Вкус пепла - Лэкберг Камилла - Страница 12

— Войдите!

По выражению Хедстрёма незаметно было, чтобы тон Мельберга произвел впечатление, но лицо его выглядело непривычно серьезным. Вообще, объективно Хедстрём казался Мельбергу чересчур легкомысленным. Он предпочитал работать с такими людьми, как Эрнст Лундгрен, который всегда выказывал должное уважение к начальству. Что же касается Хедстрёма, то с ним у Мельберга всегда было такое чувство, что стоит только на минуточку отвернуться, как тот за спиной у него высунет язык. Ничего, подумал Мельберг, время еще отделит агнцев от козлищ! За свою долгую службу в полиции он убедился, что всякие там шутники и весельчаки первыми ломают себе шею.

На секунду ему удалось выбросить из головы содержание письма, но когда Хедстрём подошел к столу и уселся напротив, Мельберг вспомнил, что оставил послание на самом виду, и торопливо спрятал его в ящик. Этим он еще успеет заняться.

— Ну так что там у нас? — Мельберг и сам заметил, что голос у него все еще дрожит от пережитого потрясения, и заставил себя успокоиться.

Его девизом было: «Никогда не выказывать слабости». Стоит только подставить шею подчиненному, как тебя загрызут.

— Убийство, — лаконично ответил Патрик.

— Откуда вдруг такие новости? — вздохнул Мельберг. — Неужели кто-то из наших старых знакомцев с тяжелыми кулаками перестарался, тюкнув по башке свою благоверную?

Лицо Хедстрёма по-прежнему оставалось непривычно угрюмым.

— Нет. Это связано с недавним делом об утоплении. Как выяснилось, это был не несчастный случай. Девочку утопили.

Мельберг протяжно присвистнул.

— Да что ты говоришь! Вот тебе и на! — только и пробормотал он в ответ, между тем как в голове у него лихорадочно завертелись разные соображения.

С одной стороны, преступления против детей всегда приводили его в возмущение, но, с другой, он быстро прикидывал, каким образом столь неожиданный поворот скажется на его карьере как начальника полицейского участка Танумсхеде. На эту новость можно было посмотреть с двух точек зрения. Во-первых, она означала много лишней работы и административных хлопот, но, во-вторых, в плане карьеры это могло стать ступенькой для нового роста, который позволит ему вернуться в Гётеборг, чтобы снова оказаться в центре событий. Конечно, он вынужден был признаться себе, что два уже закрытых дела об убийствах, в расследовании которых он участвовал, не привели к желанному успеху, но рано или поздно что-нибудь убедит вышестоящее начальство в том, что его место в главной конторе. И возможно, именно это дело подтолкнет их к такому решению.

Поняв, что Хедстрём ждет от него совсем другой реакции, он осторожно прибавил:

— Ты хочешь сказать, что девочку кто-то убил? Ну, этот негодяй не уйдет от ответа.

В подкрепление своих слов Мельберг даже сжал кулак, но добился лишь того, что взгляд Патрика сделался озабоченным.

— У тебя уже есть соображения по поводу причины смерти? — спросил Хедстрём, как бы подсказывая, что сейчас важно.

Мельбергу его тон показался крайне дерзким.

— Разумеется. Я как раз собирался перейти к этому. Так что же сказал судмедэксперт о причине смерти?

— Девочка утонула, но не в море. В ее легких обнаружили только пресную воду, а поскольку кроме того там были еще и следы мыла, Педерсен полагает, что речь должна идти о воде из ванны. Эта девочка, Сара, утонула в ванне, затем ее отнесли к морю и бросили в воду, пытаясь изобразить несчастный случай.

Картина, которую вызвал у Мельберга доклад Хедстрёма, заставила его содрогнуться и на секунду изгнала мысли о продвижении по служебной лестнице. Думая, что за годы работы он перевидал уже все мыслимые ужасы, Мельберг считал делом чести не поддаваться впечатлениям, но в убийстве ребенка есть нечто такое, что никого не оставит равнодушным. Убийство маленькой девочки выходит за все границы дозволенного, и хотя чувство, которое он испытал, было ему непривычно, в душе он признал, что оно человека красит.

