Лишь разумные свободны - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович - Страница 26

Фарамон заговорил опять, на этот раз — октавой ниже и гораздо более спокойно. Я даже уловил в его речи несколько раз повторенные названия Кусбар и Бресо — наверняка это были местные зодиакальные знаки.

Лицо Ландовской потемнело.

— Он… Влияние двух домов, которые…

— Ванда! — взмолился я. — Пожалейте непрофессионала!

— Все рушится, Максим, — тихо сказала Ландовска. — Гороскопы, только вчера составленные, нуждаются в пересмотре… Слишком много внешних факторов… Независимых… Не включенных в динамику планетных сил… Единственное, что, по словам Фарамона, можно сделать…

Она замолчала.

— Ну? — поторопил я.

— Убить этого вашего Экселенца, — выпалила Ландовска и с вызовом посмотрела мне в глаза.

— Почему? — ошарашенно спросил я.

— Потому что он может совершить нечто… Это стало Фарамону ясно только сейчас, когда знак Бресо в Кусбаре… Простите. Он не видел раньше судьбы этого человека, а сейчас, когда знаки легли… В общем, если его не остановить, то будет плохо.

Остановить Экселенца? В чем? Что он мог сделать, находясь на Земле, такого, чтобы здесь, на Альцине, изменились расположения знаков и аспектов?.. Тьфу ты. Я тоже перешел на этот идиотский язык, будто он что-то означал в реальности.

Остановить Экселенца. Два года назад я уже пробовал его остановить, не понимая, что происходит. Я и сейчас толком не понимал. Догадка — да. Почти уверенность. Единственное, что я мог — сообщить о своей догадке Экселенцу. Собственно, я даже обязан был это сделать. А решать будет он. Все равно он. Хотя именно сейчас ему лучше этого не делать. Вообще не делать ничего. Ждать. Иногда лучше всего — ждать. Чтобы случайности накопились и проявили себя. Да, потом может быть поздно. А сейчас рано. И мгновение, когда еще можно принять решение и не погубить мир, — очень краткое.

Я раздумывал, но это не мешало мне набирать на терминале коды срочной связи.

— Спросите у Фарамона, — сказал я, не оборачиваясь. — Если он включил Рудольфа Сикорски в свою знаковую систему… Сколько времени у нас в запасе прежде, чем знаки опять переменят позицию?

Несколько быстрых слов, я услышал за спиной чьи-то шаги, и голос пророка сказал над моим ухом:

— Нет. Время. Нет. Вижу.

— Что значит — нет? — спросил я сквозь зубы. — Минута? Две? Пять?

— Минута, да. Но нет.

Чтоб тебе…

Экран осветился, но Экселенц предпочел не показывать посторонним свою лысину, не на всех она производила благоприятное впечатление. Он сидел за столом и смотрел куда-то в сторону, демонстрируя свой профиль, и в профиле шефа я углядел нежелание разговаривать. Естественно. Он ждал (если ждал) моего доклада, а не общего собрания следователей с подозреваемыми. Выбирать, впрочем, не приходилось. Ни мне, ни ему.

— Экселенц, — сказал я. — Разрешите познакомить вас с женой Лучано Грапетти Татьяной (я затылком ощутил, что Татьяна подошла и встала за моей спиной рядом с Ландовской), а также с Вандой Ландовской, астрологом.

О Фарамоне я не упомянул, полагая, что в разговор он вмешиваться не станет, да и сидел он сейчас вне поля зрения обзорной камеры.

Экселенц медленно повернул голову и внимательно оглядел обеих женщин.

— Очень приятно, — сказал он десять секунд спустя, хотя лицо его говорило скорее об обратном. — Максим, ты не мог бы выбрать иное время для связи? Я сейчас занят…

Он хотел сказать не «другое время», но «другое место». А занят он был всегда.

— Экселенц, — продолжал я, поняв уже, что разговор, какого я ожидал, скорее всего, не получится, — у меня есть соображения по поводу происходящего. Не буду терять время на изложение, я отослал материал по нуль-И. Сейчас необходимо принять решение…

— Материал я получил, — прервал меня Экселенц. — Максим, я повторяю, у меня нет сейчас времени. Я свяжусь с тобой позже. Извини. Ты слишком внушаем, сынок.

