Вкус пепла - Лэкберг Камилла - Страница 44

— Да, будем надеяться, — ответил Педерсен.

Патрик вкратце изложил Эрнсту услышанное, и оба помолчали. За стеклами машины по-прежнему шуршали кусты. Патрик уже подумал, что сейчас на них оттуда выскочит лось, но, вероятно, в рыжей осенней листве возились птицы или белки.

— Как ты думаешь, не пора ли нам еще раз взглянуть на ванную Флоринов?

— Может быть, этим надо было заняться с самого начала? — отозвался Эрнст.

— Может быть, — язвительно повторил Патрик, отлично понимая, что коллега прав и это их упущение. — Но раз уж мы этого не сделали сразу, то лучше поздно, чем никогда.

Эрнст ничего не ответил. Патрик вынул мобильный телефон и позвонил по нужным номерам, чтобы получить официальное разрешение и вызвать техников из Уддеваллы. В ушах у него продолжали звучать слова Эрнста, и он старался сделать все возможное, чтобы ускорить процесс. Ему сказали, что техники прибудут еще до вечера.

Патрик со вздохом включил зажигание и дал задний ход. В голове крутились мысли о золе. О пепле и смерти.

~~~

Фьельбака, 1924 год

Она ненавидела свою жизнь — даже сильнее, чем предполагала, когда переезжала в новый дом. В самых безудержных фантазиях Агнес никогда не представляла себе такой бедности и убожества. И, словно мало было этого ужасного окружения, ее тело распухло, делая непривлекательной и неуклюжей. В летнюю жару она все время ходила потная, и волосы, прежде всегда так тщательно уложенные, теперь висели какими-то сосульками. Больше всего она мечтала о том, чтобы существо, сделавшее ее такой уродкой, поскорее вышло наружу, но в то же время жутко боялась родов — одна мысль о них доводила Агнес чуть не до обморока.

Жить с Андерсом тоже оказалась сплошным мучением. Если бы он хоть не был таким бесхребетным! Но он только преданно смотрел на нее собачьими глазами, вымаливая хоть немножко внимания. Она знала, что другие женщины презирают ее за то, что она не возится целыми днями, как они, наводя чистоту в своем дрянном жилище и ухаживая за неблагодарным мужиком. Но как можно ожидать, чтобы она вела себя как они! Она же не чета им, по рождению принадлежит к совершенно другому слою общества и получила благородное воспитание. Странно было бы, если бы Андерс вздумал требовать от нее, чтобы она корячилась, отмывая грязные полы, или носила ему в каменоломню обед. Он еще имел наглость упрекать ее за то, что она не умеет бережливо тратить те жалкие гроши, которые он приносит. В своем нынешнем состоянии она вообще не должна ничего делать, а уж если она и позволяет себе купить в лавке что-нибудь особенное, то это еще не причина поднимать столько шума. Подумаешь, велика беда, приобрести какую-нибудь вещь вместо того, чтобы экономить деньги на муку или масло!

Агнес со вздохом положила свои распухшие ноги на скамеечку. Сколько вечеров она уже просидела так перед единственным оконцем, представляя, как совершенно иначе могла бы сложиться ее жизнь. Если бы только отец не был упрям как баран! Она уже подумывала отправиться в Стрёмстад, броситься перед отцом на колени и упросить его, чтобы он над ней смилостивился. Если бы она знала, что есть хоть малейший шанс на успех этой затеи, она бы уже давно так и сделала. Но Агнес наизусть выучила все хорошие и плохие стороны своего отца и чувствовала заранее, что не стоит и пробовать. Приходилось терпеть и ждать подходящего случая, когда она сможет вырваться из своего нынешнего положения.

На крыльце послышались шаги. Она вздохнула, поняв, что это вернулся Андерс. Если он воображает, что на столе ждет ужин, то глубоко ошибается. Если подумать о тех страданиях, которые ей приходится терпеть, вынашивая его ребенка, то по справедливости он сам должен бы встать к плите и приготовить еду для нее. Правда, запасов в доме было не много. Деньги кончились уже через неделю после получки, а до следующей тоже еще оставалась неделя. Но при его хороших отношениях с Янссонами из комнаты напротив он мог бы пойти к ним и попросить хлеба, а то и чего-нибудь еще, из чего можно сварить суп.

— Добрый вечер, Агнес, — поздоровался Андерс, нерешительно входя в комнату.

Они прожили в браке уже полгода, однако он все еще чувствовал себя в этой комнате как чужой и смущенно смотрел на нее с порога.

— Добрый вечер, — фыркнула она и поморщилась при виде его перепачканной одежды и чумазого лица. — Не обязательно тащить сюда грязь. Разуйся хотя бы!

Он покорно снял башмаки и поставил их на крыльце.

— Есть что-нибудь съедобное?

Услышав этот вопрос, Агнес так вытаращила глаза, словно он произнес какое-то страшное ругательство.

— Разве по моему виду нельзя понять, что я не могу стоять у плиты и стряпать тебе еду? Я еле держусь на ногах, а ты хочешь, чтобы к твоему приходу на столе был горячий ужин! Да и на какие деньги прикажешь мне покупать продукты? Ты же не приносишь столько денег, сколько надо, чтобы питаться по-человечески, а сейчас вообще в доме не осталось ни одного эре. А лавочник, этот старый пес, больше не дает нам в кредит.

При упоминании кредита Андерс поморщился. Он терпеть не мог брать в долг, но за те полгода, что они с Агнес жили вместе, она постоянно это делала.

— Кстати, я тоже хотел с тобой об этом поговорить, — начал он, растягивая слова, и Агнес сразу же почуяла недоброе: такое начало не обещало ничего хорошего. — Я подумал, что, пожалуй, лучше я сам буду распоряжаться получкой.

Он произнес это, не глядя жене в глаза, и она почувствовала, как в груди закипает ярость. Что это он придумал? Неужели она теперь будет лишена единственной радости, которая у нее еще оставалась в жизни?

Догадываясь о том, какую бурю чувств вызвали его слова, Андерс сказал:

— Ведь тебе уже сейчас стало нелегко ходить в лавку, а когда родится ребенок, трудно будет вырваться из дома, поэтому лучше уж я возьму это дело на себя.

От ярости она не могла вымолвить ни слова. Затем временная немота отпустила ее, и она высказала ему все, что думала об этом решении. Она видела, как мучает его сознание, что весь барак ее слышит, но не обращала на это внимания. Ее совершенно не волновало, что о ней подумает здешняя голытьба, а уж Андерсу она выскажет все, пускай знает, какого она о нем мнения.

Но к ее удивлению, на этот раз Андерс не уступил, несмотря на брань. В первый раз за все время он продолжал стоять на своем, сколько она ни вопила. Когда она наконец была вынуждена сделать паузу, чтобы перевести дыхание, он спокойно заявил, что она может кричать, пока не охрипнет, но как он сказал, так и будет.

Агнес почувствовала, как ей становится трудно дышать, от злости у нее потемнело в глазах. Отец всегда уступал ей, когда она начинала задыхаться и судорожно хватать ртом воздух, но Андерс только молча за этим наблюдал и даже не думал ее успокаивать.

Тут вдруг она почувствовала резкую боль в животе и испугалась. Ей захотелось домой, к папе.