— Личность преступника неочевидна? — спросил он.

Хедстрём отрицательно покачал головой:

— Нет. У нас нет сведений о каких-либо проблемах в семье, и таких преступлений, где жертвой были бы дети, в Фьельбаке не отмечалось. Ни одного похожего случая. Видимо, придется начать с того, чтобы поговорить с членами семьи. Как ты считаешь? — настойчиво спросил Патрик.

Мельберг сразу же догадался, куда он клонит. Он был не против. До сих пор все получалось очень удачно, если он поручал Хедстрёму подготовительную работу, связанную с беготней, а сам появлялся в лучах софитов, когда все уже оказывалось выяснено. И стыдиться ему было нечего. Залог удачного руководства лежит в делегировании обязанностей.

— Мне кажется, ты настроен продолжать это расследование?

— Да. Раз уж я знаком с делом с самого начала. Мы с Мартином выезжали тогда на вызов, я уже виделся с членами семьи, ну и так далее.

— Да, похоже, что так будет правильно. — Мельберг одобрительно кивнул. — Только держите меня в курсе.

— Хорошо, — согласился Патрик и тоже кивнул. — Тогда мы с Мартином сейчас же и отправимся.

— С Мартином? — коварно переспросил Мельберг.

Он все еще злился на Патрика за его непочтительный тон, и сейчас ему подвернулась возможность поставить того на место. Этот Хедстрём временами ведет себя так, будто это он начальник полицейского участка, и сейчас как раз самое время показать ему, кто здесь главный.

— Нет, Мартина я сейчас не могу отпустить. Я поручил ему расследовать серию угонов автомобилей. Очевидно, у нас орудует какая-то шайка из Прибалтики, так что Мартин сейчас занят. Пожалуй, — сказал он протяжно, наслаждаясь страдальческим выражением на лице Патрика. — Эрнст не очень загружен, и я думаю, будет лучше всего, если вы займетесь этим делом на пару с ним.

Лицо сидевшего перед ним полицейского исказилось страданием, и Мельберг понял, что попал в самую точку, прямо в яблочко. Он решил немного утешить Хедстрёма.

— Поскольку тебя я назначаю ответственным за расследование, то Лундгрен будет докладывать непосредственно тебе.

Невзирая на то, что Эрнст Лундгрен как подчиненный был гораздо удобнее Хедстрёма, Мельбергу хватало ума видеть, что у него тоже есть свои недостатки. Кто же станет вредить самому себе…

Как только за Хедстрёмом закрылась дверь, Мельберг вынул из ящика письмо и начал перечитывать его в десятый, наверное, раз.

Прежде чем усесться перед монитором компьютера, Морган проделал несколько гимнастических упражнений для пальцев и плечевого пояса: он знал, что, погрузившись в виртуальный мир, иногда часами сидит в одной и той же позе. Потом он тщательно проверил, на месте ли все необходимое, чтобы потом зря не вставать. Все было тут: большая бутылка колы, большой батончик «дайма»[7] и большой «сникерс». На этом можно долго продержаться.

На коленях у него лежала тяжелая папка, полученная от Фредрика. В ней хранилось все, что ему требовалось знать; целый фантастический мир, который он сам не мог создать воображением, был собран здесь под жесткой картонной обложкой и скоро будет превращен в единицы и нолики. Этим искусством Морган владел в совершенстве. Эмоции, фантазии, мечты и сказки по странной прихоти природы всегда были недоступны его мозгу, зато он повелевал такими логическими, дивными в своей предсказуемости единицами и нолями, маленькими электронными импульсами, которые живут в компьютере, превращаясь на экране в зримую картинку.

Иногда он задумывался: какое ощущение должно быть у такого человека, как Фредрик, когда он из ничего создает в своем мозгу иные миры? Каково это — вживаться в чувства других людей? Чаще всего такие попытки кончались тем, что он просто пожимал плечами и отмахивался от этих мыслей, как от чего-то не имеющего значения. Но порой, когда на него нападала глубокая депрессия, он чувствовал всю тяжесть своего недостатка и приходил в отчаяние оттого, что родился не таким, как все люди.

7

Дайм (Dajm) — шведская торговая марка кондитерских изделий.