Щелчок, и мы остались одни. Ощущение было именно таким: мы с Вандой и Татьяной остались одни во всей Вселенной. Экселенц получил мой материал, но даже не стал с ним знакомиться — у него на это не было времени. Возможно, он видел проблему шире, чем я. Возможно, он обладал большей информацией, нежели я. Но пророком он не был. Он не был пророком, когда убивал Абалкина. И не был пророком, когда именно меня посылал на Альцину разбираться с делом Грапетти. Возможно, я действительно слишком внушаем. Абалкин в свое время внушил мне, что жизнь человека дороже благополучия человечества. А еще раньше некий Странник на планете Саракш внушил мне, что блага можно достичь только терпением. Ангельским терпением. Вселенским терпением. Даже если стоишь под дулом скорчера. Сейчас у Экселенца не было ни терпения, ни желания вспоминать свои же уроки.

И что же я мог сделать в этой ситуации?

— Наверное, Максим, — сказала Ландовска, — мы вам помешали. Он не захотел вас слушать в нашем присутствии.

— Наверное, — неохотно признался я.

— Вы пойдете к себе, — продолжала Ландовска, — или уйти нам?

Похоже, она передавала инициативу в мои руки. Наверняка я мог сейчас воспользоваться кабинкой нуль-т без опасения оказаться внутри замкнутой клетки для размышлений. Но и я должен был продемонстрировать, что у меня больше нет секретов.

— Один звонок сначала, если позволите, — пробормотал я.

Только бы застать на месте… В Ясиновской сейчас, кажется, раннее утро. Может, даже еще ночь. Я задал нулевой приоритет и принялся ждать. Недолго, впрочем. И в Ясиновской действительно было раннее утро — камера стояла перед входом в дом, и я увидел замечательный пейзаж: восходящее из-за холмов солнце, вымытые росой березки, а на переднем плане гамак, в котором лежала женщина. Женщина только что проснулась, а может, ее разбудил звонок, я заметил на ее лице тоненькую сеть морщин, которых не было прежде, но я ведь и не видел эту женщину долгих два года. Лицо Майи Глумовой окаменело, едва она узнала Максима Каммерера.

— Вы… — вздохнула она разочарованно.

— Майя Тойвовна, — сказал я с нажимом. — Майя Тойвовна, чрезвычайные обстоятельства вынуждают меня… Вам известно имя Лучано Грапетти?

Естественно, оно было ей известно. Не хуже, чем имя Льва Абалкина.

— Это его жена, — я ткнул пальцем в пространство через правое плечо, надеясь, что там стоит именно Татьяна, а не Ванда. — Лучано грозит смертельная опасность.

Майя Тойвовна слушала молча, я ничего не мог прочитать в ее глазах.

— Вопрос, который я хочу вам задать, имеет прямое отношение к жизни и смерти Лучано. Вам покажется, что это не так, но, поверьте мне, что…

— Спрашивайте, — коротко сказала Майя Тойвовна. — Я сама решу, захочу ли отвечать вам.

— Кто и когда предложил вам работу в Музее внеземных культур?

Майя Тойвовна ждала продолжения, а я ждал ответа.

— Это все? — удивленно спросила она. — А что, в моем досье этих данных нет?

— Насколько я помню, — сказал я, — вы работали в Экзобиологической экспедиции, а потом в Музее открылась вакансия старшего научного сотрудника, и ее предложили вам. Почему — вам? И почему вы согласились?

— Каммерер, — вздохнула Майя Тойвовна, — у вас всегда была привычка задавать не те вопросы. Даже когда вы перестали изображать мз себя дурачка-журналиста. Вы же хотите спросить, не повлиял ли на мое решение Лева…

Я хотел спросить вовсе не это, но и такая интерпретация вопроса меня вполне устраивала.

— Это была длинная цепочка… Я разобралась только потом, когда Левы уже… Меня пригласил директор Музея, потому что открылась вакансия, и ему меня рекомендовал Николай Стечкин.

Стечкин… Этнолог, специалист по негуманоидным культурам, член Всемирного совета с сорокового по пятьдесят третий годы. Звено номер один. Дальше…

— Со Стечкиным я никогда не была знакома, знала по работам и очень удивилась, когда… В свое время Николай Андреевич сказал мне, что имя мое услышал от Кима Бата…

Ким Бат, член Совета до пятидесятого года, ксенобиолог, много лет работал на Саракше. Уже теплее. Звено номер два.