Храм - Акимов Игорь Алексеевич - Страница 39

Илья подумал.

— Как-то нелепо выходит... Зачем две синагоги?

— А с другой стороны и не должно быть синагоги.

— То есть?

— Любой молитвенный дом: протестантский, католический, исламистский, буддистский, — да мало ли какой! Лично мне это безразлично — я говорю об архитектурном замысле.

— Не горячись — это интересный вопрос. — Илье было действительно интересно; в эту минуту он даже не помнил, зачем сюда пришел. — Ведь если другой придел достанется, предположим, католикам, то как быть представителям остальных конфессий?

Вопрос был простой, более того — очевидный, но он остановил Искендера, как удар в лоб. Именно так. Еще несколько мгновений назад он летел, парил, наслаждаясь гармонией, с которой ему посчастливилось соприкоснуться, наслаждаясь собой, своей способностью по одному намеку прочесть замысел великого человека; ведь это как бы уравнивало их! Правда, даже в эти мгновения полета где-то в глубине сознания Искендера червячком копошилась мыслишка, что это не его полет, что он только пассажир; его несут в ладонях, подносят так, чтобы все удобно и ясно открылось: посмотри... Но все же был полет! И была эйфория! — такое редкое мгновение, когда ощущаешь себя не мыслящей глиной, а Творцом. Пусть маленьким, эфемерным — но Творцом... И вдруг — простой вопрос — и сказочное переживание — такое реальное! — оказывается всего лишь сном...

Он не сдался сразу. Хотя вопрос Ильи сломал его игрушку, при этом он предоставил Искендеру еще один шанс. Ведь вопрос так точен, что ответ на него — прямо перед тобой. Расслабься — и войди в эту дверь. Ведь она открыта...

Увы, случилось то, что в таких же ситуациях происходило с ним и прежде: Искендер зажался — и голова стала пустой-пустой... Дело не в голове, дело в душе. Голова у меня хорошая, с горечью подумал Искендер, а вот душа — рабская...

Но Илья ждал ответа. В его глазах был неподдельный интерес и ни малейшего нетерпения. Значит, переживание Искендером очередной творческой неудачи длилось всего несколько мгновений.

— Ах, командир!..

Искендер произнес эти два слова — и ему сразу стало легче. Вот где спасение! Нужно говорить, говорить что угодно — и каждое очередное слово, как лопатой, будет снимать с души часть придавившего ее груза. Разве это не шанс вернуть душе свободу, и такой незаметный — еще минуту назад неосознаваемый — покой?

— Ах, командир! — почти радостно повторил Искендер, — ты хочешь от меня слишком много. Этот храм проектировал гений. Да, да! — я отвечаю за свои слова. Гений. Я надеюсь, что он нашел какое-то небывалое, единственное решение. И ты ждешь, что я сейчас, здесь, с кондачка, по одной своей догадке его расшифрую? Это невозможно. То, что открывается гению, недоступно обычному человеку, даже миллиону обычных людей. Соберись они вместе, устрой мозговой штурм — ничего, кроме шума, не получится. А я обычный человек. Я не могу выполнять работу гения! Мне — если посчастливится! если так ляжет карта — под силу куда более скромная роль: идти за гением след в след...

Слова давались Искендеру так легко, что нетрудно было понять: прежде он думал об этом. Возможно — когда-то и в себе искал нераскрывшийся гений. Возможно — и сейчас жалеет, что ушел с пути, на котором имел шанс пережить гениальное озарение. А вот у меня так сложилось, подумал Илья, что я никогда — ни разу! — не задумался о гении. И в душе это не зрело, а потому мне об этом нечего сказать. Для меня слово «гений» — пустой звук.

Илью это открытие не только не огорчило, но даже не задело. Он жил другим. Закончится разговор — и эта тема исчезнет из его жизни; может быть — навсегда. Но у Искендера — кто бы мог подумать! — это больное место. Значит — это клавиша, на которой можно сыграть. Если оставить его в уничижительной позе — он не раскроет всего, что в нем есть; следовательно, у него будет меньше шансов решить поставленную перед ним задачу. А вот если растеребить его тщеславие, если выпустить из его души — пусть работает! — тайное желание доказать, что он не хуже того, кто проектировал этот храм, — у него все получится.

— Ты мифологизируешь гения — и напрасно. — Илья старался говорить как можно мягче. — Ты ничем не хуже его, Искендер. Ведь ты же угадал форму креста.

