Опасные забавы - Никитенко Е. С. - Страница 22

Из-за седана вынырнул небольшой ходкий грузовичок. Эвери подала машину назад, позволяя ему развернуться, и пока служители выгружали какие-то ящики, упивалась окружающей красотой.

Из-за купы растений появилась молодая пара, так очевидно влюбленная, что Эвери не сразу сумела оторвать завистливый взгляд. Судя по тому, в какое пылкое объятие заключил свою подругу молодой человек, это были новобрачные.

Грузовичок наконец отъехал, и Эвери, то и дело косясь на влюбленную пару, тронула машину вверх по склону. Площадка перед главным корпусом была вымощена светлым камнем. На каждой из широких гранитных ступеней, что вели к парадным дверям, стояло по вазону с красными и желтыми цветами, такими обильными, что плети их свешивались на камень.

Повсюду можно было видеть отдыхающих, чаще всего в спортивной одежде, но двигались они в ленивом, замедленном темпе, так что казалось, что и время здесь течет иначе. Присмотревшись, Эвери поняла, что это курортная форма — на груди у каждого виднелась золотая сфера со словом «Утопия».

Стоило заглушить мотор, как к машине кинулся служитель. Он открыл для Эвери дверцу, протянул руку и с легким учтивым поклоном произнес:

— Добро пожаловать в «Утопию»!

Глава 6

Монк был влюблен. Хотя еще не так давно он не верил, что это вообще возможно, сейчас он был опьянен любовью.

Джилли оказалась той самой второй его половинкой, о которой твердили безнадежные романтики. Они были созданы друг для друга: у них были одна и та же вера, те же желания, мечты и стремления, а главное, та же самая страсть к нечистой игре.

Джилли околдовала Монка с первой встречи в грязном баре на задворках Саванны. Когда она переступила порог на своих высоченных каблуках и в облегающем, как вторая кожа, красном платье, у него перехватило дыхание. Она была великолепна, неподражаема! Он ждал за угловым столиком с голубой папкой в руках, точно по инструкции. Высмотрев его, Джилли улыбнулась, и Монк понял, что погиб.

Первая страстная вспышка все еще длилась. Сердце болезненно и сладко сжималось при виде Джилли, а когда они бывали врозь, Монк ловил себя на том, что улыбается, вспоминая о ней, даже во время работы! В его сознании просто не осталось места ни для чего иного. В долгие и скучные часы наблюдений за очередной жертвой Монк предавался воспоминаниям. Обычно он грезил о первой встрече и о том, как именно они в тот раз занимались любовью.

Это случилось уже через три часа после того, как они обменялись словом. Джилли привела Монка к себе в номер мотеля, сорвала с него разом и одежду, и покров условностей, и любила его как сумасшедшая. Стоило вообразить себе это, как на языке возникал вкус ее рта, а на коже — аромат ее духов. Он почти физически ощущал жар ее тела, слышал звуки, которые она издавала в момент страсти, — низкое горловое рычание упоенной хищницы. В постели Джилли была дикарка, неистовая и грубая (в точности как ему и хотелось), но в глубине души — голубка, кроткая, нежная и уязвимая.

Человек железной дисциплины, Монк терял всякий контроль над собой, когда дело касалось Джилли, и это было для него источником непрестанного удивления. Когда-то, даже если он позволял воображению разыграться, мечты о будущем не включали романтической влюбленности, не говоря уже о браке. Однако два месяца назад он стоял перед Джилли на коленях, предлагая руку и сердце — и она приняла предложение, повергнув его в бешеный восторг. Он сказал тогда, что пойдет ради нее на все, на все абсолютно, и с тех пор держал слово, то есть из кожи лез вон, чтобы порадовать свою избранницу. Иными словами, он совершенно утратил себя и ничуть об этом не жалел.

Каждый человек, даже самый замкнутый, жаждет найти кого-нибудь, кому смог бы поверять свои секреты, и Монк не был исключением. Джилли стала для него хранительницей всех его тайн. Он доверял ей безоговорочно еще и потому, что сам знал о ней все.

