах у него запуталась мошка, жужжанье которой сливалось с голосом. - Выбор - вот корень страдания, но время - не ветвящееся дерево, - кому суждено умереть от укуса тарантула, не спасётся, избегая насекомых.

Разбрасывая повсюду узелки лунного света, он поведал затем Шанкаджуне его будущее. Подробности, с которыми он рисовал его, заставляли юношу вздрагивать. А чтобы он не забыл их, ракшас подарил ему зеркало, которое извлёк из сна Кришны.

- Время в зеркале опережает реальное, - пояснил он, скрутив очередной лучик, - так что, заглядывая в него, ты заглядываешь в своё завтра.

С тех пор у Шанкаджуны умерли все желания. Поперхнувшись, он не пугался, зная, что откашляется, а встретив женщину, не мучился сомнениями, точно зная, ответят ли ему взаимностью. Он смирился с судьбой, ведь бунт подогревает надежда. Голодая, Шанкаджуна точно знал, когда утолит голод, вытаскивая занозу - когда утихнет боль. Он знал, что раздавит скорпиона, ещё до того, как на него наступал, и видел слова, в которые обернутся ещё не родившиеся у него мысли. Незнание своего часа делает нас бессмертными, его знание сделало Шанкаджуну бесстрашным. В схватках кшатриев он стоял под градом стрел, изредка ловя пернатую змейку, которую переламывал пополам. А когда становилось невыносимо скучно, он несколько дней не заглядывал в зеркало.

В нашей памяти хранится прошлое, у Шанкаджуны хранилось воспоминание о будущем. Он знал, что споткнётся, и спотыкался, ведь будущего не избежать. Прежде чем заглянуть в зеркало, чтобы прочитать грядущее, он вспоминал, что уже видел своё новое загля-дывание ещё в прошлый раз, когда украдкой подглядел в зеркало, открывшееся в зеркале. Эта картинка в картинке, содержащая саму себя бесконечное число раз, таила будущее, уходящее, таким образом, вглубь зеркал. Из-за бесконечной повторяемости во времени получалась петля, и, чтобы не сойти с ума, Шанкаджуна закрывал глаза.

Он наслаждался покоем до глубокой старости. Однако в конце жизни всё же разбил зеркало. Быть может, он понял, что мертвец его обманул, наградив своим счастьем - счастьем покойника.

В комнате вечером*12

Смолкли цикады, жёлтые листья покрыли и мостик, и реку. За окном - осень.

«Вначале было Слово...»

Я листаю Книгу и ищу слово, которое будет в конце, подозревая, что оно не может быть Богом.

Свет от лампады упёрся в иероглифы, и на душе у меня - как у слепого крота.

Куда выгонит меня смерть? За глухие шторы? В людской муравейник?