Искендер энергично отмахнулся:

— Нет, командир! Это еще минуту назад я думал, что угадал. А теперь — с твоей подачи — мы оба знаем, что это всего лишь промежуточное решение, банальная версия. Причем это я говорю о себе. Это для меня крест был промежуточным решением, и как выяснилось — ошибкой. А строитель этого храма о форме креста даже и не думал. Так же, как не думал и об иных традиционных формах. Все эти фаллические и матримониальные мотивы его не занимали. Я надеюсь, он сразу увидел нечто небывалое. Как прежде говорили — варварское, хотя никто никогда этого варварского не видел, только ощущали, что оно должно было быть... и потому называли это неведомое решение варварским.

Искендер запнулся, потому что вдруг увидал продолжение этой мысли. Это никогда не приходило ему в голову, а тут он понял, что «варварское» — это созданное не по человеческим законам (логики, математики, целесообразности, экономики, комфорта и т. п.), а по законам природы. Как дерево, как камень, как звезда. Неотличимое от творений природы. Созданное по подсказке Бога. Веха на пути, по которому душа поднимается к Нему...

Эта мысль ошеломила его. Вот оно! Вот чего ему не хватало! Вот причина моей творческой импотенции! — думал Искендер. — Я как баран шел по избитой тропе, по следам других баранов, а нужно было идти по следам Бога! Я верил в мудрость прошедших до меня баранов и не заметил, как сам стал таким же, как они...

Дальше он побоялся думать. А если быть точными, всю его энергию сожгла эта вспышка, и он вдруг остановился, как «мерседес» с опустевшим баком. Потом, потом додумаю... Одно безусловно ясно: ему предоставили шанс. Я работал, как Сальери, поверил я алгеброй гармонию, а теперь мне дали ключ Моцарта. Теперь я могу забыть все, что знал, и создавать, сверяясь только со своею душой. Создавать не мыслью, а собой...

Да, это был шанс. Вернуться... но не в Москву, лучше — в Питер. Там меня ценят, там мне предлагали мастерскую; надеюсь, еще не забыли... И там больше свободы...

— Ты говорил об архитектурном решении, неотделимом от природы, — терпеливо напомнил Илья. — Не вписанном в природу, а вырастающем из нее.

Искендер тупо посмотрел на Илью. Тупо, потому что энергия не спешила возвращаться. Куда она должна вернуться — в голову? в тело?.. Но как же так? Ведь я ему именно об этом не говорил, я об этом только подумал... Я едва подумал, и уже другой человек произносит мою мысль так, будто это — общее место... А может, так оно и есть? То, что для меня — откровение, для других...

Остановись. Сейчас — не думай об этом. Потом. Потом разберешься. И даже разбираться не станешь: опять поверять алгеброй гармонию? Разве я не знаю, что остается после вивисекции? Мертвая лягушечка. Нет! Прочь сомнения, прочь — все мысли. Я получил золотой ключик. Зажму его в кулачке возле сердца — и в Питер. Получу заказ, конкретную задачу, открою ключиком заветную дверцу. И вот когда увижу, что находится за нею, только тогда станет ясно, действительно ли ключик золотой, или мне подсунули латунную подделку.

Наконец он смог спокойно взглянуть в глаза Ильи.

— Понимаешь? — слова Искендеру давались все еще с трудом, их приходилось выдавливать из себя, но их не надо было думать — хороший признак. — Мне вдруг сейчас открылось, что создатель этого храма строил не приемную Бога, не промывочную для наших грешных душ, не место, где утешают слабых. Он строил дом Духа, всеобщего Духа; шлюз, напрямую соединяющий с Богом каждого человека... Но что-то ему помешало. Может — не хватило средств? А потом... а потом как всегда: компромисс, временное решение оказалось окончательным...

— Может быть, — сказал Илья. — Но ведь не исключено, что, увлекшись, ты усложняешь проблему, химерный замысел выдаешь за действительность. А вдруг это не более, чем твоя фантазия?.. Представь, что здесь — по замыслу архитектора — или заказчика — должны были пристроить не синагогу, а костел. С православными — один Бог, одна вера. Различия — только в этических прибамбасах. А другое крыло, скажем, было запланировано под протестантскую церковь. Идея — объединить под одной крышей всех христиан. Признай — шикарная придумка! И только по случайности, что жиды подсуетились первыми...