Они уже были вместе четыре месяца, когда однажды ночью (после долгой и страстной близости они сидели на кровати в подушках и пили охлажденное шампанское) Монк открыл Джилли свое сердце. Сначала он рассказал об унылом детстве и юности на ферме в Небраске, на жалком, пропеченном солнцем куске земли, у родителей, столь же высушенных скудной жизнью, как овощи на их огороде — вечной засухой. Отец не расставался с ремнем. Мать (серая мышь, что шарахалась от собственной тени и выходила за ворота разве что на воскресную службу) только хлопала глазами, когда муж бил единственного сына смертным боем, стараясь выколотить из него тягу к странствиям. Монк рано понял, что жаловаться ей бесполезно — в ответ услышишь, что надо чтить своего отца. К десяти годам он ненавидел родителей настолько, что ночами засыпал в мечтах о том, как однажды замучит их до смерти.

Жизнь его крутилась в узком замкнутом кругу. Постепенно он начал подворовывать по выходным из церковной кассы, а когда школа осталась позади, собрал немудреные пожитки в котомку (бывший мешок из-под перловки) и ушел, чтобы уже не возвращаться. В Омахе он поступил в колледж. Ворованных денег хватило на первый семестр, а на остальное время Монк взял ссуду, которую не намерен был возвращать. Четыре года спустя он покинул и родной штат, тоже навсегда.

О родителях он почти не вспоминал. Если их уже не было в живых, тем лучше. Этот болезненный этап давно был перечеркнут жирной чертой. Монк искренне полагал, что не нуждается ни в ком, что проживет и сам по себе.

Но все изменилось. Он хотел разделить с Джилли не только настоящее, но и прошлое, поэтому рассказал ей и о том, как стал киллером.

Свое первое убийство он совершил уже в зрелом возрасте, на двадцать втором году жизни. Какое-то время он лелеял мечты стать театральным актером, надеясь таким образом удовлетворить тягу к переодеванию. В самом деле, Монка приняли в труппу. Он был неплох, настолько неплох, что получил главную роль в одной летней пьесе. Однако тем самым он перешел кое-кому дорогу. Конкурент подбил галерку освистать Монка, тот смешался в важной сцене, забыл роль и с треском провалил пьесу. Это позволило конкуренту очернить его перед директором труппы. Монк потерял работу и затаил злобу. Два года спустя он расквитался с обидчиком, прирезав его. Это был для него новый, волнующий опыт.

— Тогда ты и сменил имя?

— Нет, имя я сменил раньше, при поступлении в колледж. Пришлось сляпать новое свидетельство о рождении. Вышло правдоподобно! По крайней мере никто не задал никаких вопросов.

— А я могла только мечтать о колледже, — вздохнула Джилли. — Мать считала, что для колледжа я не вышла умом. Вообрази, я годами копила на то, чтобы получить образование, а она просто отобрала эти деньги! Они пошли на обучение Кэрри, сестры.

— Значит, и тебе не слишком посчастливилось с родителями…

— Да уж! — Глаза Джилли наполнились слезами. — Детство у меня было безрадостное. Отца я почти не знала — он нас бросил, когда я была еще совсем маленькая. А все из-за матери!

— Как это?

— Ты не представляешь, что это была за стерва! Выжила отца из дому. Сначала он терпел, потом ушел к другой, и я его совсем не виню. Нелегко жить бок о бок с бессердечной женщиной. Мать ни разу меня не приласкала, ни разу не сказала доброго слова, а мне так хотелось любви! Кончилось тем, что я попала в неприятность… ну, ты понимаешь… забеременела. «Ты опозорила нас, опозорила»! До сих пор слышу, как мать и сестра кричат на меня. — Джилли поникла и с тяжким вздохом продолжала: — Какой простодушной девчушкой я тогда была! Верила, что ребенок все изменит, что мать и сестра, эта любимица и надежда семьи, простят мою ошибку. Что они помогут мне растить дочь! Я так мечтала дать ей все, чего никогда не имела сама!

— Но вышло иначе.

— Это было ужасно! — Она до боли стиснула руку Монка. — Когда мать и сестра пришли ко мне в родильное отделение, я думала, они собираются забрать меня домой…

Джилли хотела продолжать, но не могла и лишь сухо глотнула. Переполненный сочувствием, Монк поднес к ее губам бокал.