Вкус пепла - Лэкберг Камилла - Страница 8

~~~

Она мчалась, рассекая пространство, в свободном падении среди планет и небесных тел, приближаясь к которым видела исходящий от них нежный свет. Сонные видения смешивались с короткими проблесками реальности. Во сне она видела Сару. Сара улыбалась. Младенческое тельце было само совершенство — алебастрово-белое, с изящными, чуткими пальчиками на крошечных ручках. С первых минут жизни она схватилась за указательный палец Шарлотты так крепко, словно это было единственное, что могло удержать ее в этом новом, пугающем мире. Может быть, так оно и было. Ибо Шарлотту не оставляло ощущение, будто эта ручка, крепко державшая ее за палец, так же крепко ухватилась за сердце. Шарлотта еще тогда поняла, что это ей на всю жизнь.

Затем в своем полете по небосклону она приблизилась к солнцу, и его яркие лучи напомнили ей огненные волосы Сары. «Рыжие, как адский пламень», — однажды пошутил кто-то, и Шарлотте эта шутка тогда не понравилась. В младенце, который лежал у нее на руках, не было ничего адского. Ничего дьявольского не было в рыжих волосиках, которые вначале стояли торчком, а с годами стали густыми и длинными.

Но кошмарный сон вытеснил и ощущение детских пальчиков, коснувшихся ее сердца, и зрелище рыжих волос, которые развевались над худенькими плечиками радостно скачущей резвой девочки. Сейчас Шарлотта видела эти волосы отяжелевшими от воды, колышущимися вокруг лица Сары в виде неровного ореола. Они то поднимались, то удалялись от поверхности, а под ними Шарлотта видела длинные водоросли, тянущиеся к голове девочки. Море тоже пленилось рыжими волосами ее дочери и захотело забрать их себе. В своем кошмаре Шарлотта наблюдала, как алебастровая белизна постепенно сменяется синевой, переходящей в фиолетовый цвет, а глаза девочки были закрыты, как у мертвой. Медленно-медленно она, со сложенными на животе ручками, начала вниз головой кругами уходить в глубину. Постепенно движение ее ускорялось, а когда она закружилась так быстро, что по серой воде вокруг пошли волны, зеленые руки ее отпустили. Девочка открыла глаза. Глаза были белые-белые.

Шарлотта проснулась от крика — ей показалось, что кричат откуда-то из бездны. Только узнав руки Никласа, который тряс ее за плечи, она поняла, что слышала свой собственный голос. На какой-то миг ее охватило чувство облегчения: все страшное ей только приснилось, Сара жива и здорова, и лишь сон сыграл с ней злую шутку. Но, увидев лицо мужа и прочитав его выражение, она почувствовала, как в груди у нее зарождается новый крик. Никлас предупредил его, прижав ее к груди, и крик превратился в тяжкие глухие рыдания. Его куртка была спереди мокрая, и Шарлотта почувствовала незнакомый запах его слез.

— Сара, Сара, — всхлипывала она.

Проснувшись, она по-прежнему продолжала падать в пространстве, и единственное, что еще удерживало ее на свете, были объятия Никласа.

— Знаю, знаю, — повторял он сдавленным голосом, качая ее из стороны в сторону.

— Где ты был? — спросила она сквозь слезы, но он продолжал молча раскачивать ее и гладить дрожащей рукой по волосам.

— Тсс! Я уже тут. Поспи еще.

— Мне не уснуть.

— Сейчас уснешь. Тсс…

И он продолжал баюкать ее, пока она снова не погрузилась во тьму. И опять накатили сны.

Новость распространилась по полицейскому отделению еще до возвращения Патрика и Мартина. Несчастные случаи, жертвами которых становились дети, были редкостью; иногда, с промежутками в несколько лет, происходили автомобильные аварии, и ничто не вызывало здесь такой всеобщей подавленности, как подобные происшествия.

Когда Патрик проходил вместе с Мартином мимо стойки дежурного, Анника вопросительно посмотрела на него, но Патрику было не до разговоров: он хотел как можно скорее оказаться в своем кабинете и запереть дверь. В коридоре они встретились с Эрнстом Лундгреном, но тот тоже не произнес ни слова, и Патрик молча прошел к себе. Мартин поступил точно так же. Никто специально не готовил будущих полицейских к подобным ситуациям. Извещать семью о гибели близкого человека являлось одной из наиболее неприятных обязанностей, а самое страшное было сообщать родителям о гибели ребенка. Это просто не укладывалось в голове и вообще представляло собой нечто запредельное. Ни одному человеку не пожелаешь принести людям такую новость.

Патрик сел за письменный стол, опустил голову на сложенные руки и задремал. Вскоре он снова поднял веки, потому что так перед ним все время маячило синевато-бледное лицо Сары и ее открытые глаза, невидящий взгляд которых был устремлен к небу. Тогда он взял фотографию, стоявшую у него на столе в рамке, и поднес к самому лицу. Первая фотография Майи, снятая в родильном доме! Усталая от пережитых передряг, она отдыхала у Эрики на руках, такая страшненькая и в то же время прекрасная. Как это сочетается, может понять только тот, кто сам в первый раз увидел своего ребенка. И Эрика — измученная, с усталой улыбкой, но как-то по-новому уверенная в себе и очень гордая тем, что она совершила и что не поддается никакому описанию, ибо воспринимается только как чудо.

Патрик понимал, что он впадает в сентиментальность и пафос. Но сегодня утром он в первый раз понял всю глубину ответственности, которая легла на него с рождением дочери, и всю бездну любви и ужаса, который она с собою несет. Когда он увидел утонувшую девочку на дне лодки, лежащую там неподвижно, как статуя, у него на секунду промелькнула мысль, что лучше бы Майя никогда не рождалась. Как ему жить дальше в постоянном страхе потерять ее?

Он бережно вернул фотографию на прежнее место и откинулся в кресле, запрокинув голову и подперев затылок сомкнутыми ладонями. Продолжать работу над теми делами, которыми он был занят до звонка из Фьельбаки, показалось ему вдруг совершенно бессмысленным. Лучше бы уж поехать домой, лечь в постель и пролежать остаток дня, закрывшись с головой одеялом.

Стук в дверь прервал его мрачные мысли. Он крикнул: «Войдите!» — и в дверь осторожно заглянула Анника:

— Здравствуй, Патрик! Извини, что помешала. Я только хотела сказать, что звонили судебные медики. Тело доставлено к ним, и послезавтра мы получим отчет о вскрытии.

— Спасибо, Анника! — Патрик устало кивнул.

— Вы ее знали?

— Да, в последнее время я часто встречал девочку и ее мать. После рождения Майи Шарлотта и Эрика тесно общались.

— Как это, по-твоему, произошло?

Он вздохнул и принялся бесцельно перекладывать бумаги на столе, не глядя на Аннику:

— Она утонула. Это ты, вероятно, уже слышала. По-видимому, вышла на причал поиграть, свалилась в воду и не смогла выбраться. Вода такая холодная, что у нее очень скоро должно было наступить переохлаждение. Самое ужасное, что пришлось ехать к Шарлотте, чтобы сообщить ей о случившемся…

Голос изменил Патрику, и он отвернулся, чтобы скрыть подступившие слезы.

Видя, что его сейчас лучше не тревожить, Анника осторожно закрыла за собой дверь. У нее и самой в этот день работа валилась из рук.

Эрика снова взглянула на часы: Шарлотта должна была прийти еще полчаса назад. Она осторожно посмотрела на сопящую у нее на руках Майю и потянулась за телефоном. Набрав номер, она долго ждала, слушая гудки, но у Шарлотты никто так и не взял трубку. Странно! Неужели она вышла и забыла, что они договорились встретиться? Вообще-то это было не похоже на Шарлотту.

За короткое время они, казалось, очень сблизились. Может быть, потому, что обе переживали переломный момент, а может, просто потому, что были очень похожи. Забавно вообще-то — они с Шарлоттой гораздо больше походили на родных сестер, чем с Анной. Эрика знала, что Шарлотта беспокоится о ней, и среди того хаоса, в котором она сейчас жила, это служило ей опорой. Всю жизнь Эрика о ком-то заботилась, в первую очередь о сестре, поэтому самой побыть, в виде исключения, в роли младшей и слабой было так приятно, будто с нее сняли тяжелую ношу. Но в то же время она знала, что и у Шарлотты есть свои проблемы. И дело не только в том, что им с мужем приходилось жить в доме Лилиан, которая, судя по всему, отличалась нелегким характером. У Шарлотты всегда делалось неуверенное и напряженное выражение лица, когда она начинала говорить о своем муже, Никласе. Эрика видела Никласа лишь несколько раз, да и то мельком, но по первому впечатлению ей показалось, что в нем чувствуется какая-то ненадежность. Может быть, это слишком сильное слово. Если говорить точнее, Никлас производил на нее впечатление человека, который полон самых добрых намерений, но в конечном счете поступит в соответствии со своими собственными потребностями и желаниями, отдав им предпочтение перед всеми другими. Кое-что из рассказов Шарлотты подтверждало ее ощущения, хотя в основном это были вещи, которые она узнавала как бы между строк — по большей части Шарлотта отзывалась о муже в восторженном тоне. Она смотрела на Никласа снизу вверх и не раз говорила, что сама не знает и не может понять, почему ей так повезло и он выбрал ее в жены. Эрика, конечно, заметила, что если смотреть объективно, то в смысле внешности Шарлотта сильно ему уступала. Он был высокий, белокурый и видный молодой человек — так отзывались о новом докторе дамы. Да к тому же, в отличие от жены, имел высшее образование. Но в том, что касается душевных качеств, считала Эрика, все обстояло с точностью до наоборот. На самом деле скорее Никласу следовало благодарить судьбу за подобное везение: ему досталась в супруги любящая, умная и добрая женщина, и как только Эрика стряхнет с себя нынешнюю апатию, она сделает все, чтобы Шарлотта это поняла. В настоящее время она, к сожалению, ничем, кроме сочувствия, не могла помочь подруге.